Борис Зайцев - Солнечные узоры
Появление в XII веке больших пил мало изменило характер обработки дерева. Распиловочный инструмент использовался лишь в корабельном деле. А бревна для венцов вплоть до конца XIX столетия предпочитали именно рубить. При подгонке лесин торцы бревен уплотнялись от ударов топора, что служило дополнительной защитой от влаги. При распиловке же торец становится рыхлым, 'тянущим воду'.
Также следует заметить, что появление фуганков и рубанков, этих незаменимых инструментов в современном плотницком деле, относится лишь к концу XIX века. До этого полы и потолки построек собирались из пригнанных друг к другу плах — расколотых продольно пополам бревен. Когда плахи пола или потолка были пригнаны, плотник топором зачищал неровности, добиваясь почти идеальной поверхности. Потолки старинных построек, сохранившихся до наших дней, можно долго разглядывать, восхищаясь твердой рукой древнего мастера и в то же время теплотой, отсутствием машинной сухости в обработке поверхности бревен.
Потолочные балки-матицы тесались на четыре канта, превращаясь в брусы. Так же поступали со столбами крылец и галерей, но иногда и те и другие оставляли круглыми. Встречались набранные из кругляка и потолки — лишнее свидетельство того, что древнего мастера не смущало первозданное дерево. Ему не было нужды ни обшивать бревенчатый сруб тесом, ни пытаться скрыть текстуру дерева каким-либо приемом.
Наиболее трудоемким делом считалась выработка теса — досок. Тес очень ценился и расходовался бережно. Он шел на кровлю. Дом при такой крыше считался богатым. Досками также забиралось расстояние между столбами галерей храмов. Досками украшались наличники окон. При этом на подзоре или на завершим наличника ('коруне') мастер наносил рельефный узор. Такую резьбу мы называем 'глухой' в отличие от сквозной пропиловочной, появившейся во второй половине XIX столетия.
Плотники заготовляли строительный лес исключительно поздней осенью и зимой. В ту пору соки в дереве замирают и древесина становится сухой.
Особым предпочтением у мастеров пользовалась мелкослойная по годичным кольцам сосна, обладавшая наибольшей плотностью и ярко выраженным рисунком текстуры при окантовке. Подобная древесина в первую очередь шла на потолочные балки-матицы, нижние венцы сруба и косяки.
Плотники-реставраторы в наши дни поражаются прочности сосны в нижних венцах старинных построек. 'Ее и топор не берет',- говорят они, и это высшая похвала мастеров нынешних мастерам, оставившим после себя память прочностью и красотой своих построек.
Бревна ('осляди', как называли их в старину) после заготовки привозили на место стройки и рубили в клети. Техника рубки, или 'вязки', бревен в клеть была разнообразной, но самой распространенной являлась рубка 'в обло', или 'с остатком'. Примеры ее сохранились в древнейших памятниках, дошедших до нашего времени с XV века. Археологические раскопки в Новгороде и на территории Московского Кремля подтвердили давность этого приема.
Когда осматриваешь памятники деревянного зодчества, то удивляешься, какими простейшими способами старый мастер добивался прочности своей постройки. Рубил вначале выемку в бревне, так называемую 'чашку', рассчитывая так, чтобы другое бревно плотно улеглось в нее. Связь получалась монолитной. Здесь никакой гвоздь не нужен. Он в данном случае без надобности. Когда мы слышим пресловутое выражение, что вот, мол, как древние строили — без единого гвоздя, то невольно испытываем чувство досады. Так могут говорить лишь те, кто не удосуживался подойти поближе к бревенчатой стене и не пытался вникнуть в ее конструктивную суть. А гвозди древние все же употребляли и не видели в этом ничего зазорного. Коваными гвоздями они прибивали лемешины к кровле храмовых главок (вот так же, как в Кижах) или же более мелкими гвоздками крепили осиновую дранку на крышах своих изб.
Казалось бы, где разгуляться мастеру, ограниченному размером бревна и таким простейшим типом стройки, как рубленая клеть? Но древний плотник обладал богатейшим арсеналом строительных приемов, добиваясь разнообразия своих построек, будь то хоромы или красная изба, храм или часовенка. Когда рассматриваешь старинные рисунки иностранных путешественников А. Олеария, А. Мейерберга, Э. Пальмквиста, Д. Горсея и других, изображавших в путевых зарисовках облик России XVI–XVII веков, то диву даешься обилию всевозможных типов построек. Русь представала перед заморскими гостями во всей красе рубленых городов. И венцом плотницкого искусства явился знаменитый Коломенский дворец, истинно 'осьмое чудо света', как называли его во времена Алексея Михайловича, отца будущего преобразователя России.
Царь-плотник начинал учебу на голландских верфях, но учился он там не топором владеть, а корабельному делу. Плотницкому мастерству Россия поучила бы Европу. И когда Петр вернулся на родину закладывать свои корабельные верфи, то мастеров он нашел в изобилии.
Новые вкусы дворянской России Петра I и в дальнейшем Екатерины II повлекли за собою решительный отказ от древнерусских форм в строительстве помещичьих усадеб. Дедовские бочки-кокошники стали старомодными и ненужными. Ордерная архитектура диктовала свои формы колоннад и капителей. Новая северная столица восхищала и приводила в трепет прямыми стремительными проспектами, величественными дворцами, сияющими блеском больших остекленных окон.
Александр Меншиков, любимый 'генералиссимус' Петров, купил земли в первопрестольной на Мясницкой близ Паганых прудов и деятельно взялся за строительство. Он очистил пруды, и они с тех пор стали называться Чистыми. А за Меншиковым на Москве стали строить другие 'птенцы гнезда Петрова'. Вскоре сама Москва стала диктовать новые архитектурные формы и подмосковным вотчинам. Только чудом сохранился до времен Екатерины деревянный дворец Алексея Михайловича в подмосковном селе Коломенском. Однако терема дворца пришли в такую ветхость, что по велению царицы его разобрали.
Бывая в Коломенском музее, мы подолгу застываем перед макетом 'осьмого чуда', стараясь представить себе, как дворец выглядел воочию, в натуральную величину. И когда представляешь его островерхие терема в окружении вековечных дубов, то невольно вспоминаются далекие Кижи. Как там, так и здесь топор плотника достиг совершенства. Если после многоглавого храма онежского погоста мы не знаем ничего превосходнее в деревянном культовом зодчестве, то и после коломенского теремного дворца не было ничего построено лучше в жилом плотницком деле.
Последующие дворянские усадьбы в стиле раннепетровского времени, барокко, классицизма, выполненные в кирпиче и частично дошедшие до нашего времени, позволяют нам представить, какими же были родовые помещичьи гнезда, рубленные плотницким топором.
Да, в стилевой архитектуре уже не было разительного отличия деревянных построек от каменных, и только крестьянские избы крепостной России сохраняли традиции плотницкого искусства. С одной стороны, в Подмосковье появились прекрасные загородные резиденции с великолепно разбитыми парками, такие, как Кусково, Останкино, Архангельское. С другой стороны, крестьянство рубило свои избы по раз найденным строительным приемам, используя при украшении своих жилищ, крытых соломой, удивительно прочно державшиеся в народе языческие мотивы: изображения русалок, берегинь, солярные знаки.
В древней Руси сложились основные типы крестьянских поселений — деревня и село. Деревня состояла из ряда дворов, село же объединяло окрестные деревни. В центре села или же близ на высоком месте поднималась церковь. Таким образом, село становилось административным центром района.
Изменяется и планировка селений. Вместо нерегулярной, хаотичной она становится 'уличной'. Ряд домов, называемый 'порядком', выстраивается по обеим сторонам дороги. Появляется улица. Деревня или село, не ограниченные оградой, вытягиваются вдоль улицы. Крестьянская усадьба становится более развитой и в зависимости от климатических условий разделяется на разные типы.
В южных районах хозяйственные строения ставятся отдельно от избы, в северных же они собираются под одну крышу. Крестьянину тогда нет нужды в суровые зимы часто выходить на улицу.
Однако в Подмосковье процесс формирования развитых хозяйств происходил медленно. Крестьяне близ Москвы и Петербурга испытывали больший помещичий гнет, чем крестьяне дальних от столиц районов. Пушкин в 'Путешествии из Москвы в Петербург' в главе 'Русская изба' приводит описание избы, сделанное Радищевым: 'Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок по крайней мере поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу…'
И далее Александр Сергеевич передает свои наблюдения: 'Наружный вид русской избы мало переменился со времен Мейерберга. Посмотрите на рисунки, присовокупленные к его 'Путешествию'. Ничто так не похоже на русскую деревню в 1662 году, как русская деревня в 1833 году. Изба, мельница, забор — даже эта елка, это печальное тавро северной природы — ничто, кажется, не изменилось. Однако произошли улучшения, по крайней мере на больших дорогах: труба в каждой избе; стекла заменили натянутый пузырь; вообще более чистоты, удобства…'
