Александр Иличевский - Город заката

Когда в Иудейской пустыне к каменным ваннам
на дне пересохшего вади, к зеленым зрачкам
в выглаженных водным потоком глазницах
слетаются на водопой тучи капустниц —
белое облако психей порхает в скальных
              уступах,
составляя твой силуэт. О, как мне стерпеть
твое появление? Как не кинуться с кручи,
чтобы достичь? Готические раскаленные скалы
устья реки, взрывающейся половодьем зимой:
из пустыни и со склонов Иерусалима
к Мертвому морю несется вода,
смешанная со щебнем, землей и валунами.
Сели грохочут в преисподней, ворчат.
Пустыня, в которой однажды я встретил себя
и был им искушаем, хранит молчание.
Горы тянутся под облаками стадом
мастодонтов кубизма. Тени ложатся, бегут,
будто по поверхности какой-то другой планеты.
Земля в этих краях неузнаваема.
Ливни стихают, и пустыня оживает эфемерами,
маками. Но скоро зеленая дымка блекнет,
горы затягиваются пепельным серебром,
и приходит день, когда белые бабочки вьются,
садятся тебе на волосы…
И солнечный сноп погружается в ртутное море.

Разбить лагерь между Русским подворьем
и Яффскими воротами, сесть у костра на закате,
пить чай и рассматривать в бинокль новые дома,
чей камень кажется прозрачным — настолько
он впитывает золото лучей. Летняя резиденция
британского консула, сиротский приют
              храмовников,
мельница и дома Монтефиори,
              протестантская школа
на Сионе, крепость Альхалили, утопшая
в оливковых и смоковных рощах; белый,
словно от костей, вымытых из земли дождями,
скалистый склон кладбища на Масличной горе.
В Эмек Рефаим — Долине Гигантов —
пророк Исаия вместе с сиротами и вдовами
подбирал оставшиеся после жатвы колосья.
              Здесь
к югу от стен города жили великаны,
древние големы, сделанные еще Сифом и
переделанные Моисеем для переноски ковчега.
До сих пор кое-где можно встретить каменные
              ложа,
частью расколотые, длиной больше двух сажен.
Они служили постелями великанам, которых
              кормили
окрестные жители, взамен получая защиту.
Самсон, говорят, был потомком великана,
зачавшим его в лоне девочки-пастушки.
Позже гиганты сошли на нет — выродились
              и рассыпались,
и вместо них их тени населили равнину.
Днем они сходят в Шеол — преисподнюю,
              а ночью
выбираются на поверхность — остыть под
              ветерком,
дующим между великим городом и пустыней.

Белый лев Иегуды спит у подножья
              Иерушалаима.
Его братья рассредоточены на часах по всему
              городу.
Мне особенно нравится грозная парочка у рынка,
перед зданием жандармерии времен мандата.
Другая пара мирно спит перед воротами одного
              из домов
Немецкой колонии; в его саду однажды я видел
              цветок,
распустившийся только на одну ночь — за всё
              время жизни, —
растение с колючим массивным стеблем.
Я стоял под луной перед блеклым,
похожим на медузу, цветком,
с хлипкими длинными лепестками, и слышал
влажное, одышливое сопенье старика,
растившего это чудо пятнадцать лет:
«Я не знаю, как теперь жить», — пробормотал он.
И я пожалел, что как всегда, остановившись
на тротуаре перед львами, поддался на его
              уговоры
пойти посмотреть на уникальное явленье.
«Я одинок, — сказал старик, — мне не с кем
              поделиться
радостью». Всегда, когда вижу львов Иегуды,
вспоминаю того старика-великана.
Долину Гигантов арабы прозвали Долиной Роз.
Вади аль-Ваард долго была пустынна, покуда
Маттиас Франк, протестантский сектант,
задумавший построить Царство Божье
              в Палестине,
пробирался к сторожевой башне Газелей,
              торчавшей
посреди задичавших зарослей роз, когда-то
пополнявших набатейские караваны благовоний.
Он явился к башне с пятифутовым циркулем
              наперевес,
чтобы измерить им земли, прикупленные
              у оттоманов.
Лишь в 1878-м, через пятилетку, сотня
              верблюдов
привезла сюда сектантов с их скарбом.
А еще через два десятилетия сам кайзер
посетил храмовников с благословением.
Теперь на территории общины тень
от пиний и кипарисов скрывает надгробья
сектантов, которых англичане во время войны
переселили в Австралию, в пасть Моби Дику.

Капитан королевских инженерных войск
              Чарльз Уоррен,
тот самый, что обманул турок, прокапывая
              тоннели
под Храмовую гору, чтобы вести раскопки, —
первым из европейцев исследовал Хирбат
              аль-Мафджар.
Я ночевал в этих развалинах и был там терзаем
              духами
женского рода. Гурии, газели, опиумные
              танцовщицы
сходили со стен и влекли меня за собою
              в пустыню…
У Уоррена имелся свой метод заставить пустыню
              говорить:
он следовал водосборным террасам и акведукам,
которые всегда сопровождали русла сухих речек.
Так, на берегу Вади эн-Нуэйма он наткнулся на
таинственные развалины; о них речь позже.

Я поселился вскоре в Немецкой колонии,
в перестроенной конюшне того дома со львами,
что принадлежал храмовному аптекарю Занделю.
Это рассказал мне старик Копелян, вырастивший
              редкий кактус:
у него я и снял комнатку в конюшне, с отдельным
              входом.
Копелян родился в России и в юности скитался
              по Европе.
В Палестине отслужил у британцев, поселился
              в кибуце,
где встретил девушку — сироту, беженку
              из Германии.
Кибуц находился к северу от Вифлеема.
              На востоке
плыли в мареве ущелья, кратеры и миражи Моава.
Мертвое море в ясные дни проступало
на зазубренном лезвии горизонта. То, что
видели Копелян с женой с порога своей лачуги,
достойно многих полотен — Иванова, Ханта,
              Левитана.
В 1948 году кибуц вместе с овцами и курами
бежал бомбежек и временно поселился
в пустовавшей колонии храмовников. После
              войны
они вновь вернулись пред лицо пустыни.
Копелян с женой решились остаться со львами.

Иордан замерзает, когда коэны-великаны,
несшие Ковчег Завета перед племенами
              израилитов,
ступают через брод. В честь этого события
              Иисус Навин
приказывает каждому колену взять по каменной
              глыбе
и установить все двенадцать в кольцо.
Близ Иерихона он велит разбить лагерь
              и наточить ножи.
Крайняя плоть рожденных во время скитаний
              в пустыне
составляет холм. После этого Господь является
              Иисусу:
«Ныне Я откатил от вас посрамление египетское».
Вскоре Иисус видит, что в поле стоит человек
с обнаженным мечом. Иисус идет к нему
              с вопросом,
и тот отвечает: «Я — вождь воинства Господа».
Тогда Иисус простирается ниц и называет себя
              его рабом.
И вождь воинства Господа говорит вождю
              евреев:
«Сними обувь свою, ибо место, где ты стоишь,
              свято».

Источник питает город через тоннель,
пробитый в скале на неведомой глубине.
Так Хизкиягу спас город перед ассирийской
              осадой.
Две группы каменоломов шли день и ночь
              в забое
навстречу друг другу. И не разминулись.
Так и мысль, и томление, и жажда
познать Иерусалим проницает толщу времени
навстречу стремленью города всмотреться
              в тебя.
«Закончен тоннель.
И такова была история создания его.
Когда еще каменоломы ударяли киркой,
ккаждый навстречу товарищу своему,
и когда еще оставалось три локтя пробить,
слышен стал голос одного,
восклицающего к товарищу своему,
ибо образовалась трещина в скале,
идущая справа и налево.
И в день пробития туннеля
ударили каменоломы,
каждый навстречу товарищу своему,
кирка к кирке. И хлынули воды
от источника к водоему
двести и тысяча локтей.
И сто локтей была высота
скалы над головами каменоломов».

Пришел черед Хирбат аль-Мафджар.
Две газели склоняют губами ветки. Чуть поодаль
один из львов Иегуды впивается в третью
газель, их подругу. Такова мозаика,
найденная Уорреном на берегу Вади эн-Нуэйма.
И сегодня в Иорданской долине
или даже на окраинах Иерусалима,
среди замшелых валунов и сосен,
можно встретить изящную кочевую антилопу,
точней, только тень ее — так
она быстра, так пуглива.
Но прежде — следует рано утром
от подножия горы Скопус отправиться
              в Иерихон;
от монастыря Св. Георгия держаться
древнего акведука, скользящего по откосу ущелья,
которое ближе к полудню вольется
в Иерихонскую долину,
затопленную отвесным солнцем.
И единственная тень в ней —
настанет тенью газели.