Вольфганг Акунов - Рыцари Дикого поля
Что касается общего для всех духовно-рыцарских Орденов обета нестяжания, то общепринятым самоназванием запорожских козаков было "сиромахи", "сирома", "сиромашня", т. е. "сироты", "бобыли", "бесприютные", одним словом — сирые (убогие, нищие, бедняки), а в более широком контексте — бедное рыцарство, сознательно расточающее отнятое у врагов Христианства богатство во исполнение обета нестяжания. Подобная, непосредственно связанная с обетом нестяжания, установка и самооценка имела место и в военно-монашеских Орденах Западной Европы. Не случайно Гроссмейстер (Великий Магистр) Ордена госпитальеров-иоаннитов именовался "попечителем нищенствующей братии Христовой {21}", а убогих и больных иоанниты именовали "своими господами".
О фактическом принятии козаками на себя обета целомудрия говорилось выше{22}. Следует лишь добавить, что запорожцы, уклоняясь от связей с женщинами, в то же время, подобно рыцарям-монахам Запада, горячо почитали Пресвятую Богородицу. Главным храмом Сечи был собор Покрова Пресвятой Богородицы, чей праздник имел для «степных рыцарей» двойное значение. Под омофором Богоматери они не боялись ни вражеского оружия, ни грозной морской стихии; под покровительством Приснодевы они сохраняли девственность и исполняли принесенные обеты.{23} Но самое главное, что роднило православных «степных рыцарей» с их западноевропей скими собратьями по духу, заключалось в их основном жизненном предназначении — защите Христианства от натиска исламских орд{24}. Связанные, подобно членам католических духовно-рыцарских Орденов, тройными узами общины (societas), веры (religio) и призвания (vocatio), заключавшегося в вечной, духовной и телесной «брани против мира сего{25}», они являлись рыцарями-крестоносцами в полном смысле этого слова — «по гроб жизни». Характерно в этом смысле обычное воззвание, с которым запорожцы обращались перед походом на татар или турок к рассеянным по расположенным вокруг Сечи селам женатым козакам-«гнездюкам» («вассалам» Запорожского Ордена{26}): «Кто хочет за Христианскую веру быть посаженным на кол, кто хочет быть четвертован, колесован, кто готов принять всякие муки за Святой Крест, кто не боится смерти, приставай к нам!». Как видим, это не сборы корсаров, а прежде всего поход в защиту Веры.{27} Те немногие, кому выпадало редкое счастье не «сложить буйную голову на копье бусурманское» в «Диком поле», «земле незнаемой» нашего славного «Слова о полку Игореве», и впрямь уходили в монастырь, в «святую браму», как об этом повествуется в многочисленных козацких «думах»{28}. Так и престарелые рыцари-монахи Запада доживали свой век в инфирмериях (богадельнях) своих крепостей-монастырей. Как известно, католические рыцари-монахи отважно сражались с врагами Христианства не только на суше, но и на море. Флот военно-духовного Тевтонского Ордена очистил Балтийское море от пиратских шаек «витальеров» («виталийских братьев» или «ликеделеров») и в 1396 г. уничтожил главное разбойничье гнездо — г. Висби на о. Готланд. Флот рыцарей-иоаннитов, именовавшихся в разные периоды своей истории также «кипрскими», «родосскими» и «мальтийскими рыцарями», был грозой мусульманских корсаров Средиземноморья, главным образом турок-османов, отправив на дно морское за несколько столетий бесчисленное множество турецких кораблей и покрыв себя неувядаемой славой в морской битве при Лепанто{29}, где был сломан становой хребет турецкого могущества в Средиземноморье. Запорожские козаки также отважно бились с турками на море. На своих юрких многовесельных лодках-«чайках» {30}, прямых преемницах однодеревок-«моноксилов» древнерусских князей Олега Вещего, Игоря Старого, Святослава Игоревича и Владимира Святого, запорожцы захватывали многопушечные турецкие корабли-«катарги»{31} и не раз, по выражению Н.В. Гоголя, «шарпали» берега захваченной пришедшими из глубин Азии турками древней христианской земли Анатолии, являвшейся некогда сердцем православной Византийской Империи. Любопытно, что сами запорожцы, по описаниям современников-западноевропейцев, охотно называли себя «мальтийс кими кавалерами» и носили на шее восьмиконечные мальтийские крестики с «ласточкиными хвостами» на концах, символизировавшими восемь категорий блаженных из Нагорной проповеди Спасителя{32}. Разумеется, запорожцы могли заимствовать мальтийские кресты не только напрямую у рыцарей Мальтийского Ордена, но и опосредованно, через воинов польско-русско-литовской Речи Посполитой. Дело в том, что отборные войска этого государства, чьими подданными, а вернее — союзниками, на протяжении столетий являлись козаки, тяжеловооруженные гусарские и панцирные хоругви, состояли из рыцарей, украшавших свои кирасы и флюгера (флажки) на копьях «кавалерскими» мальтийскими крестами {33}. Сходство с символикой Мальтийского Ордена усиливалось еще и за счет одинаковой — красно-белой — цветовой гаммы. Не случайным в этой связи представляется и тот факт, что все основные ордена Речи Посполитой — Святого Станислава, Белого Орла и «За военные заслуги» («Виртути милитари») представляют собой в основе мальтийские кресты. Это говорит о том, что все воинское сословие этого пограничного с миром воинствующего ислама христианско го славянского государства, в котором находилось крупнейшее в Европе Приорство Державного Ордена рыцарей-госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского, Родоса и Мальты (Мальтийского Ордена) — Острожский майорат — в целом воспринимало себя в качестве братства рыцарей-крестоносцев, «поборающих на поганых» и служащих щитом Европы от воинствующего ислама. Поэтому не удивительно, что и запорожское козачество, православное «лыцарство», на протяжении столетий являвшееся неотъемлемой составной частью воинского сословия Речи Посполитой, привыкло считать эти «крестоносные» духовные ценности своими{34}. Положение изменилось лишь в начале XVII в., при польском короле Сигизмунде III Вазе — фанатичном католике и выученике иезуитов, заклятых врагов Православия (и Мальтийского Ордена!), вознамерившихся помочь Ватикану (между прочим, всегда стремившемуся подчинить своему влиянию козаков и мальтийских рыцарей — причем эти попытки долго оставались безуспешными!) насильственно окатоличить все население Речи Посполитой (считавшейся дотоле, по сравнению с другими современными европейскими государствами, настолько веротерпимой страной, что ее даже прозвали «убежищем для еретиков» {35}!) с целью последующего использования ее огромных материальных и людских ресурсов в целях Контрреформации. {36} Изменилось, кстати, самым роковым образом — в конечном итоге, как для самой Речи Посполитой, так и для козачества в его традиционной форме существования {37}!
Комментарии
1
Условимся, во избежание путаницы, называть всякое монашеское или духовно-рыцарское братство «Орден» (во множественном числе: «Ордены»), в отличие от наградного знака, именуемого «орден» (во множественном числе: «ордена») — хотя эти наградные «ордена» и происходят исторически от видимых знаков принадлежности к «Орденам» (монашеским, а позднее — и светским рыцарским организациям).
2
Нам представляется уместным, в отличие от «великорусских» донского, гребенского и ведущего свое происхождение от последнего терского, яицкого (уральского) и прочих казачьих войск, говорить в отношении Украины и, в частности, Запорожья, не о «казачестве», а о «козачестве», и не об «атаманах», а об «отаманах», что соответствует особенностям местного произношения этих слов.
3
Еще известный предводитель козачества Остап (Евстафий) Дашкович, староста чигиринский и каневский, живший в первой половине XVI в., предлагал сейму Речи Посполитой организовать защиту Днепра от набегов крымских татар-вассалов Османской империи — посредством постоянной стражи из 2 000 козаков и устроить за днепровскими порогами рыцарскую школу (К. Осипов, Богдан Хмельницкий, М., 1948, с. 32).
4
Буквально: «(лесная) засека».
5
В отличие от военно-монашеских Орденов Западной Европы, близких по своей структуре к ремесленным цехам и ложам, Запорожская Сечь имела структуру пастушеского кочевья, что выражалось в соответствуюшей должностной иерархии и атрибутике. Самоназвание главной ставки Запорожья — Кош — и его устройство родственны понятию «кхош» (укрепленный табор, по-древнерусски «товар», отсюда «товарищ» и «товариство», как называли свое братство сами запорожцы!) у тюркских кочевников. У тюрок «кхошем» назывались 10 объединенных вместе овечьих отар — а Запорожская Сечь к 1775 г. подразделялась именно на 10 округов-«паланок». При каждой отаре у тюрок (например, у ближайших южных соседей запорожцев — крымских татар) состояло по 3 пастуха (чабана). Самый опытный чабан возглавлял всех пастухов «кхоша» (объединенной отары) и назывался «одаман» (что очень похоже на «отаман» — титул атамана запорожских козаков). Главное управление всеми отдельными («малыми») отарами-стадами было сосредоточено в «кхоше», где проживал сам одаман. По аналогии козаки под «Сечью» понимали столицу всего козачества, а под «Кошем» — свое козацкое «правительство» во главе с «кошевым отаманом». Будучи братством христианских рыцарей, козаки именовали себя также «Арматным (вооруженным) Стадом», возводя себя тем самым к евангельскому «малому стаду» (Лк. 12,32), а в «кошевом отамане», которому вручался тростниковый пастушеский посох-булава с золоченым яблоком-навершием, видели воплощение Пастыря Доброго. Уговаривая Богдана Хмельницкого в 1648 г. возглавить их, козаки говорили ему: «Мы как стадо без пастуха!».
