Елена Авадяева - 100 великих казней
Предвидя свой крах, Дантон мог загодя покинуть Францию, но заявил: «Разве можно унести отечество на подошвах башмаков!» — и остался.
Суд проходил со 2 по 5 апреля 1794 года. На судебном процессе в революционном трибунале Дантон избрал своей тактикой нападение. На первый чисто формальный вопрос о месте жительства и об имени отвечал: «Местом моего жительства вскоре будет нирвана, а мое имя вы найдете в пантеоне истории».
Поскольку авторитет Дантона был еще весьма велик, обвинители из кожи вон лезли, чтобы замарать его. Наряду с правдоподобно звучавшими обвинениями в связях со спекулянтами и дельцами-мошенниками приводились и совершенно дикие вымыслы. Например, главный обвинитель Фукье-Тенвиль и председательствовавший на суде Герман заявили, что Дантон хотел «двинуться во главе вооруженной армии на Париж, уничтожить республиканскую форму правления и восстановить монархию». Дантон, с его могучим голосом и темпераментом народного трибуна, перекрикивал судей, доказывал всем собравшимся в зале и около здания трибунала несправедливость возведенных на него обвинений.
«Мой голос, — гремел он, — должен быть услышан не только вами, но и всей Францией…»
Один новейший американский историк назвал присяжных в процессе дантонистов «тщательно отобранной группой людей, заранее враждебно настроенных и нарушающих данную присягу».
Эта оценка соответствует действительности лишь частично: члены трибунала и присяжные были искренне убеждены в том, что интересы народа, революционная целесообразность выше, чем приверженность букве закона. По слухам, Фукье-Тенвиль и Герман даже ходили в совещательную комнату, чтобы побороть сомнения присяжных, и показывали им какой-то неизвестный документ, свидетельствовавший о виновности Дактона. Когда один из присяжных заколебался, другой спросил его:
«Кто более полезен для Республики — Дантон или Робеспьер?» «Более полезен Робеспьер».
«В таком случае нужно гильотинировать Дантона». На вопрос, существовал ли «заговор, направленный на оклеветание и очернение национального представительства и разрушение с помощью коррупции республиканского правительства», присяжные ответили «да».
Еще в годы самой революции Дантона подозревали в связях с английской разведкой. По некоторым догадкам ученых, именно представленные в последнюю минуту присяжным революционного трибунала доказательства существования этой связи и решили окончательно его судьбу.
Настроило против Дантона его бывших друзей и то, что во время якобинской диктатуры Дантон явно выделялся из общего круга революционеров своим образом жизни нувориша, «нового богача», жадностью к материальным благам, к богатству.
Позднее, в конце XIX века, Дантон стал признанным героем французских либеральных республиканцев. Сочувствовавшие им историки, вроде А. Олара, восхваляли Дантона, противопоставляли его «диктатору» Робеспьеру. Вызов принял демократический историк А. Матьез. В своей защите Робеспьера он не щадил Дантона, В результате многолетних настойчивых поисков в архивах, сверки нотариальных актов, купчих и других документов Матьез выдвинул против него тяжкие обвинения в продажности, в сотрудничестве со двором и иностранными разведками.
Как же доказывал Матьез свои утверждения? Он скрупулезно подсчитал все возможные законные источники доходов Дантона (адвокатская практика, жалованье депутата) и пришел к выводу, что они никак не могли послужить даже основой для того довольно крупного состояния, которое успел сколотить за короткий срок бывший провинциальный стряпчий. В 1787 году у Дантона было всего на 12000, а в 1794 году — уже более чем на 200000 ливров различного имущества. Однако можно ли утверждать точно, что это были деньги, полученные Дантоном от роялистов или от английской разведки? Подобно многим другим депутатам-буржуа, Дантон, вероятно, занимался спекуляцией «национальными имуществами» (так назывались конфискованные земли дворян-эмигрантов, пущенные в продажу во время революции). Кроме того, в руках Дантона в бытность его министром были очень большие секретные суммы, которые он имел возможность расходовать почти бесконтрольно. Мог он попользоваться и кое-чем из добычи, захваченной французской армией в Бельгии (о чем тоже имеются намеки в документах). Все это, конечно, не украшает облик Дантона, но оставляет недоказанным обвинение в подкупе и шпионаже. Вместе с тем есть и другие свидетельства. Еще в начале революции, в ноябре 1789 года, французский посол в Лондоне доносил министру иностранных дел: «В Париже есть два англичанина, один по имени Дантон, а другой по имени Паре (секретарь Дантона), которых некоторые подозревают в том, что они состоят специальными агентами английского правительства».
Трудно подозревать французского дипломата в предубеждении против Дантона. Его имя тогда было еще совершенно неизвестно, и посол даже считал Дантона англичанином.
После ареста Дантона среди его бумаг было обнаружено письмо от английского министерства иностранных дел банкиру Перрего с поручением выплатить довольно большие суммы денег лицам, обозначенным инициалами. Эти деньги должны были составлять вознаграждение за услуги, оказанные Англии, в частности, за выступление с провокационными речами в якобинском клубе. Неясно, как могло попасть это письмо к Дантону, если оно не было передано ему самим банкиром Перрего.
Обвинение Дантона в шпионаже получает и косвенное подтверждение в доказательстве того факта, что он принимал деньги от французского двора. В 1851 году была опубликована переписка Мирабо с графом Ламарком. В этих доверительных личных письмах, относящихся к 1791 году, Мирабо, который уже состоял на службе у двора, упоминал как само собой разумеющееся обстоятельство, что Дантон получал деньги за помощь королю в подготовке контрреволюционного переворота. Одним из лиц, сотрудничавших с Дантоном в этих махинациях, был некто Талон, проходимец, занявший пост начальника королевской тайной полиции, организатор роялистской пропаганды. Уехав за границу и разбогатев в Англии на финансовых спекуляциях, Талон через девять лет после казни Дантона, в 1803 году, рискнул вернуться во Францию, но был немедленно арестован полицией консула Бонапарта. В своих показаниях он рассказал о сотрудничестве с Дантоном, что тот, будучи министром юстиции добыл Талону заграничный паспорт, когда ему стало опасно оставаться во Франции. Талон подтвердил, что он вел переговоры с английскими агентами относительно спасения короля.
В этом деле ему опять-таки вызвался помочь Дантон, который намеревался добиться этой цели принятием декрета об изгнании.
По словам Талона, Дантон потребовал, однако, такую крупную сумму, которую английский премьер-министр Уильям Питт-младший никак не соглашался дать, хотя бы даже после спасения короля. Не следует думать, что Талон своими показаниями хотел очернить память Дантона. Скорее наоборот, для Талона, как роялиста, эти поступки Дантона были вполне похвальными, хотя и не бескорыстными. Так что у Талона не было причин лгать.
Еще один из роялистов, Теодор Ламет, в своих мемуарах, увидевших свет только в XX веке, вполне независимо от Талона подробно изложил эту историю переговоров Дантона с иностранными державами, в том числе с Англией, о спасении короля за два миллиона ливров и об отказе Питта дать согласие уплатить запрошенную сумму.
Нет нужды продолжать, воспроизводя многочисленные дополнительные свидетельства, которые привел Матьез, для подтверждения рассказов Талона и Ламета. Французский историк попытался под углом зрения этой версии «пересмотреть» всю деятельность Дантона в годы революции. Большинство специалистов сочло в целом теорию Матьеза недоказанной. Эти историки с полным основанием решительно отвергли его попытку представить Дантона только взяточником и шпионом, игнорируя ту объективно большую революционную роль, которую он сыграл в ряде важнейших событий тех грозовых лет. 4 апреля Дантону и Кмиллу Демулену вынесли приговор, а утром следующего дня обоих на тележке отвезли на Гревскую площадь.
Проезжая мимо дома, где жил Робеспьер, Дантон крикнул:
«Максимильен, я жду тебя!» (И не ошибся: через три месяца пала голова Робеспьера.) Перед казнью Дантон ругался площадными словами, а Камилл Демулен плакал. Перед тем как взойти на эшафот, Дантон подошел к товарищу и поцеловал его. Палач заявил, что это противоречит закону.
«Дурак! — усмехнулся Дантон. — Разве ты в силах помешать нашим головам через пять минут поцеловаться в корзине?»
МАКСИМИЛЬЕН РОБЕСПЬЕР
1 мая 1794 г. Робеспьер отправился на несколько дней вместе с Сен-Жюстом погостить к одному из друзей, гражданину Марше. Среди ночи Робеспьер испускает ужасный крик и просыпается с испуганным лицом. Сен-Жюст спрашивает его о причине испуга, и Робеспьер рассказывает ему, что видел во сне человека, одетого в черное, который, показав ему бумагу с изображением буквы S кровавого цвета, произнес несколько угрожающих слов и хотел отрубить голову этой бумагой. После этого не прошло и нескольких недель, как палач отрубил Робеспьеру голову. Имя этого палача начиналось с буквы S — его звали Sanson.
