Анатолий Рясов - «Левые взгляды» в политико-философских доктринах XIX-XX вв.: генезис, эволюция, делегитимация
Пересмотр ряда теоретических положений в новом историческом контексте: раскол «левого движения» в первой половине ХХ в.
Международная политическая ситуация в начале ХХ в. во многом способствовала дальнейшему размежеванию «левых» и модификации их теорий. Конкретные политические события не могли не получать оценку тех или иных «левых» теоретиков, высказывавших самые разные, зачастую противоположные суждения относительно важнейших международных изменений.
Глобальным событием, способствовавшим центробежным тенденциям в «левом движении» стала первая мировая война, разделившая социалистов на сторонников и противников военных действий. Значительная часть «левых» теоретиков, в первую очередь реформистского толка (К.Каутский), одобрили политику своих национальных государств, фактически кооптировав свои концепции в официальные идеологии правящих элит[16]; многие социалисты вставали на сторону тех или иных политических сил, считая их «меньшим злом» (так, некоторые анархисты (Ж.Грав) поддержали политику Антанты в противовес германскому империализму); ряд теоретиков – сторонники мировой социалистической революции (Р.Люксембург, Э.Малатеста), заняли позицию последовательного пацифизма, трактуя войну как выражение жесткой конкуренции между различными группами капиталистических государств за сырье, колонии и рынки и считая поддержку военных действий неприемлемой для «левых» политических установок.
Раскол, вызванный отношением к войне, прошел через различные национальные группы «левых» теоретиков. Так до конца и не оформившаяся консолидация в короткие сроки была уничтожена, разногласия помимо идейно-теоретического фактора усугубил национальный, и международная политическая сила из целостного мировоззренческого спектра эволюционировала в сторону многочисленных национальных вариантов социализма, а мировая пролетарская революция постепенно превращалась в миф.[17] Разумеется, следует учитывать и значительную идеологизацию общественного сознания в военный период, что способствовало проникновению в «левую мысль» не только традиционных ценностей национальных государств (суверенитета, патриотизма, конституционности), но и ряда националистических установок.[18] Национальные теории, восстановив могущество идеи территориального суверенитета, модернизировали этот проект посредством мобилизации активного сообщества в процессы национального строительства, в которые оказались интегрированы все «левые», в той или иной мере приобщенные к властным функциям. «Интернационализм, который в течение десятилетий был официальным знаменем могущественной организации рабочего класса, казалось, сразу исчез в огне и дыму международной бойни», – писал в 1919 г. Л.Д.Троцкий.[19] Лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» уже на этом этапе начал утрачивать свой смысл, так как рабочий класс каждой из европейских стран все больше смыкался вокруг национальных знамен, «революционные» рабочие становились законопослушными гражданами, отождествляющими себя со своими государствами. Социализм, консерватизм и либерализм становились не более чем вариантами одной идеологической модели: строительства нации, консолидации всего населения в цельный политический организм, единый в своей лояльности и в своем самоотречении. В то же время нужно признать, что именно в этот период происходило серьезное переосмысление многих аспектов «левых взглядов» сквозь призму национального фактора, до этого времени мало принимавшегося в расчет европейскими теоретиками, рассматривались объективные предпосылки модификации теоретических установок «левых» в контексте национальной специфики. В этой связи особое внимание «левых» начинали привлекать зарождавшиеся национальные антиколониальные движения.
Вторым международным событием, значительно трансформировавшим «левые взгляды», стала большевистская революция 1917 г. в России. Попытка практической реализации тезиса К. Маркса об установлении диктатуры пролетариата не могла не вызвать значительного резонанса в политических спорах «левых» теоретиков Европы и привела к углублению внутренних противоречий. Реформисты во главе с К.Каутским и Э.Бернштейном оценили большевистскую революцию как акт произвола и скачок через целую эпоху исторического развития.[20] Между тем значительная часть революционных социалистов отнеслись к событиям в России с повышенным интересом и одобрили действия большевиков, приняв советскую действительность в качестве ориентира для собственной теоретической и мировоззренческой позиции, многие лично направились в Советскую республику. По Европе прокатилась волна революций с последующим созданием эфемерных «советских республик». Ряд теоретиков (в том числе анархистского толка) заняли выжидательную позицию, настороженно относясь к государственническим установкам большевизма. В дальнейшем отношение к большевизму среди «левых» Европы значительно реформировалось по мере развития событий в революционной России, становления нового государства, последующей сталинизации режима.
Так или иначе, по меньшей мере, два глобальных международных события – первая мировая война и большевистская революция инициировали глубочайший кризис самых оснований «левой» идеологии и стратегии, заставили теоретиков пересматривать привычные ориентиры и подвергать прежние компоненты философского багажа перманентному переформулированию. В начале ХХ в. теоретический интерес «левых» все больше начали привлекать насущные проблемы экономического и политического положения в мире, а конкретная акция и реальное действие стали одним из основных способов найти достоверные критерии правильности или ложности тех или иных воззрений. Основной причиной трансформации целостного мировоззренческого спектра в конгломерат изолированных, адаптирующихся к конкретным обстоятельствам, идейно конвертируемых сентенций, стала отнюдь не интеллектуальная и экзистенциальная реакция «левых» на глобальные международные изменения, а организационно-партийное оформление философских течений. Причем этот процесс взрывообразного развития новых идейных направлений, их дальнейшей дифференциации в соответствии с политическими позициями развивался с все увеличивавшейся интенсивностью. «Левая мысль» утрачивала свой монолитный облик, распадаясь на множество идейных направлений, каждое из которых, гипостазируя себя в некую абсолютность, со всей очевидностью демонстрировало свой частичный характер. Мышление «левых» все больше превращалось из диалектического и преодолевающего противоречия в прямолинейное и догматическое. «В чистой теории могут мирно сосуществовать друг с другом самые разнородные воззрения и направления, а их противоречия – принимать лишь форму дискуссий, которые спокойно могут разыгрываться в рамках одной и той же организации, не взрывая ее изнутри; в то время как те же самые вопросы, будучи обращены в организационную плоскость, выступают как жестко очерченные, исключающие друг друга направления», – писал в начале 20-х гг. ХХ в. один из будущих основоположников «западного марксизма» Г.Лукач.[21]
Идеологическая дивергенция «левых» во второй половине ХХ в.
В новых политических условиях субъектами «левых взглядов» в большей степени становились уже не отдельные теоретики, а целые направления политической мысли, нередко представлявшие точку зрения политических партий и организаций. Гибкость партийной тактики, ее способность к изменению и адаптации диктовала вытеснение развернутых философских доктрин эмпирическими исследованиями, служившими идеологическим оправданием «реальной политики».
Все большую популярность стала приобретать социал-демократия, действовавшая в рамках сложившейся политической культуры, предполагавшей полное изъятие радикальных установок из партийных программ. Одной из главных теоретических платформ этих партий стала доктрина австромарксизма, чье появление ознаменовало окончательное расхождение социал-демократической и коммунистической версий марксизма. Следуя традициям европейского «левого» реформизма, австрийские социал-демократы отвергли большевистскую диктатуру и разработали собственную концепцию, целью которой, по словам одного из основных теоретиков этого политического направления О.Бауэра, стало «целеустремленно, шаг за шагом постепенно строить социалистическое общество».[22] В случае прихода к власти австромарксисты намеривались использовать демократические методы управления в противовес большевистской диктатуре, а основные реформы направить на преодоление капиталистической модели роста без разрушения производственного аппарата, создание системы дифференцированных налогов (в первую очередь с состоятельных граждан и владельцев крупных форм собственности), расширение сфер здравоохранения, образования и социальной защиты, развитие профсоюзного движения, отстаивание суверенитета потребителей, блокирование тенденции к экономической и политической маргинализации масс.[23] Отказавшись от атеизма, австромарксизм занял лояльную позицию по отношению к религии[24], именно поэтому, например «левые католики», нашли для себя много ценного в бауэровских взглядах. Австромарксисты представляли свои концепции как наиболее реальные и эффективные средства трансформации существовавших экономических систем и заложили фундамент социал-демократических ценностей. Однако многие пункты политической программы австромарксизма обнаружили несомненное родство «правого» и «левого» реформизма, что повлекло за собой критику социал-демократических установок со стороны многих теоретиков.
