Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2
Великий круговорот жизни пока не остановлен и не убыстрен. Хотя бытие рода человеческого, как никогда, сложно.
Послушаем Чайковского:
«Музыкальный материал, т. е. мелодия, гармония и ритм, безусловно неисчерпаем. Пройдут миллионы лет, и если музыка в нашем смысле будет еще существовать, то те семь основных тонов нашей гаммы, в их мелодических и гармонических комбинациях, оживляемые ритмом, будут все еще служить источником новых музыкальных мыслей».
Что касается живописи, то озабоченность поклонников абстракций и иных трюков опровергает миллиардноликий зритель, заполняющий чудесные музеи планеты и нашего Отечества, в жемчужинах собраний которых пленяет не модность, странность, непривычность, а, наоборот, надобность, более того, необходимость прекрасного, которого так не хватает порою в будничной круговерти.
Высокая задача истинного искусства — музыки, поэзии, живописи, ваяния, зодчества, театра, телевидения, кино — оставить человеку человеческое.
Не раскручивать действительно стремительное движение, свойственное машинам.
И не дай бог, если мы, постепенно пристраиваясь к ритму моторов, завертимся и станем либо роботами, либо…
Непередаваемое чувство охватывает тебя, когда видишь впервые новую, наиболее полную из бывших доныне экспозицию произведений, хрестоматийно известного художника.
Ведь думалось, бессчетно знакомился с его холстами. Слушал лекции выдающихся искусствоведов. Изучал десятки книг, монографий, альбомов.
Но… Наступил миг — и ты внезапно встретился с почти «неизвестным» мастером. Удивленно зришь лицо живописца.
Кажется, осязаешь его портрет. Тебя будто посещает новый образ творца. Поражает бездна незнаемого.
Вьется, как легкая нить мифической Ариадны, развитие природного дара художника. Становится яснее ранее недоступная логика взлетов, падений…
Ведь ни один большой талант не избежал тяжких терний на своем пути. Но до посещения все было не так ощутимо. На стенах, как летопись, — судьба живописца. Каждое из полотен — роман, повесть или рассказ.
К. Сомов. Дама в голубом.
Ни с чем не сравнима радость прочтения этого собрания сочинений. Проход по выставке может быть графически изображен как штурманская карта, на которой помечены и видны течения и противотечения в творческом пути.
Успехи.
Мгновения растерянности.
Поиски.
И снова — выход на фарватер, главную дорогу созидания. Пристальное разглядывание и изучение полотен — это прежде всего исследование внутреннего мира художника, его состояния.
Ведь большой мастер от первой картины до последнего этюда в своем творчестве подобен симфоническому оркестру, в котором дирижером — он сам.
Живописец постоянно настраивает свой дар на работу. И одновременно прислушивается: не фальшивит, не отстает ли та или другая группа «инструментов» — рисунок, цвет, тон, композиция, колорит?
Это не прекращающийся ни на миг тяжелейший и прекрасный процесс самоконтроля. И если внимательно вглядываться в холсты, экспонированные на десятках стен анфилады залов, то зримо убедимся, когда мастер справляется с этой сверхзадачей, а когда нет.
Запомнились выставки Федора Рокотова, Александра Иванова, Ореста Кипренского, Карла Брюллова, Павла Федотова, Василия Сурикова, Ильи Репина, Исаака Левитана, Михаила Врубеля, Валентина Серова, Бориса Кустодиева. Ведь такое счастье, когда собираются работы из всех музеев и галерей, частных коллекций, бывает очень редко.
Один-два раза в жизни…
Это — событие.
В отличие от музыки, которую можно слушать по радио, телевидению, на концерте, в записях, и от литературы, когда любимые тобою книги стоят дома на полках, — живопись лучше видеть в оригиналах.
Искусство, репродуцированное даже в самом дорогом издании, всегда теряет аромат подлинности. О нем только можно догадываться.
Почти так же невозможно разобрать запах цветка, разглядывая самые лучшие цветные фото.
Да, картину надо прочитывать в натуре. Тогда к тебе придет вдохновение, заложенное в полотно художником.
Почувствуешь трепетную и твердую руку творца, почерк кисти, богатство палитры.
Фактуру мазка.
Патина — даже она дорога, потому что открывает бег времени. И кракелюры, трещинки на красочном слое, так же бесценны, как морщинки на лице любимой.
Картина.
Вспомните партитуру, которую можно увидеть на пульте в антракте. Листы бумаги, испещренные нотными знаками. Не всем понятные. Но начнется действие, взлетит тонкая палочка, польются звуки оркестра, и чудесная музыка охватит ваше сердце. Заставит волноваться, переживать. Словом, вы окажетесь во власти гармонии, созданной композитором…
Так же и станковое полотно, написанное большим художником.
Оно «звучит» постепенно.
Вглядываясь в сложный, не сразу всегда осязаемый и не до конца понятный мир красок, линий, объемов, жизненных ситуаций, человеческих характеров, зритель через какое-то время, в конце концов поняв творение художника, запоминает его.
Навсегда…
И картина становится любимой, нужной, необходимой.
Есть масса ценителей музыки, посещающих часто консерваторию или концертные залы.
Есть и тысячи, тысячи людей, находящих свободную минутку, час-другой, чтобы прийти к своей картине, «побеседовать» с ней и уйти обогащенными.
В. Поленов. Московский дворик.
«МОСКОВСКИЙ ДВОРИК»Василий Дмитриевич Поленов.
Художник редкого дарования. Блестящий колорист и композитор. Но все же больше всего он преуспел в области пейзажа. Хотя оставил ряд замечательных жанровых картин, любимых зрителем.
О своем пристрастии к ландшафту, населенному людьми, он пишет своим родителям:
… Я пробовал и перепробовал все роды живописи: историческую, жанр, пейзаж, марину, портрет головы, образа… натюрморт и т. д. и пришел к заключению, что мой талант всего ближе к пейзажному, бытовому жанру, которым я и займусь».
Молодой художник не ошибся.
Вскоре, вернувшись раньше положенного срока из-за границы, Поленов пишет сразу два шедевра — «Московский дворик» и «Бабушкин сад».
Самое удивительное, что эти разные на первый взгляд полотна написаны почти с одной точки.
Вернее, имеют один и тот же адрес: Москва, Трубниковский переулок.
Вглядитесь в холст «Московский дворик», и вы заметите слева деревянный ампирный дом, который вы легко обнаружите в глубине «Бабушкиного сада». Дата создания этих европейски известных картин — 1878 год.
Так мучительные, полные сомнений и терзаний поиски своей музы окончились положительным успехом. Что самое удивительное — тема была буквально рядом.
В этом есть глубокий смысл.
Ибо нет ничего более живительного, чем мир, в котором ты существуешь.
И никакие придуманные нимфы и мифологические герои не заменят отчий дом, родное небо.
«Московский дворик». Холст, пожалуй, так же дорог миллионам зрителей, как и «Грачи прилетели» Саврасова. Ибо «Дворик» словно является естественным продолжением традиций реалистической русской пейзажной школы, которую возглавил Алексей Кондратьевич Саврасов. Этой школе присуща глубокая духовность, доброта, уютная обжитость людьми и… самая современная пленэрная живопись.
Лето. Погожий день. Тихо.
Маленький, заросший травой дворик залит солнцем.
Неспешно, мерно течет почти захолустная жизнь, в московском переулке бродят куры.
Играют белобрысые мальчишки. Неутешно ревет кем-то на миг оставленная малышка. Тащит ведро женщина.
Дремлет разморенная от жары, усталая, запряженная в телегу лошадь. Цветут ромашки.
И над безмятежным на первый взгляд миром — высокое июньское небо.
Лениво движутся, а порою будто неподвижно стоят на месте кудрявые, белые облака.
Поблескивают купола.
Тянется к голубому небосводу стройная ажурная колоколенка.
Пейзаж поражает тончайшим ощущением гармонии бытия. В нем звучит счастье — бесхитростное, обыденное счастье жизни. Картина рисует вековое прошлое нашей столицы, «большой деревни», первопрестольной матушки Москвы. Ее патриархальность и доброту.
«Бабушкин сад», хоть и написан в двух шагах от дворика, совсем другой по состоянию. В нем сокрыта грусть.
Художник отразил мир уходящих в небытие маленьких городских усадеб. Белоколонный деревянный ампирный особняк, какие доныне остались еще в районе Арбата, Остоженки, Пречистенки (ныне Кропоткинская улица).
Тургеневская тема — столкновение и сочетание двух жизней: ускользающей в вечность и юной, восходящей, — остро выражена в небольшой картине.
В. Поленов. Бабушкин сад.
Старый, ветхий дом.
