Юрий Рубцов - Генерал-фельдмаршалы в истории России
Взять учителя великого Суворова графа Петра Александровича Румянцева. В ходе войны 1768–1774 гг. он решительно отказался от установившейся на Западе так называемой кордонной стратегии. В противовес маневрированию, направленному на вытеснение противника и стремлению овладевать городами и крепостями, Румянцев выдвинул и отстаивал идею решительного поражения живой силы противника в генеральном сражении. Новое слово он сказал и в тактике. Еще в ходе Семилетней войны 1756–1763 гг. обозначился кризис линейного построения войск. Российский полководец чутко уловил эту тенденцию и через пять лет в войне с Турцией стал смело переходить от линейной тактики действия пехоты к тактике колонн (дивизионных каре) и рассыпного строя. В триумфально завершившихся сражениях на реках Ларга и Кагул (1770) Румянцев в полной мере использовал ее преимущества.
Если Бог возлюбил кого-то, он наделяет избранника всевозможными достоинствами. Правоту такого житейского наблюдения своей боевой практикой в еще большей степени, чем Румянцев-Задунайский, подтвердил его ученик Суворов-Рымникский. В области военного искусства он пошел значительно дальше. В новой войне с Турцией 1787–1791 гг. будущий генералиссимус отказался от проявлявших громоздкость дивизионных каре и стал широко применять полковые, батальонные и даже ротные каре, сильные своей подвижностью и мощью удара. Это позволяло воевать в полном смысле не числом, а умением.
В 1789 г. на реке Рымник 25-тысячный отряд русско-австрийских войск под командованием Суворова сразился со 100-тысячной турецкой армией и разгромил ее. В этом сражении наш полководец мастерски применил различные формы наступательного боя, руководствуясь принципами — глазомер, быстрота, натиск. Им были использованы все возможности, которыми обладал каждый род войск. Пехота действовала в каре и рассыпном строю. Кавалерия вела атаку колоннами и лавой — в развернутом строю с охватом противника. Артиллерия громила турок, совершая маневр колесами и огнем. Войска проявили высокий моральный дух. О необычайном успехе говорит соотношение потерь: семь тысяч человек у турок и всего двести у союзников. И это при четырехкратном преимуществе врага!
Достоинства Суворова как полководца были настолько ярки, что заставили Екатерину II, которая при известных оговорках берегла статус фельдмаршальского чина, нарушить порядок его присвоения. «Вы знаете, — писала она в 1794 г. в рескрипте Суворову, — что я не произвожу никого через очередь, и никогда не делаю обиды старшим (у девятерых генерал-аншефов, в том числе у обоих Салтыковых, Репнина, Прозоровского и других, выслуга в этом чине была больше, чем у Суворова. — Ю.Р .); но вы… сами себя сделали фельдмаршалом».
Многие войны Россия вела в составе коалиций или союзов. Потому нередко нашим фельдмаршалам приходилось отвечать за совместные действия войск, а нередко и руководить ими. Россия (и ее военачальники) всегда была верна союзническим обязательствам. Увы, ей далеко не всегда платили взаимностью.
Блестяще проведенная в ходе Семилетней войны кампания 1759 г., вершиной которой стали победы войск П.С. Салтыкова при Пальциге и Кунерсдорфе, должна была завершиться взятием Берлина. Прусский король Фридрих II уже приказал начать эвакуацию столицы, поскольку, как он писал военному министру, «у меня больше нет никаких средств, и, сказать по правде, я считаю все потерянным». Однако замысел Салтыкова захватить прусскую столицу сорвало австрийское правительство, отказавшее ему в помощи артиллерией и продовольствием. Союзников — Францию и Австрию явно встревожили успехи русского оружия, они не хотели укрепления позиций Петербурга в Европе.
Нечто подобное произошло и через 40 лет, когда гением Суворова французы (теперь уже противник России) были успешно изгнаны из Северной Италии. Австрийцы (они вновь были союзниками и все такими же «надежными») при поддержке еще одного члена коалиции — Англии добились от Павла I согласия на удар по Франции через Швейцарию силами русских войск. Можно лишь представить, что должен был чувствовать при этом Суворов, хорошо понимавший, за чьи интересы придется сражаться соотечественникам, и признававшийся: «Я уже с неделю в горячке, больше от яду венской политики…»
Швейцарский поход явил миру выдающиеся примеры полководческого гения Суворова, недаром противник Александра Васильевича французский генерал Массена, по собственному признанию, отдал бы за него все свои победы. В конце концов, именно он, этот поход, увенчался для великого полководца чином генералиссимуса. Но при возможности выбора более любезной Суворову стала бы наверняка другая награда — не отдавать жизни своих там, где «бремя кровопролития на одних россиян пасть может».
Источником высочайшего победного духа для российского воинства была православная вера. Этот деликатный момент историки советского периода старались не замечать. Между тем слова Святого Благоверного князя Александра Ярославовича (Невского) «Не в силе Бог, а в правде! Не будем бояться врага, ибо с нами Бог!» вели в бой и Александра Меншикова, и Петра Салтыкова, и Григория Потемкина, и Александра Суворова. И дело, разумеется, не в том, что, например, переписка того же Суворова полна фраз: «Надеюсь на Всемогущего», «Ежели Бог изволит», «Увенчай его Господь Бог лаврами»… Главное: обращение к Всевышнему составляло саму суть духовных исканий всего русского воинства и его вождей.
Очень ярко проявилось это в Отечественную войну 1812 года. Генерал Н.Н. Муравьев-Карский вспоминал: «…Мы в ночь отступили, и запылал позади нас Смоленск. Войска шли тихо, в молчании, с растерзанным и озлобленным сердцем. Из собора вынесли образ Божией матери, который солдаты несли до самой Москвы при молитве всех проходящих полков»[3].
Почин мемуариста подхватил писатель. Откроем «Войну и мир» Льва Толстого: «Из-под горы от Бородина поднималось церковное шествие…
— Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!!
— Смоленскую матушку, — поправил другой.
…За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчими. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных…
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колени, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски-наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы».
И вот финал войны с Наполеоном, союзные войска в Париже. Пасха 1814 г. пришлась на 10 апреля. На площади Согласия был воздвигнут алтарь, вокруг которого собралась вся русская армия, богослужение совершали семь священников. Тысячеустое христолюбивое воинство грянуло: «Христос воскресе! Воистину воскресе!»
Историк приводит слова Александра I: «Торжественная это была минута для моего сердца, умилителен и страшен был для меня момент этот. Вот, думал я, по неисповедимой воле Провидения, из холодной отчизны Севера привел я православное мое русское воинство для того, чтобы в земле иноплеменников, столь недавно еще нагло наступавших в Россию, в их знаменитой столице, на том самом месте, где пала царственная жертва от буйства народного, принести совокупную, очистительную и вместе торжественную молитву Господу».
Война с Наполеоном завершилась в день Воскресения Господня. Не забудем: и Великая Отечественная война 1941–1945 гг. также закончилась в Светлую Христову Пасху. Кто-кто, а русские военачальники не в пример их атеистически воспитываемым в ХХ в. потомкам хорошо понимали: такие совпадения не могут быть случайными.
Веруя в Бога, подлинные полководцы России в то же время знали, что нельзя, в соответствии с поговоркой, и самим плошать. Яркой чертой, выгодно отличавшей их от противников (да и союзников тоже) на Западе и Востоке, была опора не только на силу приказа, но и на разум, волю, патриотизм подчиненных, забота о них. Примеры того, как добивался Суворов, чтобы «каждый солдат знал свой маневр», того, как питался фельдмаршал из солдатского котла и даже 70-летним стариком переносил тяготы дальних переходов наравне со своими чудо-богатырями, давно стали хрестоматийными. Но князь Италийский был в этом отношении не одинок.
«Его не все любили, но все уважали и почти все боялись, — говорилось, например, в одной из статей памяти Иосифа Владимировича Гурко. — Все, кроме солдат, которые верили в „Гурку“ и любили его безгранично». И было от чего. Осуществленный под его командованием переход через Балканы в страшную стужу, по обледенелым тропам потребовал максимального напряжения всех сил. Гурко лично руководил подъемом и спуском артиллерии, которую несли буквально на руках, по-суворовски подавал пример выносливости и энергии. Спустившись в долину, отряд в двух сражениях разбил турок и занял Софию. «Этот поистине беспримерный в летописях военной истории поход вплел новые лавры в победный венок доблестного Гурко», — писал современник.
