Харальд Шуманн - Западня глобализации
Однако на глобальном межбанковском рынке иностранной валюты государства с их механизмами правового принуждения бессильны. Вместо них деятельность Negara в итоге пресекли еще более дерзкие частные подражатели. Когда рухнула Европейская валютная система, Джафар допустил ошибку в анализе ситуации. Захваченный врасплох быстрым выходом британцев из ЕВ С, Negara в течение 1992 и 1993 годов потерял почти б миллиардов долларов. Джафар, на котором лежала ответственность за то, что лидеры оппозиции назвали «крупнейшим финансовым скандалом в истории Малайзии», лишился работы. Его преемник уже не шел на риски такого рода.
Спекулятивные операции банка Negara подтверждают, насколько взаимосвязанный мир денег уязвим для напряженности, которую сам же и создает. Благодаря взрывоподобному росту рынков страна, вроде Малайзии, сегодня, наверняка, была бы слишком мала, чтобы угрожать стабильности системы. Но «долларовый вулкан», по выражению Хангеля, извергает все больше «зеленых», увеличивая тем самым количество американской валюты, циркулирующей вне Америки. Эмиссионные банки Азии уже контролируют едва ли не половину мировых резервов твердой валюты: один только Китай, как, впрочем, и крохотный Тайвань, накопил в резерве свыше 70 миллиардов /110/ долларов, а уж Япония обогнала их более чем в два раза. В 1995 году «Экономист» предостерегающе заметил, что на фоне нарастающих разногласий между Соединенными Штатами и их азиатскими торговыми партнерами подобные цифры дают «великолепный материал для финансового триллера» [48].
Пока что представляется маловероятным, что антиамерикански настроенные государства Азии прибегнут к массированным продажам, чтобы подорвать доллар, а стало быть, и мировую финансовую систему. Эти страны по-прежнему зависят от рынка Соединенных Штатов, а в ряде случаев и от их военной защиты. Но вовсе необязательно, что так будет всегда. Динамика роста уже смещает баланс сил в направлении Азии.
На другом же конце света, в Европе, стремление избавиться от господства доллара все больше напоминает кое-как сварганенную мыльную оперу без хэппи-энда. Правительства двух крупнейших стран ЕС Германии и Франции сражаются за введение общеевропейской валюты. Но этим «великим почином», по выражению Гельмута Коля, они развязали борьбу за власть между рынком и государством, которая еще долго будет держать Европу в состоянии мучительной неизвестности.
Авантюра с евро: борьба за валютный союз
11 декабря 1991 года маленький голландский городок Маастрихт обеспечил себе место в истории. В ту среду вечером главы правительств двенадцати стран тогдашнего Европейского экономического сообщества поставили свои подписи под договором, который в предстоящие десятилетия решающим образом повлияет на ход истории Европы, — договором о формировании Европейского Союза и создании единой валюты для его государств-членов. Само по себе это реформирование мало что меняло в политических и административных механизмах западноевропейской конфедерации. Но вот соглашение о будущем валютном союзе (EMU) свидетельствует о воле к руководству, которая современным демократиям в целом не присуща. Начиная с 1999 года, гласит договор, ратифицированный с момента его заключения всеми парламентами, большинство стран — членов ЕС привяжет свои валюты друг к другу необратимыми /111/ паритетами. Двумя годами позже старые названия европейских валют должны быть упразднены и заменены единой действующей валютой Союза под названием «евро». Если все пойдет по плану, то на 1 января 2002 года все активы, доходы, платежи и налоги будут исчисляться в евро, стоимость которого будет соответствовать перерасчетным курсам, применяемым на рынке с 1999 года.
Последствия этого шага трудно переоценить. Для стран, принявших евро, многие серьезные недостатки нынешнего валютного разделения останутся позади. Перестанет существовать надбавка за малый размер рынков равно как и банковские расходы на валютные переводы. Самое же главное то, что вся торговля между странами освободится от дорогостоящего риска внезапных колебаний обменных курсов и можно будет напрямую сравнивать цены на всем пространстве единого рынка. В то же время, однако, страны Союза примут на себя огромный политический риск. У них уже не будет независимых эмиссионных банков, чей былой суверенитет отойдет в прошлое, став достоянием Европейского центрального банка. Это свяжет страны-члены ЕС друг с другом гораздо прочнее, чем прежде. Ни один член валютного союза не сможет воспользоваться аварийным тормозом девальвации, если его экспортная экономика перестанет поспевать за остальными. И ему уже не удастся избежать согласования своей финансовой, налоговой и социальной политики с другими государствами-членами. Если этот валютный план действительно сработает, то вопросом жизни и смерти станет создание подлинного политического союза, способного принимать быстрые и вместе с тем демократичные решения.
С тех пор как был подписан Маастрихтский договор, прошло уже пять лет, однако публичное обсуждение этого наиболее амбициозного политического проекта в истории Европы со всеми его далеко идущими последствиями и по сей день проводится на весьма скромном уровне. Одни считают, что EMU создаст условия, при которых «война никогда больше не будет исходить с немецкой земли» (Гельмут Коль), другие полагают, что из-за него «Европа вновь движется к расколу» (бывший министр иностранных дел Великобритании Дуглас Хэрд), а для третьих он служит козлом отпущения как «угроза рабочим местам в Германии» (эту точку зрения во время избирательной кампании в земле Баден-Вюртемберг в марте 1996 года высказал кандидат от социал-демократов Дитер Шпери). /112/
18 января 1996 года во Франкфурте, посреди тумана из пропаганды и дезинформации, окружавшего дебаты по EMU, прозвучала ясная мысль. Европейский финансовый фонд, банковское лобби, организовал дискуссию с участием министра финансов Франции Жана Артюи, на которую были приглашены все высокопоставленные лица из финансовой сферы. Сначала Артюи представил ряд технических предложений и обсудил несколько задач в связи с обменными курсами и сценариев перехода. Затем, когда разговор стал менее формальным, он обрисовал истинную цель EMU. Если план удастся, сказал Артюи, то евро, быть может, дорастет до положения «основной резервной валюты мира», поддерживаемой крупнейшим в мире внутренним рынком с населением примерно в 400 миллионов. На этой основе Европа могла бы подтянуться до уровня Соединенных Штатов. EMU, заявил Артюи, призван не только управлять обменными курсами, но и быть «инструментом внешней политики» поважнее всякого рода импортных пошлин [49].
Присутствовавшие на встрече представители крупного капитала реагировали на слова министра с некоторым замешательством. Несмотря на долларовый кризис и крах ЕВС, германские финансисты и экономисты считают прогнозируемое Артюи государственное вмешательство в свободную игру рыночных сил не чем иным, как святотатством. И все же сутью борьбы за валютный союз является именно восстановление власти государства над финансовыми рынками. EMU, как говорят парижские политики, опасливо прикрывая рот ладонью, означает прекращение «тирании доллара».
Даже если этот день когда-нибудь настанет, европейцам придется заплатить высокую и мучительную цену, ибо рынок нельзя подчинить себе, предварительно не успокоив его. Ничего другого за так называемыми Маастрихтскими критериями, надиктованными представителями Bundesbank при составлении текста договора во время переговорного процесса, не кроется. Вступить в клуб EMU будет позволено только тем странам, государственный долг которых не превышает 60 процентов их годового чистого национального продукта, а годовой дефицит — 3% ВНП. К тому же валюты стран-участниц должны иметь устойчивый курс обмена на марку не менее трех лет до даты вступления. Конкретные курсы выбраны волюнтаристски: они просто соответствуют уровням, которые в ходе переговоров прогнозировались на 1999 год. Но с точки зрения /113/ стражей германской валюты, это был единственный способ убедить дилеров в том, что после введения евро будет так же надежен, как и марка, и что по этой причине спекулятивные атаки не будут иметь смысла.
Насколько убедительной эта идея была в теории, настолько же быстро она начала обнаруживать изъяны на практике. Через четыре года после заключения договора она становится своего рода смирительной рубашкой, приносящей больше вреда, чем пользы. Сначала Франция в 1994 году была вынуждена скопировать валютную политику Германии: был учрежден независимый центральный банк, управляющий которого, Жан-Клод Трише, с тех пор с железной решимостью проводит политику «franc fort», «сильного франка». На протяжении четырех лет французским компаниям и частным заемщикам приходилось платить по ставке, на 3 процента большей, чем немецким, только для того, чтобы защищать валютный курс от непрерывных волн спекуляции, пока наконец летом 1996 года процентные ставки этих двух стран не сравнялись. В тот же период все государства ЕС начали процесс уменьшения своих бюджетных дефицитов. Если бы их доходы при этом росли, процесс был бы достаточно здоровым. Но после короткого периода относительного благоденствия страны ЕС с 1993 года переживают экономический спад, резко снизились налоговые поступления, и даже Германия в 1995 году не смогла удовлетворить критериям EMU.
