Наталья Гарбер - Как писать в XXI веке?
Часто люди возвращаются к ведению дневника по достижении 50 лет, ибо в этот момент у них возникает ощущение скоротечности жизни. Так вел в поздние годы дневник Чайковский, обладавший циклической тягой к перемене мест и быстрым пресыщением путешествиями, стремлением и отдалиться от людей, и возвратиться к ним. Так вел его Толстой всю жизнь, и чем дальше, тем более рефлексивно и глубоко.
Так или иначе, любой человек, проживший значительную жизнь, в старости задумывается о мемуарах. В виде опубликованного дневника, романа или серии статей, это уже дело другое — важно «вспомнить все» так, как хочется видеть это «все» в финале жизни. Как вы догадываетесь, если такая история бывает написана, то читатель мемуаров, как инспектор ГИБДД, неизменно теряется в разнообразии и противоречивости воспоминаний каждого участника «исторического ДТП», потому что, как говорит главный редактор журнала «Новый мир» Андрей Василевский: «Мемуары не есть простой рассказ о событиях, фактах, это запечатленный в слове процесс воспоминания минувших событий. Мемуарист всегда — положительный персонаж, и сие от него не зависит… Мемуаров «без вранья» не бывает, аберрация памяти входит в условие жанра. Кому это не нравится, пусть не читает мемуаров».
С точки зрения литературы нам с вами важно не столько, правда ли написана, сколько цельным ли является образ эпохи, встающей из мемуаров. Ибо, как говорил Пушкин, «драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным». И мемуаристы тут не исключение. Как написал — так и видит. Как видит — так и отражается в нашем воображении. Выводы и оценки читателя всегда остаются за ним самим. На то мемуары и литература, а не судебное заключение.
В мемуарах, как особой форме дневниковой продукции, можно выделить несколько типичных форм. Первые из них — это назидательные экстравертные воспоминания, страдающие отсутствием интровертной способности к глубокому осмыслению прошедшего, автор которых напоминает стихотворение Карамзина:
Блажен не тот, кто всех умнее, —
Ах, нет! Он часто всех грустнее;
Но тот, кто будучи глупцом,
Себя считает мудрецом!
Так, министр внутренних дел и государственных имуществ, царедворец П.А. Валуев в своих поздних дневниках 1860–1870 годов, в очевидно мемуарном жанре писал: «Замечательно, что в то время государь император действовал и говорил так, как он в последние два года не одобрял, чтобы говорили другие. Mutantur tempora et nos mutamur in illis (Меняются времена, и мы меняемся вместе с ними)».
Вторая крайность мемуаров — не менее эктравертный сентиментализм, в худших своих проявлениях перемежаемый цитатами из романсов и вздохами «да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя». Этот вид мемуаров, как и предыдущий, стоит оставлять разве что в личных архивах.
Где-то между назидательными и сентиментальными историями обретаются философско-аналитические мемуары, в которых автор стремится раскрыть суть и смысл прожитого периода. Такие мемуары получаются крайне интересными у интровертов и амбровертов толстовского типа или последователей Абеляра с его Historia Calamitatum («История моих бедствий»). Однако мемуары получаются очень однобокими у интровертов, привыкших фокусировать внимание исключительно на своем внутреннем мире и не заметивших эпохи, в которой они жили. Так, Н.И. Тургенев, опуская Венский конгресс, мельком упоминая побег Наполеона с острова Эльба и поражение при Ватерлоо, фокусировался в своих записках на собственных снах и фантазиях, о чем писал в своих дневниках так: «Я живу, не замечая, что живу. Каждая рождающаяся мысль тотчас подавляется другою. Надобно жить какою-нибудь мыслию, иначе, право, не заметишь, что живешь».
Есть и еще один метод написания мемуаров, самый забавный и в то же время сложно читаемый, — это арабески. Этот тип произведения будет либо очень занятен, либо крайне плох, потому что отражает тот самый поток, который к старости либо становится крайне интересным для внешних читателей, что редко, либо очень для них неинтересным. До некоторой степени к удачным текстам этой категории можно отнести записки Альберта Швейцера. Мне особенно нравится фрагмент «Как я пришел к тому, чтобы сделаться врачом в девственном лесу Огове». Вот начало этого текста, после которого вам, надеюсь, захочется прочесть историю автора целиком:
«Я оставил преподавание в Страсбургском университете, игру на органе и литературную работу, чтобы поехать врачом в Экваториальную Африку. Как я к этому пришел?
О физических страданиях живущих в девственном лесу туземцев я читал и слышал от миссионеров. Чем больше я об этом думал, тем непонятнее казалось мне, что нас, европейцев, так мало заботит та великая гуманистическая задача, которую ставят перед нами эти далекие страны. Мне представилось, что в притче о богатом и о нищем Лазаре речь идет именно о нас. Мы и есть тот богатый, ибо развитие медицины наделило нас обширными знаниями о болезнях и многими средствами против боли. Неизмеримые преимущества, которые дает нам это богатство, мы принимаем как нечто само собой разумеющееся. А где-то в далеких колониях обретается нищий Лазарь — цветные народы, которые подвержены недугам и боли так же, как и мы, и даже еще в большей степени, и у которых нет никаких средств с ними бороться. Как богатый от недомыслия своего согрешил перед бедным, который лежал у его ворот, ибо не поставил себя на его место и не захотел послушаться голоса сердца, так же грешим и мы.
Какие-то две сотни врачей, которых европейские государства держат на службе в колониях, могут исполнить, подумалось мне, лишь ничтожную часть стоящей перед нами огромной задачи, тем более что большинство их послано туда, чтобы в первую очередь обслуживать белых колонистов и стоящие там войска. Наше общество в целом должно признать, что разрешить эту высокую задачу призвано именно оно. Должно настать такое время, когда врачи, вызвавшиеся по доброй воле ехать в отдаленные страны, будут во множестве посылаться туда и получать всемерную поддержку в своем стремлении принести пользу туземцам. Только тогда мы будем иметь право сказать, что признали ту ответственность, которая лежит на нас как на культурных народах перед туземцами, только тогда начнем мы исполнять наш долг перед ними.
Под влиянием этих мыслей я и решил, когда мне было уже тридцать лет, изучить медицину и поехать туда, чтобы проверить мои убеждения наделе. В начале 1913 года я получил диплом врача. Весною того же года я вместе с моей женой, которая обучилась искусству ухода за больными, поехал на Огове, в Экваториальную Африку, чтобы начать там, задуманную работу».
Ну, что же, задумайте и вы свою шедевральную мемуарную работу.
Рецептура сюжета: придумать, расположить, изложить, захватить
У тех, кто пишет понятно, есть читатели; у тех, кто пишет туманно, есть комментаторы.
Альбер КамюУ вас наверняка есть задумки, идеи и куски, но нет пока цельного шедевра. Поэтому мы начнем сборку его с фабулы и сюжета.
Фабула, или история, — это то, о чем книга, а сюжет — это подробная последовательность событий произведения. История — это, по сути, тема произведения. Когда вы пишете, эта тема работает как компас, удерживая сюжет в рамках единого движения. Она звучит обычно банально: например, любовь все побеждает или богатство ведет к пороку. Интересно, что именно так звучат семейные послания, анализом и реконструкцией которых вы займетесь в домашнем задании к этому уроку.
Но начнем мы сейчас с технологии выбора темы (идеи) и выстраивания сюжета.
Литературная композиция — это искусство развивать сюжет: находить идеи, располагать и выражать/излагать их.
Как построить сюжет?
Счастье на всю жизнь — это был бы ад на земле.
Джордж Бернард ШоуСхема работы писателя проста: изобретение, расположение, изложение. Вам надо «всего лишь» взять идею (понимая, что в эпоху постмодерна она всегда частично заимствована, а частично очевидна), затем придумать выражающий ее цельный, единый сюжет, по дороге составив личное и живое представление об истории для читателя и себя самого, и к концу вещи прочувствовать все ее детали согласно собственному темпераменту.
Ваш главный инструмент — это воображение, т. е. способность вспоминать, трансформировать и представлять себе вещи в виде картин и сюжетов, в подробностях, достаточных для движения действия и развития характера героя. Сохраняйте колорит времени и места произведения. Любое измышление — характер, пейзаж, интригу, диалог — базируйте на своих реальных впечатлениях, наблюдениях и опыте, даже если пишете фантастику. Уснувшее воображение можно будить чтением, просмотром кино, спортом, слушанием музыки, беседой с друзьями и прочими культурными действами.
