Андрей Ильичев - Практическое пособие по охоте за счастьем
Или никуда не поехали, остались дома, отдохнуть, посмотреть телевизор. А там смотреть совершенно нечего. Там показывают снова вас. По всем каналам. Так как фильм с вашим участием третий месяц держит первые строчки в рейтингах…
В общем, у вас все хорошо, и жить вы будете если не вечно, то лет триста точно.
Ну что, узнали себя, мечтателя?
Нет? Совсем не такие у вас мечты. Пожиже? С «Жигулями» вместо «Роллс-Ройсов». Ну, понятно, бытие определяет воображение. Но все равно… Все равно о чем-то таком вы грезите. О чем-то большом, очень хорошем и принадлежащем лично вам.
И, значит, вам конец.
Что, так категорично?
Так категорично! Потому мечтатели — это самая угнетаемая часть населения. Пока они себе мечтают, циники и рационалисты действуют, забирая лучшие куски и оставляя мечтателей с большущим носом.
Все справедливо — дорогу осиливает идущий, а не стоящий на месте. И не лежащий в собственной постели. Тот, кто мечтает год, два, три, попадает в безнадежную ситуацию, называемую в шахматах — цейтнот. Когда вроде бы все выигрышные ходы знаешь и партия твоя, но поздно, время вышло. Все вышло. Упал флажок.
А чего тогда в сказке Илья Муромец тридцать лет и три года на печи лежал, а потом?..
Оттого, что в сказке. А в жизни… А в жизни, если бы тридцать лет лежал, весь мхом взялся.
Но если вам хочется услышать сказку… Расскажу одну. Сказку-правдушку. И потому чуть-чуть страшилку.
В некотором царстве, в одной шестой мира государстве в семье ИТР-супругов родилась дочь красоты невиданной, редкостной. Как она о себе думала. Долго ли, коротко — пришла пора красе-девице в первый «Б» класс идти одной очень средней школы. Только не понравилось ей в школе — учителя двойки ставят, мальчишки за косы дергают… «Вот закончу школу, — мечтала краса-девица, — жизнь пойдет такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать, — директора-вредины не будет, завуча-злюки не станет, химички-зануды след простынет…»
Долго ли, коротко — кончилась школа.
Начался институт. Где тоже все не слава богу. Зачеты, незачеты, «хвосты», сессии, отработки… Тоска зеленая.
Ну ничего, не век же маяться! Всего-то пять годков потерпеть, получить диплом, а потом…
А потом надо на работе себя показать с лучшей стороны. Которая не лицо и не фигура, а план, прибыль, дебет-кредит и прочее занудство.
Ладно, потерпим, годков десять, пока в начальники выбьемся, а потом такая жизнь начнется, что та Золушка от зависти позеленеет…
Но потом опять не до жизни, потому что сильно захочется заиметь собственную квартирку, пусть даже малометражку, на которую еще десяток лет надо горбатиться.
Ну да бог с ним, десять лет не вся жизнь. Вся жизнь впереди, в новой квартире…
Потом уже не краса и уже не девица начинает ждать пенсии. Потому что, оказывается, настоящая жизнь начинается после шестидесяти! Нет, я вам точно говорю — на работу ходить не надо, деньги хоть небольшие, но есть, времени свободного море, живи не хочу…
Только поздно.
Жить поздно.
И о счастье мечтать поздно.
Прошла жизнь. Мимо прошла. Мимо вас прошла…
А все потому, что любим мы откладывать на завтра то, что лучше бы не откладывать ни на мгновенье. И откладываем, откладываем… В долгий ящик. Который называется гробом.
Ну а раз нам наша жизнь, по крайней мере нынешняя, не нужна, то чего мы обижаемся, что нами распоряжаются все кому не лень! Вначале родители, воспитатели, педагоги, потом — начальники, вторая половина.
Туда не ходи, так не сиди, об этом не говори, о том даже помыслить не смей, короче — стой, смирно, кругом, шагом марш… Или ремнем по попе, кулаком по морде, из института — со справкой, с работы — с волчьим билетом.
И даже на пенсии, когда уже никаких желаний, кроме как тихо полежать на кровати, и тогда находятся командиры.
— Вставай, бабуля, пошли в зоопарк. Вставай!..
И за рукав с кровати на пол тащит. Прибить бы его, но нельзя, внучок все-таки.
Ползет бабка с кровати, охает, глаза закатывает, а сама себя успокаивает:
— Ничего, недолго, скоро подрастет внук, сможет сам в зоопарк ходить. И тогда…
А что тогда?
Ничего тогда. Могила с червяками…
Что же нам никто не скажет — опомнись, не откладывай жизнь на потом, живи сейчас!
Да оттого, что вокруг точно такие же легкомысленные мечтатели, как мы сами…
Глава 3, объясняющая, почему в черных стаях не бывает белых ворон, или С кем поведешься, от того и почернеешь
Да, да, это я снова насчет окружения, насчет ваших друзей, приятелей, сослуживцев, соседей, которые «гимназиев не кончали». И, боюсь, вам не дадут.
Потому что будущее всецело зависит от настоящего — от этого вот двора, этих подружек, этой компании.
Да чё компания? Нормальная компания, не хуже других. И даже лучше других — бухаем не чаще шести раз в неделю, колемся, только когда выпить нет, не воруем, если есть на что колоться, не деремся, если деньги сами отдают, с каждым вторым не милуемся, только с третьим… Очень интеллигентная компания.
А это неважно. Неважно, что не пьете, не колетесь и не милуетесь. Даже если совсем не пьете и не колетесь. Важно, что общаетесь — болтаете, молчите, рассказываете анекдоты, заигрываете. Просто общение для биографии бывает не менее смертельно, чем ежедневные десять кубов героина внутривенно. А бывает и более!
Да ладно ты, кончай запугивать! Чё будет с того, что мы разок-другой встретимся, потусуемся с пацанами…
В том-то и дело, что ничего не будет. В вашей будущей жизни не будет.
Потому как — с кем поведешься, от того и наберешься. И тем и станешь.
Нужны примеры?
Пожалуйста.
Поступивший в военное училище — становится офицером. Получив в нагрузку к погонам армейскую психологию. В соответствии с пословицей: «Как надену портупею, так тупею и…» Нет, конечно, не тупею, но начинаю одевать окружающий мир в галифе и кирзовые сапоги и обращать внимание на чистоту подворотничков у знакомых барышень больше, чем даже на длину их ног.
И кто, скажите на милость, в том майоре-служаке сможет опознать своего разгильдяя-одноклассника?
Никто не сможет. Потому что одноклассник был рубаха-парень, а этот майор в кителе.
Соответственно, тот, кто отслужит десяток лет в милиции, превращается в лучшем случае — в мента. В худшем — в мусора. Со всеми вытекающими отсюда для преступников и домочадцев последствиями.
Не попал в милицию — попал на пять лет в колонию строгого режима неизбежно стал уголовником. По определению уголовником, то есть со своей походкой, языком, манерами, моралью, устремлениями.
Нет, я совершенно не хочу обидеть офицеров, милиционеров или заключенных, я лишь хочу на их примере показать, как окружение, в данном случае профессиональное, меняет человека. Хочешь ты того или не хочешь.
И даже если очень не хочешь…
Я тоже, попав в армию, хотел не материться. Ну так, из глупого, подросткового принципа. Вот, мол, не буду — и все. Остальные пусть, а я нет! Останусь такой красивой белой вороной в чернопогонной стае.
Нет, чувствую, не справляюсь, проскакивают матюшки один, другой, сто двадцать пятый… Видно, надо как-то по-другому.
Тогда я ввел правило, что если кто-нибудь услышит от меня нехорошее слово, то может подойти и дать мне щелбан. Охотники нашлись. Кому не захочется безнаказанно украсить лоб ближнего синяком.
Вот, значит, скажу я, например, про кого-нибудь из родственников, тут же подбегает ко мне мой приятель и — бац!
И снова — бац!
И снова…
До хорошо различимых шишек на лбу.
Вначале.
А потом…
Потом я матерюсь — они не слышат. Я матерюсь — и сам не слышу! Потому что это там, на гражданке, мат — нецензурная брань, а здесь, в армии, нормальный язык, ну типа как английский в Англии, без которого тебя не поймут и ты не поймешь. То есть тебе говорят — прошу тебя, поди вон туда и возьми, пожалуйста, вон ту штуку. А ты берешь совсем другую штуку и идешь совсем не туда.
В общем, пришлось мне тот язык изучить. По очень ускоренному курсу. Хотя не хотел. Хотя был уверен, что смогу не как все, что смогу сам по себе. Не вышло по себе, вышло — по их.
И всегда выходит. Со всеми.
Потому что человек, как ксерокс, копирует то, что видит. Только то, что видит. А чего не видит — того не может.
Ну не способен он вдруг, подобно графу Орлову, пройдя по вощеному паркету, присесть на софу, небрежно откинув полы фрака. Потому что не видел живых графов и не видел фраков, а видел только, как плюхается на дворовую скамейку Серый или Петруха. И, значит, садится, как они. И ходит, как они. И говорит, как они. И водку пьет, как они. Из горла.
А вот если бы он попал на великосветский раут, да не раз попал, а сто, тогда, конечно, стал бы копировать их высочеств. А кого еще?
