Лариса Печатнова - История Спарты (период архаики и классики)
3. ПОСЛЕДУЮЩИЕ РЕФОРМЫ
Мы практически ничего не знаем о том, что происходило в Спарте непосредственно после Ликурга. Можно только предполагать, что неприятие частью общества законов Ликурга и тяжесть перестройки, усугубляемая постоянными войнами, не способствовали гражданскому миру. О том, что политическая ситуация в Спарте после Ликурга не отличалась особой стабильностью, в самой общей форме свидетельствует Аристотель (Pol. V, 6, 1-2, 1306 b-1307 а). Во всяком случае, из его очень краткой реплики можно сделать вывод, что, скорее всего, ближе к концу VIII в. в Спарте разразился серьезный политический кризис, сопровождавшийся требованиями передела земли и проявившийся, в частности, в заговоре парфениев, неполноправной группы молодежи внутри спартанского гражданства (Pol. V, 6, 1, 1306 b 30-31; Strab. VI, 3, 3, р. 278-280).
Первой серьезной модификации после Ликурга спартанская конституция подверглась, по-видимому, в 30-20 гг. VIII в. По свидетельству Плутарха, авторами поправки к Большой Ретре были спартанские цари Феопомп и Полидор. Некоторые исследователи полагают, что данная поправка вовсе не дополнение, принятое позже, а интегральная часть Большой Ретры, составляющая с ней единое целое. По их мнению, Плутарх будто бы ошибался, считая этот документ поздней припиской[003_127]. Но подобное отрицание предания представляется нам ничем не оправданным упрощением исторической действительности. Заметим, что подавляющее большинство исследователей считают поправку именно дополнением к Большой Ретре, которая была принята, по крайней мере, на полвека позже Ликурга, во время Первой Мессенской войны[003_128].
Вот перевод текста этой поправки: "Но впоследствии толпа (tw'n pollw'n) разного рода изъятиями и прибавлениями стала искажать и уродовать утверждаемые решения, и тогда цари Полидор и Феопомп сделали к Ретре такую приписку: "Если народ постановит неверно, то геронтам и архагетам распустить", то есть решение принятым не считать, а уйти и распустить народ на том основании, что он извращает и переиначивает лучшее и наиболее полезное ("aij de; skolia;n oJ da'mo" aiJroi'to, tou;" presbugeneva" kai; ajrcagevta" ajpostath'ra" hmen", tou't j e[sti mh; kurou'n, ajll j o{lw" ajfivstasqai[003_129] kai; dialuvein to;n dh'mon, wJ" ejktrevponta kai; metapoiou'nta th;n gnwvmhn para; to; bevltiston)" (Plut. Lyc. 6, 7-8 / Пер. С. П. Маркиша с небольшими уточнениями).
Смысл подобной поправки заключался в том, что геронты и цари не должны были ратифицировать "кривое" (skolia;n) решение народа, но закрыть заседание и распустить народ.
Нововведение заключалось в лишении народа права на свободное и ничем не ограниченное обсуждение вносимых герусией предложений. Теперь только герусия была вправе решать, продолжать
дискуссию в апелле или прекратить ее и распустить собрание. Суть этой поправки, таким образом, заключается в том, что герусия вместе с возглавлявшими ее царями вновь была поставлена над народным собранием, ибо она теперь обладала правом накладывать veto на любое неугодное ей решение апеллы. Именно такой взгляд на значение данной поправки является общепризнанным и редко оспаривается[003_130].
Эта поправка - важный этап в развитии спартанского полиса в сторону олигархической конституции. Поправка к Ретре, которая, скорее всего, продолжала действовать и в классический период, фактически означала ограничение народного суверенитета, но степень этого ограничения не стоит преувеличивать. Введение поправки вовсе не означало, что с того момента граждане стали пассивными участниками народного собрания. Не исключено, что в классической Спарте гипотетическая возможность обсуждения все же оставалась, но вряд ли рядовые спартиаты часто ею пользовались. М. Арнхейм, оценивая значение поправки, заявляет, что она была призвана исправить первоначальную ликургову конституцию, уничтожив в ней демократический элемент. "Поправка, по-видимому, переместила баланс назад в пользу аристократической герусии"[003_131]. Усиление герусии означало победу клановых интересов спартанской аристократии над интересами гражданского общества в целом. По мнению П. Оливы, впрочем, не имеющему обязательной силы, это стало возможным в результате военной экспансии в Мессению, которая принесла наибольшие выгоды аристократии и сильно укрепила ее позиции[003_132]. Как нам кажется, поправка была сделана, по крайней мере, или одновременно с началом Мессенской войны, или до нее, но никак не в результате.
По словам Плутарха, инициаторами поправки к Большой Ретре были цари эпохи Первой Мессенской войны (2-я половина VIII в.) Феопомп и Полидор[003_133]. Они убедили народ принять подобное дополнение
благодаря утверждению, что такова воля богов (Lyc. 6, 9). Тиртей, вспоминая об этих событиях в своей поэме "Евномия", прямо говорит, что цари обращались за божественной санкцией в Дельфы (ap. Plut. Lyc. 6, 10). Так что и здесь, как в случае с Ликургом, имеет место апелляция к Аполлону. Таким образом, налицо корректировка в аристократическом духе. Изначально в конституции Спарты аристократическая компонента находила свое выражение в том, что наряду с народным собранием очень важными институтами были совет старейшин и царская власть. Поправка только усилила эту аристократическую линию. Как полагает Г. Вейд-Джери, согласие основной массы граждан на подобное принципиальное ограничение суверенитета апеллы - это знак политического инфантилизма общества и "самый неуклюжий из компромиссов"[003_134].
До нас дошло две версии одного и того же фрагмента Тиртея, где речь идет о соотношении властей. Связь данного фрагмента Тиртея с Большой Ретрой и ее поправкой совершенно очевидна. В версии, процитированной Плутархом, приоритеты расставлены в таком порядке: сначала цари, затем геронты и только потом народное собрание:
Те, кто в пещере Пифона услышали Феба реченье,
Мудрое слово богов в дом свой родной принесли:
Пусть в Совете цари, которых боги почтили,
Первыми будут; пускай милую Спарту хранят
С ними советники-старцы, за ними - мужи из народа (dhmovta" a[ndra"),
Те, что должны отвечать речью прямой на вопрос
(Tyrt. ap. Plut. Lyc. 6, 10 = fr. 3b Diehl3 / Пер. C. П. Маркиша).
Судя по расставленным акцентам, сам Тиртей был сторонником царей и, как считает О. Мюррей, сознательно никогда не упоминал в своей поэзии имени Ликурга[003_135]. Добавление к тому же самому фрагменту еще четырех строк (в изложении Диодора) придает ему несколько иное звучание:
"Пусть (мужи из народа) только благое вещают и правое делают дело,
Умыслов злых не тая против отчизны своей, -
И не покинет народ тогда ни победа, ни сила".
Так свою волю явил городу нашему Феб
(Tyrt. ap. Diod. VII, 14 = fr. 3a Diehl3 / Пер. Г. Церетели).
В этом дополнении с большей силой прокламируется господствующее положение гражданского большинства в государстве. Так, в 9-й строке мы читаем: "Пусть победа и сила сопутствуют народу (dhvmou de; plhvqei nivkhn kai; kavrto" e{pesqai)". Считая оба варианта данного фрагмента Тиртея подлинными[003_136], отметим один, на наш взгляд, принципиальный момент, проистекающий из иной расстановки акцентов во втором варианте фрагмента: в архаической Спарте вопрос о соотношении властей между собой был, очевидно, предметом постоянных споров. Однако усматривать в них отражение диаметрально противоположных политических тенденций, как это делает М. Арнхейм, вряд ли возможно[003_137].
Наряду с усилением власти герусии царям Феопомпу и Полидору приписывают также и учреждение эфората. Это была вторая по значению конституционная перемена после законов Ликурга. Эфорат, по словам Аристотеля, был введен царем Феопомпом (Pol. V, 9, 1, 1313 а 25-34) и первоначально мыслился как своеобразный противовес царям. Царя Феопомпа, конечно, имел в виду и Платон, говоря, что эфорат учредил "третий спаситель" государства (Leg. III, 692 a)[003_138].
Свидетельство Аристотеля и Платона кажется тем более надежным, что в Большой Ретре эфорат не фигурирует. После Аристотеля традиция о позднем происхождении эфората стала общепринятой. Ее следы мы находим у Полибия, Диодора, Страбона, а из латинских авторов - у Цицерона.
Впрочем, версии Аристотеля противоречат свидетельства более ранних авторов - Геродота (I, 65, 4), Ксенофонта (Lac. pol. 8, 3) и Исократа (Panath. 153), которые утверждают, что эфорат - это ликургов институт[003_139]. Геродот, связывая эфорат с Ликургом, по-видимому, только передавал традиционную точку зрения современных ему спартанцев (I, 65, 4 - "как сами спартанцы говорят (wJ" d' j aujtoi; Lakedaimovnioi levgousi)". Иногда этот взгляд встречается и в более поздних источниках, например у Юстина (III, 3). Но в любом случае защитники ликургова происхождения эфората уже во времена Аристотеля были в меньшинстве.
Среди ученых также нет единства мнений о времени появления эфората в Спарте. В науке обсуждалось три возможных варианта возникновения эфората: до Ликурга, при Ликурге или после Ликурга[003_140]. Так, не раз высказывалось мнение о том, что эфорат - древний дорийский институт, точно так же, как апелла, цари и совет старейшин. Впервые оно было высказано еще К. О. Мюллером и поддерживается Эд. Мейером и Г. Вейд-Джери[003_141]. Они считают, что эфоры являлись судьями в дорийских общинах и соответствовали афинским фесмофетам. Ликург не создал эфорат, а преобразовал, установив количество эфоров соответственно числу об, т. е. руководствуясь новым территориальным принципом. В доказательство
