Лайза Пикард - Викторианский Лондон
Французы, казалось, обладали умением создавать вещи, которые действовали лучше, выглядели лучше, продавались лучше, чем наша продукция, невзирая на то, что она была вполне надежна. Джон Буль был бы рад продемонстрировать солидность своей репутации и пренебрежение к иностранцам. Поэтому в 1754 году было создано Общество поощрения ремесел, промышленников и торговли. Обычное сокращение названия «Общество ремесел» (в 1847 году оно сделалось Королевским) не дает представления о его влиянии в промышленном и торговом мире, в частности, в техническом изобретательстве, которое Общество поддерживало премиями и соревнованиями. Альберту, более образованному и шире мыслящему, чем его царственная супруга, этот modus operandi был знаком — он находил его превосходным, — именно таким образом действовали в Германии. В 1847 году Альберт возглавил Общество.
Именно там и тогда в результате многочисленных дискуссий родилась идея Всемирной выставки. Кто бы ни сказал решающее слово, Генри Коул из Королевского общества ремесел или принц-консорт Альберт, но именно у них родилась инициатива, которая вызвала к жизни Всемирную выставку. В январе 1850 года была утверждена королевская комиссия под председательством Альберта, члены ее были тщательно подобраны и представляли любой аспект жизни Британии, кроме, разумеется, жизни трудящихся. Выставка должна была открыться через 17 месяцев.
Она требовала финансовой поддержки. Она требовала здания. Она требовала места. Она требовала рекламы. Деньги появились в результате энергичного создания фондов, участие в них Альберта по понятным причинам не афишировалось, чтобы не было разговоров вроде «Что он о себе думает?» Проект здания, разумеется, выбирали на конкурсной основе, но комиссию не удовлетворил ни один из представленных проектов. С небольшим нарушением правил конкурса и с удивительной скоростью Джозеф Пакстон, управляющий садами герцога Девонширского, создатель великолепной оранжереи в Чатсуорте, представил проект, который был принят. Но где можно было возвести здание? В Баттерси-филдсе? В Виктория-парке? В Кью? В Гайд-парке? Никак не в Гайд-парке. Нельзя позволить пугать лошадей в Роттен-роу, нарушать покой богатых обитателей по соседству, уничтожать деревья… Об этом не может быть и речи. Но так или иначе все другие возможные места оказались неподходящими, и выставку решили устроить в Гайд-парке. В конце концов, здание простоит всего несколько месяцев. Последнее возражение, что придется рубить деревья, чтобы освободить место для строящегося здания, отпало, когда Пакстон несколько изменил проект, поместив деревья под крышу, словно гигантские тепличные растения.[707] Все они остались целы.
Оставалось разрекламировать идею среди широкой публики, от которой зависел успех проекта в целом. Альберт обладал высокими идеалами и острым политическим умом. В речи в резиденции лорд-мэра Лондона, представляя проект, он сказал: «Никто… из тех, кто обращает хоть какое-то внимание на особые черты настоящего времени, не усомнится ни на секунду, что мы живем в период самых чудесных изменений, которые ведут к завершению этой великой эпохи тем, на что указывает вся история, — осуществлением единения человечества».[708]
На практическом уровне Выставка должна была показать миру — или той его части, которая посетит Гайд-парк, — все лучшее в области сырья и технического изобретательства, что, в свою очередь, должно было способствовать улучшению вкуса публики и ее просвещению в области техники, в чем Англия очень нуждалась. Подспудной мыслью выставки было превосходство британских экспонатов, которые — как надеялись — будут свидетельствовать сами за себя. При этом не было намерения превратить выставку в знаменитую торговую ярмарку. Некоторые участники выставки возражали против запрета торговли, но им пришлось удовлетвориться проведением опросов, которые могли впоследствии способствовать торговле; цены нигде не проставлялись. В выставке приняли участие более 17 000 экспонентов, предоставив более 100 000 экспонатов. Отбор экспонатов проводился на основе классификации, выделявшей пять разделов: сырье, оборудование, готовые товары, прикладное искусство и то, что не поддавалось классификации, — разное. Четкое деление иногда нарушалось условиями организации и осуществления работ — сумеют ли поднять громоздкое оборудование по лестнице? — поэтому я сомневаюсь, что посетители всегда чувствовали логику, стоящую за тем, что они видят.[709]
Пресса держала своих читателей в курсе происходящего в Гайд-парке. Интерес был велик, и к досаде подрядчиков были выпущены билеты, позволяющие наблюдать за строительством. Чтобы отбить охоту у тех, кто любовался строительством бесплатно, вокруг стройки возвели высокий дощатый забор. (Когда строительство подходило к концу, доски использовали для пола.) Чарльз Пью, почтенный чиновник из Дома правосудия, действовал в общем русле. В апреле 1851 года, за две недели до официального открытия Выставки, «сделав вид, что идет в контору» на полтора часа, он «прогулялся вокруг Хрустального дворца… заглядывая во все щели, но не увидел ничего, кроме неразберихи».[710]
По мере того, как май 1851 года приближался, публика была все более заинтригована. Лондонцам было известно применение стекла для теплиц. Оранжереи Лоддиджа в Хакни были знамениты огромной коллекцией орхидей и пальм, размещенных в стеклянных параболоидах с узкими чугунными ребрами 80 футов в длину, 60 футов в ширину и 40 футов в высоту в самой высокой точке. К 1830 году пальмы до конца использовали свое жизненное пространство, и Пакстона пригласили сконструировать для них новую теплицу из клееного дерева и гнутого стекла. После 1844 года Десимус Бертон использовал чугун и стекло для своего огромного Палм-хауса в Кью. Стекло было довольно дорогим из-за налога, что заставляло некоторых домовладельцев загораживать окна на фасаде, чтобы избежать выплаты налога. В 1845 году налог был отменен, спрос мгновенно вырос, что, в свою очередь, стимулировало новую производственную технологию. В 1850-м главные британские производители стекла, братья Чанс из Бирмингема, имели возможность принять заказ Пакстона на 900 000 квадратных футов, необходимых для его здания, в стеклянных панелях размером 49 на 10 дюймов, весом 16 унций квадратный фут.
По мере того, как работа двигалась, появлялись новые механизмы и техника. Пакстон разработал систему тележек, двигавшихся по придуманным им же желобкам в крыше, что позволяло восьмидесяти рабочим вставлять 18 000 стекол за неделю.[711] Поскольку здание должно было быть, согласно условиям Комиссии, временным, под него не пришлось копать фундамент, только под основные вертикальные брусья. Все здание было возведено филигранно, наподобие домика из стеклянных карт. Первая партия чугунных колонн была доставлена в сентябре 1850 года, и работа закипела. Число занятых на стройке рабочих возросло до 2000 человек, а каждое утро рядом со стройкой толпились люди, надеясь, что их тоже возьмут на работу. В какой-то момент была объявлена забастовка, но ее быстро подавили, забастовщиков уволили, а на их место наняли иностранцев. Работать с этой чудовищно гладкой стеклянной конструкцией из бесконечных изготовленных заводским способом модулей было нелегко. Где завитки и орнаменты, где керамические затейливые украшения, присущие каждому уважающему себя зданию, — и, к тому же, изрядно увеличивающие его стоимость? «Хрустальный дворец», как окрестил его «Панч», был просто инженерным сооружением.
Критики мрачно предрекали, что при первой же грозе стекло разобьется, что под тяжестью зрителей здание обрушится, поэтому проводились испытания. Как только одна из галерей поднялась на несколько футов над уровнем земли, триста рабочих одновременно принялись изо всех сил бегать, прыгать и передвигаться по ней, но ничего не произошло. Затем по ней промаршировал отряд солдат, им было приказано сначала бежать, потом маршировать на месте в ногу, и опять ничего не произошло. Наконец, по только что сооруженной галерее прокатили ящики, в каждом из которых лежало 36 холостых 68-фунтовых снарядов, и вновь ничего не произошло.[712] Что же касается гроз, здесь позаботилось небо, послав за два дня до открытия сильную грозу с градом. Ни одна панель не разбилась. Публика принимала близко к сердцу все происходящее с Хрустальным дворцом, люди в омнибусах поворачивали головы и вскакивали с мест, чтобы получше разглядеть, в каком состоянии стройка.
Тем временем, экспонаты чудовищно опаздывали, иногда они попадали на экспозицию через несколько недель после открытия Выставки. Посетители, которые, как им казалось, уже все видели, в любой момент могли обнаружить что-то новое. В случае с несколькими русскими экспонатами задержка была понятной, она объяснялась неблагоприятной погодой. Американские экспонаты приходилось везти на огромное расстояние без правительственной поддержки. Некоторые из французских, итальянских и португальских экспонатов задерживались из-за сложности признать их подходящими для выставки. Но оправдать опоздания каких-либо британских экспонатов сложно.[713] Теоретически, экспонаты каждой страны-участницы демонстрировали уровень ее индустриальных достижений. На практике, однако, трудно было понять, как, к примеру, коллекция мягких игрушек-лягушек, изображающая бреющихся людей, или котята, сидящие вокруг стола за чаем из Германского таможенного союза, могут дать представление о каком-либо аспекте индустриального развития, — хотя я уверена, что сделать их было очень непросто.
