Екатерина Останина - Трагические самоубийства
Итальянский анархист был приговорен к 11 годам тюремного заключения, хотя мечтал героем взойти на эшафот. Не выдержав томительной и однообразной жизни в тюремной камере, лишенный всякого героизма, Луиджи повесился. К печальной истории австро-венгерского королевского дома добавился еще один случай суицида, правда на этот раз лишь косвенно относящийся к родовитому семейству.
О трагедии двух влюбленных в Австрии не забыли и по сей день. В холле ресторана знаменитого венского отеля «Захер» можно увидеть меню обеда, который принц Рудольф заказывал за несколько дней до самоубийства, т. е. в конце января 1889 года. Сегодня это памятник эпохи и одна из главных достопримечательностей отеля.
Меню стоит того, чтобы на него обратить внимание. В длинном списке перечислены устрицы, черепаховый суп, омар a la аrmoricaine, голубая форель под венецианским соусом, жареные перепелки, петух в вине a la francaise, салат, компот, пюре из каштанов, мороженое, фирменный торт отеля «Захер», несколько видов сыра и фрукты. Кроме того, шабли, бордо «Мутон-Ротшильд», шампанское «Рёдерер» и херес «супериор». «Обед, воплощающий совершенство, и одновременно образец, на который должен равняться каждый», – написано в одном из путеводителей по Вене. Принц Рудольф оставался верен положенному ему по праву рождения стилю до конца, как в жизни, так и в смерти.
Любопытно, но в Вене, неподалеку от отеля «Захер», когда-то жил Зигмунд Фрейд. Именно здесь он впервые заявил, что влечение к смерти всегда стоит рядом с инстинктом жизни и продолжения рода. Быть может, подобные мысли и настроения навевает сам город? Недаром многие отмечают, что в Вене «все как-то особенно любят пожить и все как-то особенно влекутся к смерти…».
«А сердце рвется к выстрелу,а горло бредит бритвою…»Владимир МаяковскийВладимир Маяковский вошел в историю как поэт поистине блестящий. Он – обладатель несомненно огромного поэтического таланта. Ни один поэт до него не решался настолько смело реформировать природу стихосложения. У многих сложился образ вечного бунтаря и романтика, который воспел революцию 1917 года. По официальной версии, Маяковский сначала чувствовал в вихре революционных перемен объективную необходимость и самоотверженно отдал новой власти все, что имел, а именно свой талант. Однако мало-помалу поэт втянулся в поток насилия, стал шестеренкой огромного и страшного механизма власти. Наконец, он попал в тиски цензуры, он не мог уйти от обступившей его со всех сторон непобедимой бюрократии. Маяковский разочаровался в идеалах революции. Его мучили совесть и запоздалое раскаяние. Совершенно отчаявшись и сожалея обо всем, что ему пришлось сделать и чем поступиться, он кончил жизнь самоубийством. Следовательно, еще один поэтический талант стал жертвой советского тоталитаризма. Так ли это? Это было бы слишком просто, чересчур хрестоматийно, тогда как все обстоит гораздо сложнее.
Владимир МаяковскийНикто не может сказать точно, каким было детство поэта. Во всяком случае бесспорно одно: именно в ту пору он приобрел массу комплексов, которые составили ядро его характера. Вопреки распространенной версии о его нежных отношениях с сестрами и матерью, на самом деле Маяковский общаться с ними не стремился и старался делать это как можно реже, а по свидетельству Лили Брик, даже деньги матери он посылал после долгих и настойчивых напоминаний. Маяковский был необычен, странен, причем не только внутренне, но и внешне. Этой своей необычностью он отталкивал от себя многих. Поэт мог бы стать объектом тщательного изучения для психоаналитика.
Это был человек высокого роста, с крупными чертами лица, как бы созданными для ваятеля. Его нижняя челюсть сильно выдавалась вперед, что производило впечатление непреклонности и жесткости. Его глаза то становились невероятно выразительными и красивыми, то в них появлялось устрашающее выражение.
Всем своим видом Маяковский напоминал переростка из часто снимающихся в последнее время фильмов ужасов. Казалось, подростку 13 лет насильно ввели экспериментальный гормон роста, в результате чего он быстро вырос, но только внешне, а не в эмоциональном и не в душевном плане. И вот он общается на равных со взрослыми, а сам невыносимо страдает от типичных комплексов, присущих подростковому возрасту.
Это критики создали гипертрофированный образ поэта-великана, «горлана-главаря» с его физической и духовной мощью. Тем не менее Маяковский не был ни сильным, ни даже элементарно физически здоровым. С молодых лет он часто болел, потерял практически все зубы; его нос постоянно выглядел распухшим от преследовавшего Маяковского навязчивого гриппа. Поэт постоянно был простужен, часто болел, лечился в Евпатории и Крыму, обладал мнительностью, как и все мужчины, но, может быть, даже и более. Во всяком случае температуру он мерил без конца. Однажды разбил три градусника подряд.
В стихах он был сильным: «С удовольствием справлюсь с двоими, а разозлить – и с тремя». Однако это были только слова, слова… Маяковский всегда рассчитывал исключительно на внешний, театральный эффект. Ведь даже курил он понарошку: никогда не затягивался глубоко и только пускал дым.
Все его детские страхи, все ужасы подросткового возраста перешли вместе с ним в его взрослую жизнь и даже выросли, раздулись до невероятных размеров. Первый из детских комплексов – страстное желание, чтобы пожалели. Никто не жалеет, никому нет дела до его душевной муки, до его непрерывных жалоб:
…слов исступленных вонзаю кинжал
в неба распухшего мякоть:
«Солнце!
Отец мой!
Сжалься хоть ты и не мучай!
Это тобою пролитая кровь моя льется дорогою дольней.
Это душа моя
Клочьями порванной тучи
В выжженном небе
На ржавом кресте колокольни!
Время!
Хоть ты, простой богомаз,
Лик намалюй мой
В божницу уродца-века!
Я одинок, как последний глаз
У идущего к слепым человека!».
Это ранние стихи Маяковского, в которых заключена обида на весь окружающий мир. Этот мир существует отдельно, ему нет дела до талантливого мальчика-переростка. Его не любят, не понимают, не ценят. Мир не стремится раскрыться ему навстречу. А если это так, то горе этому миру. Он достоин только ненависти, презрения и мести. Слово поэта, человека искусства – и есть поступок, а ранние работы Маяковского дышат неутоленной до исступления жаждой обладания. При этом объект его желания может быть и вполне конкретным («Мария – дай!»), и абстрактным, но также аналогичным женскому образу, не желающему отдаваться и оттого отвратительному:
Вся земля поляжет женщиной,
Заерзает мясами, хотя отдаться…
Нет, не отдается этот мир! Он не хочет Маяковского ни в принципе, ни конкретно. Первая реакция подростка на такое отношение к нему – разрушить все, уничтожить, оплевать, втоптать в грязь:
Теперь —
Клянусь моей языческой силою! —
Дайте
Любую
Красивую,
Юную, —
Души не растрачу,
Изнасилую
И в сердце насмешку плюну ей!
Только у подростка жалоба так стремительно может превратиться в насилие, а обида стать ненавистью. И Маяковский ненавидел, причем все, включая знаки препинания. Он говорил: «…у меня ненависть к точкам. К запятым тоже». В автобиографии он постоянно признается, что ненавидит то одного, то другого. Эта подростковая ненависть металась в нем как слон в посудной лавке. У нее не было выхода, и она давила все вокруг.
Но вот пришла революция, и дала свободу вечной ненависти Маяковского. Энергия огромной концентрации выплеснулась в одну сторону. Что касается идейной стороны вопроса, то поэт был совершенно далек от политики, марксизма и социальных проблем России. Слово «рабочий» ни разу не встречается в его ранних стихах. Однако он говорил с гордостью, что принял революцию сразу и безоговорочно. Перед ним не стояло проблемы – принимать или не принимать. «Моя революция!» Революция же была только поводом к тому, чтобы более свободно писать о насилии и крови:
Пусть
Горят над королевством
Бунтов зарева!
Пусть столицы ваши
Будут выжжены дотла!
Пусть из наследников,
Из наследниц варево
Варится в коронах-котлах!
Так детская обида поэта к власть имущим и не дающим делается постепенно патологией, и она с предельной силой выражается у переростка, наделенного ярчайшим талантом словесной формулировки. На дне же этой патологии таится крайняя неуверенность в себе. Именно об этом говорят строки: «Пусть земля кричит, в покое обабившись: „Ты зеленые весны идешь насиловать!“», именно об этом свидетельствует его постоянная страсть к цитированию любимого Игоря Северянина: «С тех пор, как все мужчины умерли…»
Об этом хорошо писал Лившиц: «Зачем с такой настойчивостью смаковать перспективу исчезновения всех мужчин на земле?.. Нет ли тут проявления того, что Фрейд назвал… сознанием собственной малозначительности?.. Я высказал свою догадку Володе – и попал прямо в цель». В 30 лет Маяковский объясняет, почему ему не удавалось любить. Причин тут множество: не было денег, сидел в тюрьме, однако и в этих объяснениях чувствуется страх и наивность подростка:
