Иордан - Гетика
1) о готах, которые со Скандзы переплыли к устьям Вислы, затем передвинулись на юг в « Скифию» и жили на побережье Черного моря до гуннского нашествия[158];
2) о везеготах, ушедших из Причерноморья за Дунай, затем продвинувшихся на запад – в Италию, Галлию, Испанию[159];
3) об остроготах, также, но позднее, чем везеготы, покинувших Причерноморье и после пребывания в Мезии и Паннонии осевших в Италии[160].
Автор не представил ни одного из этих отделов в виде особой, цельной главы. В ходе изложения он делал отступления[161], которые, при всей их необходимости, рвут ткань рассказа. Еще дальше уводит от темы наиболее искусственная часть «Getica» – отягощающее первый отдел длиннейшее наращивание истории готов, нарочитое углубление ее «древности» путем прибавления истории скифов и гетов; ценное, интересно развитое начало темы – о выходе готов на историческую арену – резко нарушено включением неживых, застывших фактов из античной мифологии (амазонки, троянские герои) и истории (Кир, Дарий и Ксеркс, Бурвиста и Дикиней, даки и геты, их войны с Римом и т. п.)[162], обедненных под пером средневекового писателя.
Последовательному распределению материала в отделах о везеготах и остроготах мешало то, что автор не сумел или не успел достаточно обдуманно разместить рядом с доминирующей темой темы, если и не маловажные, то все же побочные по отношению к центральной. Описывая события одной из сложнейших эпох в истории Европы и Средиземноморья, Иордан, конечно, был обязан говорить и о множестве племен, и об обеих империях, и о варварских союзах и государствах, и о державе Аттилы, и о крупных политических деятелях, достойных подробной характеристики. Из всего этого вырастали значительные и ценнейшие экскурсы. Иордан сохранил, например, великолепные отрывки из фрагментарно дошедших до нас записей Приска – самое детальное описание Каталаунской битвы, поход Аттилы в северную Италию, портрет Аттилы, погребение Аттилы и т. п.[163] Таким же образом Иордан сообщил существенные данные о склавенах и антах[164], о вандалах[165] и гепидах[166], о готах, оставшихся на нижнем Дунае[167], и т. п. Все это – драгоценнейшие исторические свидетельства, но от их присутствия в некоторой мере пострадала монография Иордана. Отдельные экскурсы, неожиданно возникая то там, то здесь на страницах труднейшего по языку текста, создают впечатление, что автор его перекидывается с одной темы на другую, а самые темы надвигаются друг на друга и как бы не помогают, а препятствуют уяснению главных вопросов[168].
Автор «Getica» несомненно понимал, что в процессе литературного изображения сложной эпохи многое отвлечет его от основной темы. Поэтому он непрестанно одергивает себя, заставляя вернуться к главному, Напоминания о том, что следует обратиться к исходному, самому существенному материалу повествования, попадаются у Иордана очень часто. Свыше десяти раз автор заявляет почти одними и теми же словами: «ad nostrum propositum redeamus», «unde digressimus ordine redeamus», «redeundum est», «necesse est nobis... redire», «ad gentem revertamur» и т. п.[169] Но при всей примитивности такого приема эти напоминания даже полезны: они облегчают читателю выяснение ведущих элементов изложения.
И тем не менее невозможно не признать, что, несмотря на общую перегруженность и даже «сумбурность» писаний Иордана, он не только не забывает, но старательно выдвигает главное. На протяжении всего труда видно, что автор напряженно следит за тем, как бы не ушла с первого плана именно история готов, в дальнейшем – везеготов и особенно остроготов. И вот это-то ощутимое напряжение автора, эти его скучные подчас возвраты к прерванному, эти длинные, отвлекающие, иногда самодовлеющие экскурсы и мелкие отступления в целях пояснить, углубить главное, – все это в конце концов подчеркивает смысл и значение основной «заданной» темы и своеобразно оттеняет композицию его труда.
Для современников Иордана, для его единомышленников главное в «Getica» состояло в политической тенденции сочинения, в котором сочетается восхваление готов и их королей с призывом к подчинению побеждавшей в то время империи. Сейчас это, разумеется, малозаметно. Только кропотливый анализ сопутствующих явлений и их отражения в ряде источников дает возможность восстановить обстановку, обусловившую рождение подобного труда, и, следовательно, правильно характеризовать его. С веками произведение Иордана приобрело новую ценность. При всех его недостатках оно занимает почетное место среди источников своего времени; более того, оно в своем роде уникально и может стоять в одном ряду с другими историческими памятниками VI в. Со страниц произведения выступает то, о чем едва ли помышлял его автор: грандиозная картина становления нового мира, вытесняющего мир старый, картина упорной и длительной борьбы отживающего с нарождающимся. У Иордана нет столь интересующих нас и ценных данных о социальной и экономической жизни его эпохи, тем не менее из его неяркого рассказа это новое видно в натиске и распространении многочисленных варварских племен (ни у одного автора нет такого количества этнических названий как у Иордана)[170], старое – в идеалах уже нереального всемирного господства отживающей, хотя в тот период, когда пишет Иордан, победоносной, империи. Автор «Getica» даже не критикует империю, предвидя ее ближайшее торжество, но недостаточность ее сил, выступающих против варваров, угадывается и в почти бесстрастном, несмотря на определенную направленность, повествовании. В то же беспокойное и для Италии, и для многих других стран Европы время, осветил это положение Прокопий. Достаточно напомнить одну из первых фраз «Готской войны», фразу, которую нельзя не воспринять как лейтмотив этого произведения: «В той же мере, в какой дела варваров в отношении ромеев процветали, честь ромейских солдат падала, и под благоприличным названием союзничества над ними тиранствовали эти пришельцы» (όσω τε τα των βαρβάρων εν αυτοΐς ήκμαζε, τοσούτω το των ’Ρωμαίων στρατιωτων αξίωμα ήδη υπέληγε, και τω ευπρεπει της ξυμμαχίας ονόματι προς των επηλύδων τυραννούμενοι εβιάζοντο)[171]. Неизмеримо более искусный как писатель, Прокопий здесь созвучен Иордану, а их произведения вместе созвучны событиям, которые происходили в Византии и в Италии, на Дунае и на берегах Средиземного и Черного морей, даже в более отдаленных западных и восточных, северных и южных областях отражаемого ими мира.
Как проникнутый умом и наблюдательностью труд Прокопия, так и не блещущее талантом творение Иордана донесли до нас достаточно полное изображение одной из важнейших эпох в истории Европы. Само собой разумеется, что труды этих двух писателей дополняются, более того, непременно обрастают сведениями из сочинений многих, часто замечательных авторов V—VI вв., но, на наш взгляд, отобразить широкую картину событий того времени удалось главным образом Прокопию и... Иордану. Поэтому Иордан, слабый писатель, но не лишенный известного уменья компилятор[172], должен быть признан выдающимся историком, а его произведение – зачислено в разряд первоклассных исторических источников.
В «Getica» интересно и важно почти все. Учитывая политическую установку автора и соответственный социально-политический смысл его сочинения (о чем речь шла выше), нельзя отказать ему в своеобразном, хотя и нелегко уловимом единстве. Наряду с тем, что труд Иордана является специальным трактатом, он служит источником по многим особым темам. В «Getica» нашли отражение элементы истории разных германских и негерманских племен (без чего трудно было бы появиться названным выше книгам Л. Шмидта, Э. Шварца и др.), история движения гуннов в их европейских походах, описания различных событий на дунайской границе и на Балканском полуострове, одной из главных арен столкновения «пришельцев» (έπήλυδες) и империи, и многое другое. Кроме перечисленного, большой интерес вызывают скудные, но единственные в своем роде сообщения о древнейших славянах[173], а также известия, относящиеся к Причерноморью и Приазовью.
Одним словом, «Getica» Иордана заключает в себе огромный и крайне разносторонний исторический материал, серьезная обработка которого поддается только усилиям многих исследователей, специалистов в различных областях истории. Жаль, что Моммсен, столь крупный знаток исторической литературы V—VI вв., не только не оценил всего значения труда Иордана, но, введя в научный o6opот труднейший текст его «Getica» и осветив это сочинение в мастерски написанном введении и в подробных индексах, дал вместе с тем уничтожающий отзыв о важнейшей для раннего средневековья pa6oте готского историка. Моммсен назвал «Getica» Иордана сокращенной и запутанной сводкой Кассиодоровой истории («mera epitome, luxata еа et perversa, historiae Cassiodorianae»). Он нашел, что Иордан не понял центрального сюжета своего предшественника: Кассиодор прославлял римско-готское государство Теодериха («regnum Romanum pariter atque Gothicum magni Theododici»), преклонявшегося перед «Romana humanitas», Иордан же вместо этого выставил на первый план, «по-варварски раздул и возвеличил» тему о федератах-наемниках и о судьбах придунайских провинций; если под пером Кассиодора готская история превратилась в римскую, то под пером Иордана, как полагает Моммсен, эта же готская история стала только «мезийской»: «historia Gothica а Cassiodorio... Romana facta per Iordanem facta est Moesiaca» («Готская история, Кассиодором сделанная римской... Иорданом обращена в мезийскую»)[174].
