Харальд Шуманн - Западня глобализации
Однако в то время как эти изнуренные слуги глобальных игроков сидят поздно вечером в барах известнейших отелей «Раффлз» в Сингапуре, «Саввой» в Москве или «Копакабана пэлис» в Рио со слезами на глазах, их старые школьные друзья (с которыми они могут случайно столкнуться на улице во время происходящей у тех два раза в год туристической вылазки за границу) уже давно лежат в своих дешевых постелях и видят сладкие сны. В такие моменты эти потерянные для всех и самих себя невольники карьеры не находят себе места от парализующего ощущения пустоты и одиночества, наваливающегося на них после восьмого за год межконтинентального перелета. Знакомая обстановка, в которой они отдыхают, и впрямь глобальна, но при этом в конечном счете однообразна и невыносима. Где бы они ни оказались, они чувствуют себя узниками предсказуемо отвратительных и нестерпимо похожих друг на друга аэропортов, однотипных отелей и ресторанов, зверея от одного и того же набора каналов спутникового телевидения в снабженных кондиционерами, но вместе с тем затхлых гостиничных номерах. Души этих скитальцев не поспевают за их телами; если у них когда-либо и были силы, необходимые для того, чтобы заняться чем-то действительно /40/ новым и другим, то они уже давно их покинули. Поэтому, бывая повсюду, они неизменно оказываются в одном и том же месте; видя все, они видят только то, что им известно, и по ходу дела коллекционируют авиарейсы подобно тому, как домоседы собирают телефонные карты, почтовые марки или подставки под пивные кружки.
Но такая подвижность – показатель общей тенденции, когда весь мир летит со скоростью звука в беспокойное новое будущее. По всей вероятности, вскоре после наступления третьего тысячелетия в мире будет порядка тридцати космополитических конурбаций {Больших городов со своими пригородами. – Прим. ред.} с населением от 8 до 25 миллионов человек каждая, связанных между собой плотной паутиной электронных сетей, цифровыми спутниковыми телефонами, аэропортами с высокой пропускной способностью зонами беспошлинной торговли. Эти мегаполисы разбросаны по планете как случайные пятна света, расстояние между которыми измеряется тысячами километров, и все же обитатели каждого из них чувствуют себя ближе к жителям остальных, чем к соотечественникам, живущим на периферии, которой их собственная среда обитания в значительной степени обязана своим существованием.
Власть, как полагает итальянский футуролог Риккардо Петрелла, будет «принадлежать действующей в мировом масштабе лиге торговцев и муниципалитетов, чьей главной заботой станет обеспечение конкурентоспособности глобальных фирм»[25]. Уже каждый из главных азиатских центров изо всех сил старается вырваться вперед. Молодежь на всех континентах взрослеет с образом глобальных городов, радикально отличающимся от всего, что знали их родители. И уже не Париж, Лондон и Нью-Йорк блистают превосходными степенями, и не Москва или Чикаго. С марта 1996 года высочайшее здание в мире отбрасывает тень в столице Малайзии Куала-Лумпуре, а самое большое количество башенных кранов возвышается над крышами не Берлина, а Пекина и Шанхая.
Между Пакистаном и Японией дюжина бурно развивающихся регионов пробивается на сцену глобальной конкуренции, соперничая за роли, распределенные за последние десятилетия между крупными городами Запада. Бангкок, /41/ например, пытается отвоевать статус автомобильной столицы у Детройта. Японские производители – Toyota, Honda, Mitsubishi и Isuzu – уже давно собирают свои автомобили в Таиланде, тогда как Chrysler и Ford превращают свои отделения в этой стране в корпоративные базы для Юго-Восточной Азии.
Тайбей видит себя преемником Силиконовой долины, и не зря: Тайвань уже является одним из крупнейших мировых производителей мониторов, компьютерных мышей и сканеров. Малайзия рассчитывает добиться процветания на ниве экспорта высоких технологий подобно тому, как Рур в свое время совершил прорыв в сфере черной металлургии. Бомбей в настоящее время снимает 800 художественных фильмов в год: в четыре раза больше, чем Голливуд, а плата за аренду офиса в этом городе побила предыдущий рекорд, установленный в Японии.
Основным конкурентом Токио и Нью-Йорка в борьбе за роль нервного центра новых супергородов Азии является Шанхай. «Мы хотим к 2010 году стать международным финансовым и деловым центром в западной части Тихого океана», – объясняет Ху Янгжао, главный экономист городской комиссии по планированию. В процессе величайшей городской перестройки со времен осуществленной в XIX веке в Париже бароном Гауссманном старый Шанхай будет почти полностью разрушен, а на его месте будет возведен новый город. Четверти миллиона семей уже пришлось покинуть центр города, позднее к ним присоединятся еще 600 000. Здесь открыли свои офисы сорок из 100 крупнейших мультинациональных корпораций. Siemens изъявила желание помочь городу в строительстве метрополитена; в этом году с конвейеров Volkswagen-Shanghai сойдет 220 000 легковых автомобилей, годовой объем выпуска которых планируется к 2000 году довести до 2 миллионов. Колония британской короны Гонконг, которая в 1997 году будет возвращена Китайской Народной Республике {Передача Гонконга КНР состоялась, как планировалось, в 1997 году. – Прим. ред.}, пытается не отставать. «На нашей стороне география», – считает крупный банкир Клинт Маршалл. В новый аэропорт вкладывается двадцать миллиардов долларов, а всего в двадцати километрах бурно развивающаяся китайская провинция Гуандун уже является поставщиком глобальных рынков[26]. /42/
Экономический подъем Китая, став уже привычным явлением, несет в себе и сюрпризы, как приятные, так и не очень. Существует предположение, что к 2000 году «социалистическая рыночная экономика» Дена Сяопина займет второе место в мире, опередив японскую и германскую. Несмотря на то, что в 1960-е годы европейские паникеры не раз беспокоились по поводу надвигающейся «желтой опасности» и ничего не случилось, теперь китайцев в Европе действительно много. Рабочие из шанхайской металлургической корпорации Meishan работают в Неаполе едва ли не круглосуточно. Они разбирают 24 000-тонный сталелитейный комплекс на 100 гектарах закрывшегося завода, принадлежащего итальянской фирме Bagnoli. Летом 1997 года его части будут вновь собраны за 14 000 километров от Неаполя, в Нанкине, портовом городе на реке Янцзы. Thyssen Steel, в свою очередь, демонтирует доменную печь, которая не работает на полную мощность, и перевозит ее в Индию, а австрийская фирма Voest-Alpine уже целиком переправила устаревший сталелитейный завод LD-2 из Линцы в Малайзию. В связи с этим жители Дальнего Востока приобретают качественные товары; они стали последними, кто извлекает выгоду из длившегося на протяжении нескольких десятилетий субсидирования европейской сталелитейной промышленности на суммы в миллиарды дойчмарок[27].
В наши дни глобализация продвигается вперед с прежде невообразимой быстротой. Экономист Эдвард Луттвак описывает новую эпоху как «слияние болот, прудов, озер и морей экономик деревень и провинций, регионов и государств в единый глобальный экономический океан, накатывающий на небольшие участки суши гигантские волны конкуренции, пришедшие на смену вчерашним легкой ряби и спокойным приливам»[28].
Весь мир является единым рынком, на котором, по-видимому, процветает мирная коммерция. Разве это не исполнение вековой мечты человечества? И разве не должны мы, живущие до сих пор в изобильных индустриальных цитаделях, возрадоваться подъему столь многих развивающихся стран?
Нет.
Вопреки предсказанию канадца Маршалла Маклуэна, мир ни в коей мере не стал «глобальной деревней». Пока ученые мужи и политики склоняют эту метафору на все лады, становится ясно, насколько мало сближается реальный мир. Да, свыше /43/ миллиарда телезрителей в июне 1996 года почти одновременно смотрели матч по боксу между Акселем Шульцем и Майклом Мурером на Вестфальском стадионе в Дортмунде. Верно и то, что церемония открытия последних олимпийских игр этого столетия в Атланте, которую наблюдали 3,5 миллиарда зрителей, объединила мир в большей степени, чем любое другое событие за последнюю тысячу лет. Однако эти всемирные трансляции обмена ударами и спортивных состязаний не привели ни к какому действительному обмену, ни к какому действительному пониманию между людьми. Близость и одновременность посредством масс-медиа бесконечно далеки от какой бы то ни было культурной солидарности, не говоря уже об экономическом равенстве.
Олимпийское откровение
Еще даже до того, как анонимный (а потому типично правый) террор бросил яркий отсвет социальной напряженности в Соединенных Штатах на транслируемые по телевидению олимпийские игры в Атланте, их организаторы сделали абсолютно очевидной несостоятельность всякого упоминания о международной сплоченности. Для начала они бесстыдно низвели 85 000 гостей, явившихся на торжественную церемонию открытия за 636 долларов каждый, до уровня статистов в потоке возбуждающих образов. Люди были вынуждены купить разноцветные шарфы, факелы и щиты и по команде размахивать ими перед камерой. Вскоре гвоздем вечера стало слово «мечта», которым американские пропагандисты любят заклинать даже больше, чем своей концепцией свободы. Атланта – это «веха мечты», гласило безвкусно роскошное табло стадиона. «Власть мечты» – пела Селин Дион. На табло в течение нескольких минут светилась строка из стихотворения Эдгара Аллана По: «Мечтам себя вверяй таким, на кои смертные отважиться не в силах были прежде!». И наконец, по рядам, как эхо, пронеслись исторические слова Мартина Лютера Кинга: «У меня есть мечта!»[29].
