KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Справочная литература » Руководства » Константин Ротиков - Другой Петербург

Константин Ротиков - Другой Петербург

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Константин Ротиков, "Другой Петербург" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Раннее детство Сомова прошло на Васильевском, в «доме академиков» на набережной, у дяди, Осипа Ивановича. Потом перебрались на 1-ю линию, ближе к Среднему проспекту. Дом на Екатерингофском был куплен, когда Косте стукнуло уже восемнадцать лет. Для сына-живописца Андрей Иванович предусмотрел специальную мастерскую на четвертом этаже, окнами во двор. Но из-за больших окон, выходящих на север, в ателье было слишком холодно, и Константин предпочел заниматься живописью в кабинете, сохранив на всю жизнь любовь к полотнам небольшого формата. Аккуратность и скрупулезность были ему присущи, чистота на столе царила необыкновенная. Работал он медленно, бесконечно поправлял и переделывал.

Каков был образ его жизни? Каждое лето обязательно выезжали всей семьей на дачу. Лет тридцать снимали дачу в Сергиево — местечке близ Стрельны, на берегу Финского залива, рядом с Троице-Сергиевой пустынью. В 9 лет впервые оказался за границей: отец свозил его в Париж, показать всемирную выставку. На следующее лето ездили в Ревель, жили в Кадриорге…

Как все пересекается и повторяется! Кузмин на всю жизнь запомнил, как гулял летом 1890 года в окрестностях Кадриорга (Таллин-Ревель — первый заграничный город, в котором он побывал). Там, если двигаться по направлению к Пирите, берег залива повышается, образуя нечто вроде скалы, и не без труда выбравшись по сыплющимся камням на верхнее плато, восемнадцатилетний мальчик был остановлен цыганкой, погадавшей ему по руке. Нагадала она долгую жизнь и много-много любви. Так оно и вышло…

За два года до того, как Дима Философов возил в свое Богдановское кузена Сережу, в 1888 году ездил он туда с другом Костей. В 1890 году — большое путешествие с мамой по Европе; первое знакомство Сомова с Италией. В следующем году пришлось отбывать воинскую повинность в лагерях под Красным селом. С 1895 года вместо Сергиева стали снимать дачу в Мартышкине — тоже рядом с заливом, ближе к Ораниенбауму. Зима 1897 — весна 1898 годов — учение в Париже, потом путешествие по Швейцарии и Германии. В 1906 году умерла мама, ровно через три года за ней последовал отец.

Осенью 1910 года Сомов познакомился с семнадцатилетним Мефодием Лукьяновым. Брак с Мифеттой, как он его называл, оказался образцовым, они жили вместе двадцать два года, до самой смерти Мефодия Григорьевича от туберкулеза в Париже. Пока жили в России, снимали, по-семейному, на лето дачу то в Териоках, то опять под Петергофом.

После революции дачам пришел конец. Вот так: либо в Петербурге, либо в Европе. Где Ферапонтов? Кострома? Ростов Великий? Это весьма характерно, и не могло не отразиться на творчестве: полное отсутствие Волги и русских степей. Да окружающая действительность, в сущности, мало его волновала. Он писал с натуры лишь портреты; пейзажи — по памяти, а картинки сочинял в уме. Они ему снились, о чем он педантично записывал в дневнике (тоже характерная наклонность к ежедневным записям для памяти).

Судя по дневникам, каких-то особых потрясений в жизни Сомова не было. Странный роман случился у него с Хью Уолполом, английским беллетристом, оказавшимся в России с миссией Красного Креста в первую мировую войну. Будучи на пятнадцать лет моложе Сомова — человека уже в летах — он страстно в него влюбился, тогда как Константин Андреевич привередничал и уклонялся. Тем не менее, отвергнутый, но верный Уолпол продолжал любить художника и очень помог ему в эмиграции.

Сомов так бы и прожил в родительском доме до самой смерти, если б не известные события 17-го года. Сначала Сомов перестал быть домовладельцем — спасибо, квартиру не «уплотнили». В 1923 году удалось, по оказии, вырваться сопровождать выставку советских художников в Америку. Мефодий уже ждал в Париже. Последние годы жизни прошли в уединении и относительной скромности, но далеко не в нищете: простенькая двухкомнатная квартирка в Париже и дом на ферме Гранвилье в Нормандии. Тихо скончался в 1939 году, на семь лет пережив своего Мефодия.

В 1930 году он получил заказ на иллюстрирование романа «Дафнис и Хлоя». Для рисования с натуры пастушка обнаружился юный боксер Боря Снежковский — всего двадцать лет, и так мил и непосредствен, что даже заинтересовался романом, который иллюстрирует пожилой дяденька, и попросил почитать. Позировал он голым.

Рисуя Борю (ставшего его последним, и, с похвалой надо отметить, преданным другом), художник, обычно не склонный к сантиментам, почувствовал лирический настрой и вспомнил в письме к сестре, как тридцать три года назад учился рисованию в Париже у Коларосси. Сестра, Анна Андреевна, ближайший на всю жизнь друг, оставалась в Ленинграде (она пережила блокаду и умерла в 1945 году). Письма ей он писал чуть не ежедневно, и вот в одном воскликнул: «сколько лет утекло, целое море! Я, молоденький, папенькин и маменькин сынок, подруга дев… В этом смысле много потерял я интересного времени в сентиментальных беседах с ними и каком-то полуфлирте. Можно было бы лучше занять свои юные годы, более греховно и более осмысленно. Но что вспоминать старые неудачи!»

Да, отношения с дамами отняли-таки у Сомова немало времени. Они как-то с Нувелем размечтались, что хорошо было бы сделать какой-нибудь даме ребенка — непременно мальчика! — и заниматься его выращиванием и воспитанием. Но так и не собрались. Внешность Сомова всегда женщинам импонировала: невысок, правда, кругленек — но пухлость не порок, скорее, наоборот, — усы аккуратно подстрижены, изысканно вежлив, не болтлив, деликатен. Тихий низкий голос, пел басом. Пением, как Дягилев, занимался всерьез: брал уроки, ставил голос. Одет был всегда с редкой тщательностью. Особенное внимание уделял галстукам, как Гоголь и Кузмин жилеткам.

В отличие от Александра Иванова с Сильвестром Щедриным, о Сомове ничего гадать не надо, разглядывая рисунки и картины. Все о нем достаточно хорошо известно. Как человек весьма трезвый и с безупречным вкусом, он не мог не любить разных «скурильностей» (как тогда выражались: от латинского scurra — «шут», «балагур»). Маленькие шалости всегда были ему приятны. Раскрасневшийся кадетик на диванчике, утомленно смеживший веки, тогда как не убранный в ширинку красавец во всей розовости и манящей пухлости покоится на затянутой в казенное сукно ляжке — это один из мотивов, часто тревоживших воображение художника.

С домом на Екатерингофском связан анекдот, сочиненный Алексеем Михайловичем Ремизовым, писателем очень талантливым, но обозленным (жизнь была трудна!) Дурашливая вязь ремизовского письма невозможна для пересказа, а мемуары его таковы, что можно подумать, будто он все выдумал. Но по косвенным признакам угадывается реальная биографическая основа.

Дело происходило в тот недолгий период, когда Сомов близко был дружен с Кузминым. Познакомились они через Нувеля. Повесть Кузмина «Приключения Эме Лебефа», посвященная «дорогому Сомову», вышла в 1906 году, а знаменитый портрет поэта с красным галстуком художник написал в 1909 году. Осенью 1906 года они, вроде бы, даже вступили в интимную связь, но ненадолго. Оба предпочитали молодежь, и на этой почве даже приревновывали к общим любовникам.

Можно считать и вымыслом, но существует легенда, будто Екатерина Великая, женщина без предрассудков и умевшая ценить мужскую красоту, заказала фарфоровую модель орудия прославленного Потемкина. Будто бы именно эта модель находится под большим секретом в Эрмитаже. Проверке факт не поддается, но изготовление подобных игрушек в развратном осьмнадцатом столетии было делом само собой разумеющимся. Годмише широко практиковались: достаточно перелистать сочинения маркиза де Сада, издающиеся ныне массовыми тиражами для бывших советских читателей.

Завязка рассказа Ремизова заключена в том, что Андрей Иванович Сомов — хранитель, как мы помним, Эрмитажа — по просьбе сына принес футляр с курьезным предметом в квартиру на Екатерингофском, где был устроен показ для избранного круга. Собрались, как бы за чаем, с женами, у кого были: Бенуа, Добужинские, Розановы, Нувель, Кузмин (Ремизов и Дягилева называет, в чем мы усомнимся, по недружбе его с Сомовым), еще три-четыре человека.

Дам оставили беседующих за чаем с Анной Андреевной, а кавалеры перешли в кабинет. Предмет осмотрели во всех подробностях, запаковали вновь в бумагу, вату, обмотали шелками и уложили в ларец. Тут Ремизов и высказался: это, мол, так, бездыханный предмет, а я знаю живое нечто, по размерам не уступающее. Все заинтересовались, стали просить познакомить. Оказалось, есть такой долговязый парень, кое-где уже печатавший юмористические стишки. Не лишенный таланта, но никому не известный. Ремизов знал его через приятеля, газетного репортера А. И. Котылева, у которого Петруша снимал комнату. А фамилия его была, как ни удивительно — Потемкин.

Рекомендация сильно ему помогла. Нувель немедленно вышел на юношу, завел его к Сомову, там был и Кузмин… «Петрушу, — пишет Ремизов, — пичкали пирожками и играли с его живым потемкинским — три часа». С тех пор Петр Петрович Потемкин, один из главных авторов популярного юмористического журнала «Сатирикон», пошел в гору. И людям удовольствие, и молодому дарованию польза. Как квартирохозяин Котылев говорил: «Что ж, стесняться нечего: ну, поиграют-поиграют и бросят. Так оно и вышло, я этих господ знаю, а ему какая убыль — слава Богу, на всех хватит!»

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*