Владимир Сафонов - 10 писем Робинзону
Расположение деревьев, где я остановился, было таково, что моя пленка-полог, растянутая за четыре угла, образовывала крышу, под которой оказались почти 4 квадратных метра земли, защищенной от дождя. Приготовление обеда — дело привычное, не требующее при некотором навыке большой траты времени и усилий.
Мое внимание привлекло странное явление. Капли дождя при полном безветрии падали не равномерно, а периодически, как будто кто-то пригоршнями бросал их на полиэтиленовую пленку моего дневного становища. И вот, когда такая очередная пригоршня пробарабанила по крыше, я увидел виновника этого озорства. То была скакавшая по ветвям сосны рыженькая белочка. Трудно сказать, что вынудило грациозного зверька покинуть сухое гнездышко, чтобы рискнуть промочить свою летнюю шубку. Может быть, ею руководило законное возмущение поведением человека, беспардонно расположившегося у подножия ее сосны. Может быть, что более вероятно, ее раздражал дымок, вьющийся из трубы моего самоварчика. Но, может быть, ею руководило простое любопытство, присущее этим акробатам наших лесов.
В сумке осталось несколько ржаных сухарей, и я решил поделиться с белочкой, чтобы этим сгладить вину за свое невольное вторжение в ее владение. Просверлил концом ножа дырку в сухаре, выбрался из-под полога и, потянувшись, насадил сухарь на подходящий сучок соседнего дерева. Самоварчик, выполнив свое дело, погас, и мне ничего не оставалось делать, как сидеть на стульчике и наблюдать за приманкой. Прошло что-то около получаса, белка не показывалась, и я решил, что ее интерес ко мне пропал и она ускакала отлеживаться в свое гнездышко. Но нет! Из-за ствола дерева, на котором была повешена приманка, показался пушистый хвостик, потом усатая мордочка с черными бусинками глаз. Белка спускалась по стволу почти вниз головой небольшими кругами. Достигнув места, на котором висел прельстивший ее сухарь, белка дернула его в одну сторону, потом в другую и, наконец, догадавшись, сняла его с сучка так, как это делает с высушенными грибами своего зимнего запаса. Позавтракать сухарем она помчалась на вершину сосны, и больше я ее не видел. Приходилось читать, что сейчас охотоведы обогощают оскудевшие живностью подмосковные леса, но я не слышал, чтобы в реестре выпускаемых зверюшек значился беличий народ. А надо бы! Уж очень эти зверюшки оживляют наши леса.
ПИСЬМО ВОСЬМОЕ
Рассвет я встретил на этом же месте в кругу оранжевых сосен, всегда солнечных, даже в пасмурные дни. Утро выдалось серое и сырое. Давно замечено, что после сильнейшей грозы можно скорее найти сухие сучья для растопки, чем после долгого, бисерного дождя, когда промозглая сырость пропитывает все и вся, забираясь в самые укромные уголки походного снаряжения.
После дня, проведенного в деревянных шлепанцах, обуть сапоги с плотно подмотанными портянками было истинным наслаждением. Из другой обуви я обычно беру ботинки с кожаным верхом и «тракторной» подошвой, что значительно удобнее брезентово-резиновых кед с быстро промокающим верхом и подошвой, вызывающей потливость ног.
Пообедав чем бог послал, а точнее тем, что было запасено в сумках, я решил покинуть гостеприимные сосны и двинуться дальше навстречу новым впечатлениям. Конверт номер восемь с надписью «Вскрыть среди ночи», очевидно, не содержал ничего приятного.
Весь путь был буквально усеян грибами. Вначале я собирал все, что попадалось, вплоть до сыроежек. Потом пришлось большую часть «вторсырья» выбросить и заменить грибами, которые могли бы украсить любой грибной натюрморт и витрины магазинов «Дары природы». Жарево предстояло роскошное, не говоря уже о супе с белыми крепышами.
Дождь больше не моросил, но влажность воздуха, вероятно, была наивысшей.
Неподалеку от выбранного для ночлега места среди толстенных елей был заросший лощиной овражек, а чуть дальше — небольшой холм явно искусственного происхождения, на котором росли два толстых дуба, между ними просматривался давно сгнивший пень. Еще чуть дальше, за молодой порослью дубков, почти до самого горизонта раскинулось поле колосящейся пшеницы, кое-где прибитой дождем. Местность, в общем, была равнинная, и холмик, как я уже упоминал, являлся как бы бугорком на ровной скатерти.
Я обошел его кругом, постоял на вершине и понял, что это не что иное, как небольшой курганчик старославянского захоронения.
Мне нередко приходилось встречать славянские захоронения под небольшими, в 2–3 метра высотой, холмиками-курганами. Но, как правило, все они располагались группами на высоких берегах рек. Но этот, на котором я стоял, был одинок. Нигде в округе подобных насыпей не просматривалось.
Побродив с велосипедом вокруг этого одиночного курганчика, я вернулся к облюбованному для ночлега ельнику и стал готовиться к устройству бивака.
Я особенно тщательно готовился к ночлегу — ведь, помните, на конверте стояло: «Вскрыть среди ночи». Поэтому я сделал запас топлива для самоварчика, сходил за водой, протер и смазал велосипед, а на пятачке своего бивака убрал с земли сучья валежника.
Давно замечено, что чем больше человек подвержен тяге к перемене мест, тем крепче его сон, тем скорее он засыпает на новом месте. Может быть, поэтому, разъезжая по городам в служебные командировки, я никогда не мучился бессонницей в поездах и гостиницах. Но мне приходилось наблюдать истинные мучения, которым были подвержены люди «оседлого» образа жизни, для которых ночлег на новом месте, на новой кровати был настоящей пыткой.
Секрет моего крепкого сна, а главное быстрого засыпания, очень прост. Я всегда руководствуюсь пословицей: «Утро вечера мудренее». Уж раз я лег, то никакого продумывания планов на завтра, никаких переживаний из-за неприятностей минувшего дня. Представляю себе какой-либо фрагмент из окружающей природы: участок неба, елку, замшелый камень, гладь реки. То есть то, что стабильно в пространстве, не перемещается. По-моему, это гораздо лучше пресловутых слоников, считать которых рекомендуется долго не засыпающим детям.
Ну и, разумеется, нельзя забывать и об обязательном мышечном расслаблении, так называемой релаксации, пропагандируемой не только поклонниками йоги, но и врачами нового поколения.
Я не вожу с собой будильника, но можно, конечно, настроить себя на ежечасное просыпание, но тогда сон превращается в дремотное забытье и организм практически не отдыхает.
Пока я прикидывал, что мне делать, чтобы проснуться среди ночи, незаметно стемнело, и я подумал: чего ради буду ломать свой сон и просыпаться где-то среди ночи? Я спустился с гамака на землю, достал карманный фонарик и, вскрыв конверт, прочел следующее: «Покинуть бивак, собрать вещи и отойти на расстояние получаса хода. На новом месте устроить ночлег».
Откровенно говоря, я ждал иных заданий, которые бы не обязывали покидать среди непроглядной темноты «насиженное место». Но задание есть задание, приказ, которому надо подчиняться независимо от того, нравится он или нет.
Когда имеешь дело с привычными вещами, которыми приходится пользоваться не один раз, то осязание начинает играть ту же роль, что и зрение. Поэтому сборы мои на новое место прошли без затруднений. Гамак был свернут и размещен вместе с постельными принадлежностями на багажнике. Самоварчик с уже остывшей за вечер водой проследовал на свое место в сумке. Можно было двигаться в любом направлении. Кругом непроглядная темень, клочок неба между зажатыми вершинами елей казался каплей молока в чернильном непроглядье.
Но одно дело сборы на ощупь, другое — движение по лесу, где на каждом шагу можно было наткнуться на дерево, поранить глаз, лицо и руки о торчащие сучья, споткнуться о кочку, пень, оступиться в рытвины.
Не страдая «куриной слепотой», я тем не менее хуже других видел в темноте. Обычно я спотыкаюсь в темноте там, где мои спутники как-то ориентируются.
Можно было выбрать наиболее легкий путь следования: выйти на опушку, где находился одинокий славянский курганчик, а затем пересечь поле, что уже не представляло больших трудностей среди ночи. Но я предпочел буквально окунуться в темноту, углубиться в лес и через тридцать минут расположиться на ночлег. Предстояла этакая игра в жмурки, но не в комнате, где в худшем случае можно было наткнуться на стол или буфет, а в нехоженом лесу с густым подлеском и кочковатой почвой.
Первое и самое главное в таких случаях — уберечь глаза и лицо от повреждений острыми сучьями. Опытные грибники надвигают козырьки фуражек и поля шляп до бровей. Они первыми встретят и отведут от глаз удар ветки или укол сучка. Люди, постоянно носящие очки, могут пренебречь этой мерой предосторожности, но лучше, если и они последуют этому примеру.
Я полностью положился на козырек шапочки и левую руку, вытянутую навстречу препятствиям. Правая вела велосипед.
