Домбровский_Махнева - Столица феодоритов
Не потому ли в XI в. такая же удача сопутствовала в Крыму и тезке Владимира киевского — князю Владимиру Ярославичу? Он тоже брал Корсунь, и с той же целью — породниться с императором Византии через брата, которому, будучи сам женат, добыл в супруги византийскую царевну19.
Нельзя ли попытаться приложить сведения, почерпнутые из "Записки топарха", к конкретным фактам, вскрываемым археологическими разведками и раскопками?
Н. И. Репников, изучавший Эски-Кермен в конце 30-х годов, полагал, что ему удалось (и в этом есть доля вероятия) локализовать события, изложенные в «Записке», именно там, где он вел раскопки20. Его предположения основывались на археолого-топографических сопоставлениях: местоположение Эски-Кермена и Кыз-Куле подходит к укреплениям, которые описаны топархом. Относительная же хронология эски-керменских укреплений и более поздней крепости Кыз-Куле соответствует последовательности, в какой топарх восстанавливал разоренное «варварами» укрепление и строил рядом с ним новое. Разрушение Эски-Кермена, как и крепости в "Записке топарха", Н. И. Репников приурочивал к X в.
Другой исследователь Эски-Кермена — Е. В. Веймарн относит разрушение стен крепости к VII–VIII вв. и приписывает его тем хазарам, что сражались с повстанцами епископа Иоанна.
Надо, конечно, признать и спорность этих дат и всю гипотетичность связи "Записки топарха" именно с Эски-Керменом. Тем не менее, мы считаем вполне вероятным предположение Н. И. Репникова и Е. В. Веймарна о том, что первым центром климатов был Эски-Кермен, а к Мангупу эта роль перешла после гибели последнего21. Замок же Кыз-Куле ни в коей мере не мог послужить заменой Эски-Кермена и стал второстепенной резиденцией мангупского владетеля или подвластного ему князька.
Небезынтересно отметить, что в одной из пещерных церквей — близ замка Кыз-Куле над ограбленными усыпальницами каких-то знатных особ — есть семейный групповой портрет донаторов (дарителей) этого храма. В качестве главы семьи изображен бородатый мужчина в богатой одежде, в шапке с алым верхом и меховой опушкой. Изображение это напоминает портрет князя Ярослава в притворе Спасо-Нередицкой церкви XII в. в Новгороде. Надеть такую шапку в те времена не всякому позволялось: на это надо было иметь реальные основания и, так сказать, моральное право. Нарядившись "не по чину", можно было лишь стать всеобщим посмешищем.
Наличие осеняющего фамильную усыпальницу портрета, на котором, кроме вельможной семьи, есть изображение и ее святых покровителей (вот уж истинно княжеская замашка!), наводит на мысль, что уже с XII в. фигура знатного лица, подвизающегося в ранге князя, для таврических климатов была не новой. По другим источникам, в это самое время в климатах появляется архонт — фигура также вполне княжеского достоинства. Придерживаясь изложенной выше гипотезы, позволительно спросить: не преемник ли он того топарха, которого Святослав (или Владимир) не только взял под свое покровительство, но и возвысил, «одарив» дополнительными владениями — соседними климатам землями, отнятыми у побитых варваров (т. е. хазар)?..
В конце XIV в. на Мангупе дважды промелькнут в найденных там строительных надписях некие "сотники"22. Сотник — чин военный, но такой ли уж значительный? Однако эти лица возводят новые укрепления и вряд ли по поручению византийских властей, которым было в ту пору не до климатов. А коль скоро действуют они по своей инициативе, значит, они правители: имена простых исполнителей едва ли подходят для подобных надписей.
После этих, довольно загадочных, лиц все остальные правители Мангупа именуют себя «владетелями». Поскольку власти полуживого Херсона не могли и думать о контроле над климатами, правитель Мангупа стал их действительным, практически полным хозяином и потому выступал от своего, а не от чужого имени. За ним стояли традиция и авторитет его предшественников — слуг некогда всесильной империи, в его руках оказалась одна из сильнейших крепостей Европы; судя же по великолепию построек Мангупа, имелись у него и деньги.
Сильным орудием власти были для владетеля Мангупа обширные родственные связи с вельможными и даже императорскими домами, которыми он успел обзавестись. Это, как ничто иное, делало и его вельможей, ставило в то исключительное положение, в каком находим мы его в XV в.
Крушение Византийской империи нарушило планомерное приближение Руси к Черному морю и его торговым путям, уже тогда необходимым будущей России. Становление централизованного и абсолютистского Московского государства, естественно, сопровождалось поиском новых русско-причерноморских связей, в которых нуждалась и средневековая Таврика. Именно поэтому в XV в. мангупский князь Исайко собирался выдать дочь за московского княжича — сына и наследника великого князя Ивана III23.
Знатность владетелей Мангупа, их родство с константинопольскими Палеологами, трапезундскими Комнинами и Гаврасами, молдавскими господарями Душанами, с одной стороны, а с другой, отнюдь не пустые, а подкрепленные «ромейскими» родственными связями намерения Москвы сделаться "третьим Римом", — все это стало звеньями одной политической цепи. Великий замысел о проникновении Руси в Северное Причерноморье опирался на стародавние и традиционные крымско-русские связи, начало которым положил издревле проторенный путь "из варяг в греки".
Брошенный нами беглый взгляд на исторические «дали» Мангупа, разумеется, проник в них не настолько глубоко, чтобы затронуть все проблемы его истории. К тому же, говоря о них, нельзя, к сожалению, обойтись без всяческих «если», "возможно", «вероятно»… А между тем социально-экономическая подоплека, да и сама механика формирования города Феодоро, превращения его в столицу самостоятельного княжества необычайно интересны и важны для истории всего юга нашей страны. С уверенностью можно сказать, что прошлое этого небольшого государства, его разнообразные и трудноразрешимые проблемы еще долго будут занимать ученых, в том числе и главная из них — проблема крупнейшего в Крыму «пещерного» города, к которому мы и переходим.
Город на Мангупе
Кратчайшая, хотя и «кручайшая» тропа на Мангуп идет по оврагу Гамам-Дере. Минут через сорок после начала подъема она подходит к хорошо сохранившейся башне, увитой зеленым плющом. От нее тропа круто поднимается на правый склон оврага вдоль оборонительной стены, пересекающей его верховье. Через пролом, где по предположениям археологов прежде могла быть калитка, она входит на территорию города. Слева — искусственные пещеры, вырубленные в скале, справа — заросли деревьев и кустарника. В конце тропы — естественный грот, из которого вытекает родник с хорошей питьевой водой. От него можно по другой, ближайшей слева, тропе подняться к югу, пересечь дорогу, огибающую верховья трех оврагов, и повернуть влево, к топографическому знаку. Отсюда лучше всего и начать осмотр Мангупа.
От топографического знака хорошо просматривается все плато, вытянутое с востока на запад. Ограничено оно совершенно неприступными, местами нависающими обрывами скал. На плато, как уже говорилось, можно проникнуть и по двум другим оврагам, по которым проходили колесные дороги. Лучшая из них поднималась по восточному (Капу-Дере) и подводила к главным городским воротам. Кроме того, на юго-восточном краю плато есть потайной спуск вниз — к пещерному монастырю и на главную дорогу, что выходит из восточного оврага на южный склон горы.
С севера верховья трех оврагов заслонены руинами высоких и толстых стен с башнями. В нижней части Табана-Дере имеются следы передовой, тоже мощной стены, а в последнее время открыты остатки стены и наверху — на левом краю оврага. Еще одна крепостная стена тянется от западных ворот и круглой башни к обрыву.
Некогда все мысы Мангупа входили в территорию нижнего города. Позднее он расширился, заняв часть Кожевенного оврага, и разделился на две части. Более возвышенная прилегала к верхнему городу (цитадели) и захватывала верховье Гамам-Дере с его родником. Очевидно, эта часть Феодоро стала привилегированной — на ней восстановлена большая базилика св. Константина и Елены, которая ранее стояла посреди нижнего города, а теперь оказалась у ворот в новой стене; появился и княжеский дворец. Верховья Табана-Дере, а также «буруны» — Чуфут-Чоарган и Чамны — превратились в ремесленный район. На Сосновом же мысу до конца существования города оставался пустырь, своего рода запасная территория.
План Мангупа. А — Табан-Дере; Б — Гамам-Дере; В — Капу-Дере; I — Чамны-Бурун; II — Чуфут-Чоарган-Бурун; III — Елли-Бурун; IV — Тышкли-Бурун.
Пустыри, расположенные за пределами оборонительных стен Чуфут-Чоарган- и Чамны-Бурунов, в момент вражеской опасности, очевидно, тоже использовались. На них укрывались жители расположенных вблизи Мангупа селений вместе со своим скотом и движимым имуществом. В мирное время на пустырях этих, по-видимому, паслись лошади и другие домашние животные.
