Лувр - Останина Екатерина Александровна
Едва Перикар ушел, как в зале появился Ларшан и передал просьбы некоторых своих людей о назначении на должности. Гиз выразил согласие. Перикар все не возвращался, и герцог попросил слугу Генриха III, Сен-При, принести ему что-нибудь поесть. Тот подал Гизу несколько слив. Через несколько минут привратник Жан Геру передал герцогу бонбоньерку, которую должен был принести Перикар, поскольку тот не мог войти в зал: его не пускали люди Ларшана.
Герцог заволновался и попросил разыскать своего секретаря и привести его в зал Совета. Внезапно он почувствовал дрожь, приблизился к камину и сказал, что следует подложить еще дров. Однако его слабость становилась все сильнее; неожиданно из носа пошла кровь. Сен-При ушел за платком для герцога. В это время явился Рюзе-Болье, начал зачитывать дела, а все члены Совета заняли свои места вокруг стола, что стоял посередине комнаты.
В восемь часов утра Совет был в полном составе. Генрих III приказал государственному секретарю Револю идти к Гизу и сказать, что король ждет его в своем кабинете. Услышав сообщение, Гиз поднялся и ушел, держа в руках бонбоньерку и платок. Ему оставалось жить всего несколько минут.
У дверей в королевский кабинет охрана приветствовала герцога, пропустила его и тотчас прошла следом, чтобы не оставить пути к отступлению. Гиз почувствовал опасность. Он обернулся, и на него немедленно напали. Герцог запутался в плаще и не смог достать свою шпагу. Таким образом, ему приходилось защищаться только руками и бонбоньеркой.
Гиз успел воскликнуть только: «О, господа!» и еще «О! Какое предательство! О, боже, пощадите!» Король при этом вошел в кабинет и некоторое время стоял, глядя на происходящее. В зале Совета царило всеобщее смятение. Едва раздался шум, архиепископ Лионский хотел войти в королевский кабинет; ему удалось услышать последние крики герцога Гиза.
Как только архиепископ обернулся, как увидел, что комната уже до отказа заполнена солдатами и гвардейцами, которые немедленно арестовали архиепископа и кардинала де Гиза, попытавшегося бежать, но безуспешно. Остальные члены семьи Гизов, находившиеся во дворце, также были арестованы. Кардинал де Бурбон по болезни не мог встать с постели; к нему приставили охрану. После того как Гиз был убит, Генрих III объявил Совету, что теперь он ждет безоговорочного подчинения себе как единственному королю. Желая оправдать свой поступок, Генрих направил парламентам и правителям провинций и главных городов послания, в которых мотивировал принятое им решение казнить герцога Гиза так: «Его амбиции стали невыносимы, он думал вскоре осуществить свой замысел, включавший в себя, ни много ни мало, как лишение меня короны и жизни».
После убийства Гиза волнения охватили всю страну, однако настоящим центром возмущений стал Париж. Королю пришлось укрыться в Сен-Клу. 1 августа 1589 года туда прошел якобинский монах, человек небольшого роста, с большими глазами и черной бородой. На расспросы солдат он назвался Жаком Клеманом и сказал, что идет из Парижа с поручениями от президента де Арле и прочих преданных слуг короля. По его просьбе монаха сопровождали до самого дома короля.
Когда прибыли на место, короля не застали. Ля Гесл решил привести монаха к Генриху III на следующее утро. Короля неоднократно предупреждали о возможности покушения, но он, подобно герцогу Гизу, не внял предостережениям. Монахам король доверял безгранично.
На следующий день Ля Гесл и монах вошли в спальню короля. Генрих III только что проснулся и сидел на постели, едва одетый. Ля Гесл взял из рук Клемана паспорт графа де Бриенна и подал королю. Его Величество быстро просмотрел бумагу и приказал монаху приблизиться. Якобинец произнес: «Сир, господин первый президент чувствует себя хорошо и целует вам руки». После этого он заявил, что ему необходимо поговорить с королем наедине.
Генрих III привык быть доступным; кроме того, он видел, что монах не может говорить вслух, а потому сказал: «Подойдите!» Ля Гесл отодвинулся, а монах подошел к королю почти вплотную. Король спросил, нет ли у него еще писем, и жестом показал, что готов слушать. Клеман наклонился, сделав вид, что собирается достать бумаги, а сам в это время выхватил нож и ударил им короля в живот. «А, Боже мой! Этот несчастный ранил меня!» – воскликнул король. Он вынул нож из раны и оттолкнул монаха. Ля Гесл бросился на преступника, хотя не собирался его убивать. Однако на шум прибежала охрана; Клемана убили и выбросили во двор. После этого Генрих III прожил меньше суток.
О последних часах короля известно из записок Карла Валуа, который одним из первых прибежал в спальню короля и нашел его на постели в испачканной кровью рубашке. Генрих III взял его за руку и произнес: «Сын мой, не волнуйтесь, эти злые люди хотели меня убить, но Господь меня сохранил: это все ерунда». Генрих на самом деле думал, что всего лишь легко ранен. Сразу же вызвали хирургов Портея и Пигре. Портей осмотрел рану и сказал по-латыни о серьезных повреждениях внутренностей, но короля ободрил, пообещав, что через десять дней Его Величество сможет ездить на лошади, после чего обработал и перевязал рану. В это время король спокойно рассказывал присутствующим о том, что произошло. Он не чувствовал боли. Потом Генрих III выслушал мессу и причастился.
Теперь король был готов отойти к Господу. Он подозвал секретаря и продиктовал письмо королеве Луизе, рассказал в нем о том, что принял Клемана по единственной причине – тот был монахом. Едва письмо было окончено, как король впервые почувствовал боль от раны. Врачи сказали, что не могут ничем помочь. Дверь в покои короля оставалась открытой, и около него постоянно толпилось множество дворян. В 11 часов Генрих III заметил короля Наваррского, который, услышав о случившемся, немедленно прискакал из Сен-Жермена. Генрих Наваррский поцеловал руку умирающему королю, а тот произнес: «Мой брат, вы видите, как ваши и мои враги поступили со мной, не дайте им то же сделать с вами». Затем король сообщил свою последнюю волю: «Господа, подойдите поближе и выслушайте мою волю, которую вы должны будете исполнить, когда Господу будет угодно забрать меня из этого мира. Вы знаете, что то, что произошло, никогда не было моей местью подданным, поднявшимся против меня и моего государства. Поэтому я был вынужден использовать власть, дарованную мне Божественным провидением. Но они успокоились, только убив меня, и я прошу вас как друзей и приказываю вам как король признать после моей смерти вот этого моего брата, верно служите ему и поклянитесь в преданности ему в моем присутствии».
Все присутствующие дворяне не смогли сдержать слез. Они немедленно поклялись в верности Генриху Наваррскому и обещали слушаться его примерно. Этот прием отнял много сил, а потому король попросил всех оставить его.
Вечером вновь пришли врачи, чтобы еще раз убедиться в том, что их усилия тщетны. У Генриха III был жар и сильные боли. Перед кончиной король успел простить всех врагов и тех, кто велел Клеману убить его. Король еще раз причастился. После этого он лишился речи, смог два раза перекреститься. В три часа утра Генрих III умер.
Умер король, воплощавший в себе всю противоречивость эпохи Возрождения, так любивший балет, танцы и комедии, необычные развлечения. Из-за непонимания и страстей своих подданных он сам стал невольным актером трагедии, разыгравшейся на сцене Лувра. Приказав своим дворянам признать королем Генриха Наваррского, а самого Бурбона призвав вернуться к католицизму, он не только сделал верный выбор, но и показал своему преемнику единственно возможный путь спасения Франции, чтобы покончить со смутой, которая началась с трагической смерти на турнире Генриха II.
История Лувра продолжается
В конце XVI столетия, при Генрихе IV, к Лувру были пристроены Большая и Малая галереи. Их строительством руководил Жак Андруэ Дюсерсо.
Известна записка Генриха IV, датированная 1607 годом: «В Париже вы увидите Большую галерею, которая доходит почти до Тюильри». Этот король принял решение поселить в нижнем этаже Большой галереи «лучших работников и самых умелых мастеров, которые могли бы преуспевать в живописи и скульптуре, ювелирном и часовом деле, равно как и в других многочисленных и замечательных искусствах». Благодаря Генриху IV в Лувре появились мастерские по производству ковров, началась чеканка монет и медалей, а с 1640 года при Лувре началось печатание книг.
