Антонова Леонидовна - Авдотьино
Многолетнее нравственное противостояние высокоинтеллектуальной, гуманной личности и самодержавной власти закончилось полной победой последней.
На четыре года Авдотьино осиротело. Период его расцвета закончился. Теперь ему предстояли долгие годы постепенного запустения.
АВДОТЬИНСКИЙ ЗАТВОРНИК
Трудны были переходы его жизни, но он всегда оставался самим собой.
С. Н. Глинка. Записки
Екатерина II умерла 6 ноября 1796 года. На следующий день новый российский император Павел I подписал указ об освобождении политических узников. Первым в списке получивших свободу стояло имя Николая Ивановича Новикова.
19 ноября 1796 года обитатели Авдотьина увидели приближавшуюся к имению почтовую кибитку. Новиков вернулся в разоренное Авдотьино. В «рваном тулупе, дряхлый, старый и согбенный человек» — таким увидели его дети, родные и друзья. Его друг доктор выглядел намного бодрее. Трое детей Николая Ивановича, его брат, друг Семен Иванович Гамалея, Мария Ильинична Шварц с детьми — все окружили прибывших. Крестьяне также выражали свою радость.
Всем им пришлось пережить тяжелые годы. 17 декабря 1792 года в имении была произведена опись, а 25 ноября 1795 года был оглашен новый указ Екатерины о продаже новиковского имения с публичных торгов, которые, правда, удалось отсрочить.
Поначалу появление хозяина вселило надежду, но Николай Иванович едва успел осмотреться и отдохнуть с дороги, как в Авдотьино примчалась фельдъегерская тройка: новый император требовал бывшего узника к себе. Новиков отправился в последнее длительное путешествие из Авдотьина в Петербург. О чем думал он в течение нескольких дней переезда?
Первые недели царствования Павла I во многих вселили надежды на либеральные перемены. Царь отменил назначенный Екатериной II рекрутский набор, заявил, что не будет вести завоевательные войны, разрешил всем подданным письменно обращаться лично к нему, освободил политических заключенных.
Восхищенный Павлом, Карамзин написал: «Началом ты пленил сердца». Однако восторги быстро иссякли. Вместо мудрого правителя на российском троне оказался человек, склонный к деспотической форме правления. Его нетерпеливой требовательности безусловного повиновения была неприятна спокойная, полная внутреннего достоинства манера Новикова. Павлу не понравилось, что Новиков не поспешил выразить ему благодарность за освобождение. Да и продолжалось это странное свидание недолго. Дав туманное обещание помогать ему, царь отпустил Новикова и забыл о нем навсегда. Интересно отметить, что в памяти авдотьинских крестьян долго хранилось воспоминание об этой встрече. И в 1894 году крестьяне рассказывали Ярцеву наряду с другими легендами и легенду о том, что якобы Новиков во время свидания с Павлом предсказал царю скорую смерть.
Союз верховной власти и просвещения не получился и на этот раз. Но свидание явилось причиной появления слухов о возможном возвращении Новикова к активной общественной деятельности. В письме брату 17 декабря 1796 года Карамзин писал: «Государь хочет царствовать правдою и милосердием и обещает подданным своим благополучие; намерен удаляться от войны и соблюдать нейтралитет в рассуждениях воюющих держав. Трубецкие, И. В. Лопухин, Новиков награждены за претерпение; первые пожалованы сенаторами, Лопухин сделан секретарем при императоре, а Новиков, как слышно, будет университетским директором. Вероятно, И. П. Тургенев будет также предметом государевой милости, когда приедет в Петербург». В этом письме все верно, кроме предположения о дальнейшей судьбе Новикова. Новиков не станет университетским директором, не будет продолжать свою просветительскую и общественную деятельность, не будет жить в Москве. А вот его бывшие друзья и единомышленники — братья Трубецкие, И. П. Тургенев, И. В. Лопухин — очень скоро вновь примут деятельное участие в общественной жизни. Дом И. П. Тургенева (Тургенева, в чью честь когда-то звучали стихи и песни на берегу Северки) в Петроверигском переулке (д. № 4) станет одним из культурных центров Москвы, где будут собираться умнейшие и образованнейшие писатели.
Неизвестно, встречался ли Новиков с друзьями в тот период. Ведь начиная с 1796 года он почти безвыездно жил в Авдотьине. Всего три раза — весной 1805-го, в 1806 и 1808 годах по делам имения он на короткие сроки приезжал в Москву, и очень маловероятно, что бывшие единомышленники посещали его в Авдотьине.
Новиков жил в Авдотьине замкнуто и, видимо, не испытывал желания встречаться с соратниками по прошлой общественной и книгоиздательской деятельности, ни тем более заводить новые знакомства, особенно с теми, кто занимал в дворянской иерархии более высокое положение. Вот как ответил Новиков в 1799 году А. Ф. Лабзину, когда-то сотрудничавшему в его журналах, когда тот передал ему желание Ф. В. Ростопчина — будущего московского генерал-губернатора познакомиться с ним: «Не вижу ни малейшей возможности к сближению нас, хотя бы того и желал, ибо он весьма высок, а я весьма низок и проч... так что между нами весьма великое расстояние пустоты. Чем же ее наполнить? Исканием? (В XVIII в. слово искать означало заискивать, т. е. в данном случае искать милостей от вельможи.— Авт.) Но я никогда не искал, не учился тому и не умею. Дряхлость и припадки мои не позволяют мне разъезжать, а неужели мне от него ожидать посещений? — Он в Москве не живет и я не живу; он в деревне и я в деревне. Его сфера знакомства знатная, великочиновная, а моя малая и весьма бедная и короткая; то как же нам сойтись?., тем паче, что я опубликован обманщиком и бездельником...» Какая затаенная обида и боль вдруг неожиданно прорвались в последних строчках письма! Силой обстоятельств этот человек, наделенный от природы умом, кипучей энергией, способностями организатора, не имел возможности в конце жизни найти применение ни одному из своих талантов.
Наверное, сознание вынужденной бездеятельности угнетало Новикова. Еще в 1788 году он написал другу Н. Л. Сафонову: «Помни, кто сидит или лежит, тот нейдет, а мы на то и родились, чтобы шли». Теперь ему было некуда идти. После долгих лет, наполненных активной общественной деятельностью и общением, пришли годы уединения, почти отшельничества. Не было уже бывшего «властителя дум», смелого, энергичного просветителя и издателя, был помещик, задавленный долгами, хозяйственными заботами, воспитанием детей. В этой скромной жизни писание писем по вечерам и встречи с немногими друзьями были одной из самых больших радостей.
Кто же входил теперь в круг его знакомых, кто были те люди, которые продолжали посещать Новикова в его деревенском уединении? Всех их, несмотря на разнообразие интересов и общественного положения, объединяло стремление к добру и нравственному совершенствованию .
Во-первых, это был Григорий Максимович Походя-шин, бывший офицер и сын богатого владельца заводов, главный кредитор Новикова в деле организации помощи голодающим, который разорился на этом и умер в бедности, но до последних дней оставался верным почитателем Новикова. Это были Федор Павлович Ключарёв — московский почт-директор и писатель, Дмитрий Павлович Рунич — тоже московский почт-директор, Харитон Андреевич Чеботарев — библиотекарь и профессор Московского университета по кафедре российской словесности, масон, председатель «Общества истории и древностей российских» и его зять профессор Московского университета по кафедре патологии, терапии и клиники Матвей Яковлевич Муд-ров, один из учителей великого русского ученого, основоположника научной хирургии Н. И. Пирогова.
Матвей Яковлевич, выдающийся врач-терапевт, сыграл большую роль в развитии русской медицины. Он познакомился с Новиковым еще в студенческие годы в доме И. П. Тургенева. Мудров приобрел широкую известность тем, что оказывал неимущим бесплатную медицинскую помощь. Будучи близко знакомым с семейством Муравьевых, он через А. Г. Муравьеву, первую из жен декабристов, уехавших в Сибирь, посылал в читинскую больницу медикаменты и лекарства. Мудров умер в 1831 году в Петербурге во время эпидемии холеры, как писал его современник, «он пал от оной жертвой своего усердия».
Из расположенной недалеко от Авдотьина Марьин-ки приезжали соседи: граф Бутурлин с сыном Дмитрием — будущим известным библиофилом, который впоследствии рассказывал Петру Вяземскому, что у Новикова был секретарем молодой человек из крепостных, которому он дал некоторое образование и который и обедал всегда за одним столом со своим барином. Однажды летом старый Бутурлин, приехав в Авдотьино, не увидел молодого человека и спросил, где же он? «Он совсем избаловался,— ответил Новиков,— и я отдал его в солдаты». «Вот вам и мартинист, передовой человек!» — заключил Вяземский, который умел замечать и не прощать недостатки своих друзей и знакомых.
У нас нет оснований сомневаться в том, о чем свидетельствуют современники. Можно лишь добавить, что в памяти авдотьинских крестьян этот эпизод не сохранился, иначе не называли бы они своего хозяина «наш ангел» в беседах с первыми биографами писателя. И второе, мы не знаем меры вины этого человека, к которому Новиков счел возможным применить столь строгое наказание.
