Виктор Бочков - Заповедная сторона
Западная околица Ладыгина выходит в поле, ограниченное слева крутым обрывом над Куекшей, края и склон которого ощетинились соснами и елями, а справа окаймленное дорогой на Марково. Поле засевают попеременно то льном, то клевером, и летом оно, цветущее, очень красиво. Никольская тропка то ныряет в сосняк, прижимаясь к обрыву, то чуть остраняется от него. Затем она сваливается в последний овраг, самый огромный и, конечно же, самый живописный в окрестностях Щелыкова. Помимо хвойных деревьев, в нем много черемухи и рябины, земля выстлана мхом и папоротником. По склонам оврага и по его дну, над ручьем, торопившимся в близкую Куекшу, перекинута деревянная трехмаршевая лестница с перилами. Построили ее в пятидесятые годы для удобства шествующих в Бережки туристов. В прошлом веке овраг пересекала узкая тропинка, ступенями на спуске и подъеме служили корни деревьев, а перилами их нижние ветви, и лишь через самый ручеек был переброшен вибрирующий жердяной мосточек. Поэтому в последние годы, когда и подъемы-тягуны стали непосильны, и на неверных жердочках он не мог удержаться, Александр Николаевич вынужден был с грустью отказаться от этого пути.
Бережки уже рядом, но с лестницы их пока не видно за купой деревьев по гребню оврага, в которую с той стороны уткнулся плетень от крайнего «дома Соболева».
II. Дом приятеляВсегда с радостью навещал Островский и Кудряево, и Высоково, и Сергеево, с охотой ходил в Покровское, но именно Бережки имели для него особую притягательность. Не только потому, что похоронил здесь отца. Александр Николаевич и до 1853 года прикипел сердцем к этому тихому и уединенному селению, нимало не похожему на окрестные деревни. Ивановский журналист Михаил Артамонов посетил Бережки почти через сорок лет после смерти драматурга. «Бережки — погост, — зафиксировал он. — В нем всего четыре двора: священника, дьячка, сторожа и крайний столяра и мастера по иконостасам — Ивана Ивановича Соболева». Так же все было в Бережках при Островском, так же все и теперь, лишь в домах — их пять — живут местные крестьянки да московские актеры-дачники. В крайнем же доме ныне музей. Расположенный на околице погоста при спуске в глубокую лесистую долину, он первым встречает прохожих, эффектно начиная перспективу короткой улицы с вековыми березами и белой церковью.
Сам дом — заурядный крестьянский. Изба с крутой двускатной крышей под дранкой, с белыми резными наличниками небольших окон, совсем простенькими, естественно сливается с окружающим пейзажем. Погост стоит на высоком берегу Куекши, и от дома Соболевых спускается к реке пологий луг. Тут же внизу и колодец.
Поднимемся из оврага, пройдем мимо плетня и фасада дома, обогнем его и вступим на крылечко под навесом. Что же, типичная костромская изба: два сруба зимней и летней половин, разделенные сенями, торцовые стены которых образованы выпуском бревен сруба задней избы. Задняя стена имеет разделенную на две сти подклеть, поэтому пол здесь поднят и входят в нее по лесенке из сеней. Дом строил сам хозяин, Иван Викторович Соболев, в 1870-х годах. здешние жители — потомки черносошных крестьян, смешавшихся с первонасельниками края — меря. Еще в мае 1848 г. в первый приезд в Щелыково Остров, ский отметил, что тут «каждая мужицкая физиономия значительна (я пошлых еще не видал)», и восторженно воскликнул: «А какой народ здесь!» 10 мая он записывает в дневник: «Я начинаю привыкать к деревне, я обошел почти все окрестности, познакомился кой с кем из мужиков…» Именно с этого времени началась дружба драматурга с доброй дюжиной местных крестьян.
С Иваном Соболевым, правда, Александр Николаевич познакомился и сошелся много позднее — тот и родился лишь в 1849 году. А их сближение началось в 1870-е годы. Драматург, возведя «гостевой» дом и устроив в нем столярную мастерскую, стал приискивать человека, который помог бы ему овладеть тонкостями столярного дела. Ему указали на молодого крестьянина-отходника Ванюшу Соболева, одинаково хорошо изготавливающего и иконостасы, и мебель. Островскому приглянулся смышленый и повидавший свет мастеровой, немного разбиравшийся даже в литературе, и, чтобы тот был поближе, он предложил столяру поселиться в Бережках. Соболеву место понравилось и он поставил избу на краю оврага, поодаль от домов причта. Так учитель и ученик стали соседями. Перед Островским Соболев благоговел, выучил наизусть отрывки из некоторых его пьес.
Работу столяр находил в окрестных церквях, для которых вырезал иконостасы, у местных помещиков, но и Островский почти каждый год давал ему заказы — то стулья, то стол, то шкаф для усадьбы, не говоря о ремонте. Иван Викторович и сам частенько наведывался в Щелыково, обучая драматурга столярному делу и делясь с ним секретами мастерства. Ученик оказался довольно понятливым — даже письменный стол в кабинете, по преданию, собственноручно сделал, а Соболеву в благодарность за науку подарил своей работы полочки и бювар, которые долго сохранялись в бережковской избе, пока не попали в музей.
Александру Николаевичу было симпатично все семейство Соболевых: молодой, но степенный и трезвый хозяин, радушная и опрятная хозяйка, куча их малолетних и понятливых детишек. Все чаще он появлялся в гостеприимных Бережках, все чаще наведывался «на огонек» в крайний дом — отдохнуть, побеседовать. Он заметил, что столяр довольно начитан, говорит чистым народным языком. Сын Ивана Викторовича, Ванюшка, был невелик, когда Островский умер, ему исполнилось всего 12 лет, но приходы драматурга запомнил и в начале 1920-х годов рассказывал заезжему корреспонденту.
«Нет-нет да и завернет Александр Николаевич, любил он гулять сюда приходить и в большой дружбе с моим папашей был. Поставит мать самовар, вынесут во двор стол да часа два-три и сидят. Отец много походил по вольному свету, рассказывать начнет, а то Александр Николаевич вынет тетрадку, станет читать. На суд, говорит, тебе приношу, верно ли, так ли изобразил? Нет ли фальши какой в простонародном выговоре?»
К детям приятеля Островский относился очень заботливо: не забывал присылать им гостинцев на Новый год, привозил и приносил подарки, поощрял дружбу своих младших детей с маленькими Соболевыми. «Я и мои сестры и братья, — вспоминала дочь Ивана Викторовича, — дневали и ночевали в Щелыкове.»
Более же всех пришелся драматургу по душе сын столяра — Ваня, мальчик сметливый, любознательный, а к тому же и большой выдумщик. Позднее он унаследовал профессию отца, столярничал, работал учителем труда в Покровской школе. Неплохо рисовал — после него остались картины маслом. Уже в старости на вопросы об Островском и его отношении к семье Соболевых Иван Иванович отвечал так:
«Мой отец был специалист-резчик по дереву иконостасной части. Его работы можно и теперь увидеть в нашей церкви (киоты — В. Б.) Кроме того, он делал весь ремонт мебели в усадьбе Островских и был принят там как свой человек.
Часто бывал с семьей Александр Николаевич в нашем доме. Моя мамаша угощала их медом, деревенскими колобками.
в те времена школ не было, учился я у дьякона две зимы и никак не мог одолеть трудную науку. Однажды Александр Николаевич пришел к нам (это было года за четыре до его кончины) и стал меня экзаменовать. Мало — мог ответить или прочитать. Тогда он сказал мне: приходи, Ваня, в усадьбу, буду заниматься». Раз Александр Николаевич занимался со мной несколько иногда он он был занят тогда направлял меня к гувернантке или к дочери Марии Александровне. Они со мной занимались долго. Так что грамоте я научился по-настоящему у Островских.
Я каждый раз посещал Щелыково. Иногда Александр Николаевич рекомендовал меня своим гостям и говорил: «Это мой любимый ученик Ваня». Помню, не приготовил я урока и думаю: поставит меня в угол Александр Николаевич. В угол он меня не поставил, а спросил: «Почему ты, Ваня, не приготовил урока?» Я ответил, что виноват, прогулял. Долго Александр Николаевич смотрел мне в глаза. Стыдно мне стало. С тех пор я всегда хорошо готовился к занятиям».
Несколько летних занятий с Островским дали ребенку больше, чем две зимы хождения к дьячку Ивану Ивановичу Зернову, превосходному рыболову, но никакому учителю. Драматург нашел Ваню способным мальчиком и интересовался его выдумками, о которых узнавал и от своих детей. «Бегал я часто в усадьбу к его сыновьям, — вспоминал Иван Иванович, — нередко и они приходили к нам в Бережки. Катались мы на лодке, по деревьям лазили. У нас до реки рукой подать, только в овраг спуститься. У Островских своя лодка, у меня своя. Я уже тогда помогал отцу и начал столярничать, приделал к лодке колесо. Начнешь передвигать рычаг, колесо вертится — лодку несет. Приходили смотреть на нас взрослые из усадьбы, стали звать меня «Изобретатель-самоучка».
Подарил мне Александр Николаевич рожок, он и теперь у меня хранится. Такой же рожок был и у его детей. Соберутся они гулять, загудят в рожок на берегу реки. Я откликаюсь — значит, ждут».
