Борис Зайцев - Солнечные узоры
Московская область идет вровень с веком. И лишь старинные названия селений, в которых слышатся забытые предания, могут напомнить о далеком прошлом края нечерноземной полосы средней России.
Мы словно прокручивали назад ленту столетий. От коренных перемен в крестьянском укладе жизни, от облика жилья, не уступающего по комфорту городским квартирам и зачастую превосходящего их площадью, мы отмеривали расстояние до бревенчатых срубов, до сеней и житниц. Еще далее в глубине истории глазели подслеповатыми волоковыми оконцами курные избы с напоминающими скворечники дымниками на соломенных крышах. И вот мы, шагая из 70-х годов XX века, стремились найти приметы старинного строительного мастерства, которые, как оборванная нитка жемчуга, рассыпались по долгим проселкам Подмосковья. Мы стремились их найти и привлечь к ним внимание наших современников, увлеченных людей. Пусть и другие, так мы думали, увидят и услышат песню народного искусства, органически исходящую из природы, органически связанную родовыми узами с землей-кормилицей.
Если мы с вами побывали в селе Воскресенском, то нам не миновать и села Ивановского того же Ногинского района. Туда можно добраться через село Черноголовка, расположенное на автобусной дороге от станции Чкаловская к Ногинску. В Ивановском на государственной охране стоит деревянная церковь значительно моложе памятника в Воскресенском. Рублена она в 1798 году.
Малая речушка Пружонка, может быть, в ту пору была полноводной рекой, а ныне по угадываемому руслу тихо струится ручей, едва выживающий в жаркое июльское лето. Раньше здесь стояли мельницы, от которых остались остовы свай.
В Ивановском все еще жив дом мельника — простецкая избушка с миниатюрным хозяйственным двором и амбарчиком.
А сельская церковь сохранила облик былого величия классической архитектуры. Конечно, она по своему виду далека от народных творений, но кто ее рубил? Кто обшивал венцы срубов широкими, под 40 сантиметров, досками, которые не приискать сейчас на вьтчинку современному реставратору? Те же плотники, Что умели видеть и находить красивое в, казалось бы, чуждых для них архитектурных модах. И хотя время Не обошло этот памятник стороной, он и доныне организует планировку села, главенствует над окрестным пейзажем, не смущаясь в общем своими небольшими размерами. Просто не могли бездушно копировать городские образцы артельные плотники и придавали своей постройке черты легкости и изящества объемов наряду со строгостью и благородством форм, то есть черты, присущие именно народному зодчеству.
И в подтверждение наших слов в нескольких верстах за ближним лесом стояла в селе Душонове другая церковь, но о ней мы уже вам рассказали в путешествиях по северному Подмосковью.
На западном направлении
Четыре года ждали серые, накрененные в сторону дождей избы
вестей с войны, но приходили «похоронные», и люди боялись
верить им. Теперь… глядя на какой-нибудь скромный обелиск
над братской могилой, пожилая солдатка думает не о славе и
не о вечности, а о своей неудавшейся жизни и о любви,
которую она уже не помнит памятью, а помнит сердцем.
И падают подпаленные осенней свежестью листья на могильные плиты,
где твердо, как будто штыком, выведены вечные слова признательности,
и их запомнил навеки гранит. Наверно, сердце России сделано из этого
вечного, исписанного спокойными и торжественными словами гранита.
Владимир Цыбин «Война меня обидела»
После встреч с плотницким искусством восточного Подмосковья, где мы были не единожды покорены красотой истинного народного творчества, не сразу решились ехать на запад. Все стояли перед нашим мысленным взором образы лиричной деревни Севастьянове, строгие лики сел Анциферова и Яковлевского. А разве забудешь улочки Старой Купавны!
С великим чувством сомнения разглядывали мы карту западного Подмосковья. В знакомых названиях городов — Наро-Фоминск, Руза, Истра, Можайск- слышался всполошный набат прошедшей войны. Так, может быть, не стоит идти по этой земле ради поисков уникальных образцов крестьянского жилища?
Великая Отечественная… Бой «не ради славы, ради жизни на земле!» За уют домашнего очага. За отнятый мир на обновленной земле. За благополучие крестьянской избы с умытыми стеклами окон, с певучей резьбой наличников, с сиянием в палисаднике золотых шаров с росными каплями. И мы пошли по дорогам на запад. Под Истрой перешли «линию фронта», решив пройти по старинному большаку на Рузу. Когда-то оживленный, а ныне почти забытый тракт привлек наше внимание тем, что в довоенной литературе (Е. Радченко и Н. Ефтюхов. По Истринскому краю. М., 1934) отмечалась стойкость традиционных приемов в сельском строительстве и наличие уникальных построек на этом направлении. В книге особенно выделялось село Мансурово, где отмечались архаичные формы крестьянской архитектуры: тесовые покрытия житниц, крутые «сбежистые» крыши старых изб и даже жилая курная изба.
Но в корне изменился облик деревень, расположенных на старом большаке. Время, война, послевоенное строительство и благоустройство сельской жизни изменили вид старинного торгового пути между городами Истрой и Рузой. Точнее, такого пути уже не существует. Автобусное сообщение на бывшем тракте поддерживается лишь с деревней Онуфриево, приютившейся на берегу большого Тростенского озера.
По дороге от железнодорожной станции Новоиерусалимская до села Мансурова советуем не пропустить деревню Леонове и село Кострово. Оба селения схожи в планировке друг с другом, окружены живописнейшими лесными далями. Это типичные поселения вдоль крупных дорожных магистралей. Дома здесь поставлены фасадами к тракту, ныне современному шоссе. Причем хозяев северной стороны, видимо, не смущало отсутствие солнечного света в их избах, столь велика была сила традиционной постановки срубов. А именно через Леонове и Кострово тракт проходит с востока на запад, так что окна изб смотрят на север и на юг. Деревни же на проселках обычно избегают подобной ориентации.
Застройка в Леонове и Кострове в основном послевоенная. Дома более раннего времени редки. В деревне Леоново сохранился дом 1920-х годов с трехскатною крышей. Здесь представляет интерес окно светелки, сработанное по старым традиционным мотивам. Сруб же дома обшит досками, выкрашенными в масляную зеленую краску. Резьба наличников окон сквозная, непривлекательная.
В Кострове есть дом с интересными причелинами чердачного окна, но опять же обшитый досками сруб не отличается от остальных домов на селе и построен, вероятно, не ранее 20-х годов нашего времени.
Село Мансурове, от которого мы ждали особенных встреч с народным творчеством, к сожалению, не сохранило примечательных построек. До сих пор видны следы войны: оборванная цепь застройки улиц, места сожженных захватчиками домов, поросшие бурьяном. Лишь проселочные дороги напоминают о планировке когда-то большого села.
Мансурово расположено на перекрестке старого тракта с большаком на Петрово и проселком на деревню Воскресении. Ныне в селе застроен лишь проселок на Воскресенки. В направлении на Онуфриево и Петрово дома не сохранились. Они были сожжены в 41-м отступавшими фашистами. Сейчас мы уже не узнаем, сколько плотницких солнц погибло в огне. Только будут говорить нам по деревням старожилы, что в Сорокине было двадцать четыре двора, осталось четыре, в деревне Львове — двадцать шесть, сожгли двадцать два.
Обливали керосином. Мы видели кинохронику: солдат с канистрой за плечами, в руках шланг. Избы занимаются сразу. Еще бы, выдержанные сухие сосновые да еловые венцы! Солдат все делает быстро, автоматически. Лицо деловито. Выражения глаз за моментальным кадром мы не успели заметить. Впрочем, у всех в памяти лик фашизма.
Горели избы Подмосковья. Ставни, наличники, причелины… Погибали в огне, унося с собою не запечатленный на фотопленках образ плотницкого искусства. Остались единицы, уцелевшие чудом. И сейчас мы зримо представляли пылающие гневом глаза советского воина-плотника, стоящего в освобожденной деревне перед дымящимися развалинами. Та изба не им была рублена, не его хозяйка вешала на окнах вышитые занавески, но в гибели крестьянского жилища была ужасающая несправедливость, вызывающая ярость и жажду боя, имя которому подвиг.
