Елена Авадяева - 100 великих казней
Карл управлял Англией страхом и силой. Тюрьма, телесные наказания, каторжная работа царили повсеместно. Послушные суды заставляли народ принять католичество. Конные отряды посылались в провинции для сбора податей. Людей по приказу Карла хватали, секли, отрубали им носы и уши, выжигали щеки.
Изувеченные, истекающие кровью, заклейменные горячим железом, эти несчастные перевозились от позорного столба в тюрьму Гэт-Гоуз, Маршалси или Лондонскую Башню.
Монархов и до этого нередко насильственно свергали с трона, немало их кончало жизнь под топором палача, но всегда при этом они объявлялись узурпаторами престола — их лишали жизни, но по приказу другого, объявленного законным государя. Когда судили бабку Карла I, Марию Стюарт, невозможно было подыскать подходящие судебные прецеденты, хотя речь шла не о царствующей королеве, которую к тому же судили в другой стране и по повелению монарха страны, где она провела в тюрьме почти два десятилетия. Во время английской революции парламент, вопреки сопротивлению Карла I, настоял на казни двух его главных советников, осуществлявших политику королевского абсолютизма, — графа Страффорда и архиепископа Лода. Их процессы произвели сильное впечатление, но и они не могли идти ни в какое сравнение с судом над королем.
Исключительность процесса Карла I подчеркнула сама история — только через полтора века, в годы другой, еще большей по масштабам народной революции снова бывшие подданные судили своего монарха. Но и тогда это стало событием, эхо которого отозвалось по всей Европе.
Процесс Карла I поражал воображение также силой характера врагов, столкнувшихся в этом деле. Во многом можно было обвинить Карла: и в стремлении утвердить на английской почве королевский абсолютизм иноземного типа, и в полной неразборчивости в средствах, и в готовности на любые клятвопреступления, на циничное попрание самых торжественных обещаний, на сговор с врагами страны и на предательство, если это было в его интересах, своих наиболее верных сторонников, на отречение от исполнителей своих приказаний и на то, что, если нужно, он пролил бы реки крови своих подданных. Но нельзя отказать Карлу и в неукротимой энергии, в убежденности в справедливости своего деда, в том, что используемые им дурные средства служат благой цели. Уже в предсмертной речи с эшафота он заявил собравшейся толпе: «Я должен сказать вам, что ваши вольности и свобода заключены в наличии правительства, в тех законах, которые наилучше обеспечивают вам жизнь и сохранность имущества. Это проистекает не из участия в управлении, которое никак вам не надлежит. Подданный и государь — это совершенно различные понятия». За несколько минут до казни Карл продолжал отстаивать абсолютизм с таким же упрямством, как и в годы наибольшего расцвета своего могущества.
Революционерам надо было созреть для борьбы и для торжества над таким убежденным противником, за которым стояли столетние традиции, привычки и обычаи многих поколений. Несомненно, что только давление снизу, со стороны народа, побудило руководителей парламентской армии — Оливера Кромвеля и его единомышленников — пойти на углубление революции, на ликвидацию монархии и провозглашение республики. Это, однако, не исключало того, что лондонская толпа была раздражена своекорыстной политикой парламента. Недовольство вызывалось растущим бременем налогов, разорением, связанным с многолетней гражданской войной. Стоит ли удивляться, что порой это недовольство окрашивалось в монархические тона? С другой стороны, большое количество парламентских политиков боялось народа и готово было цепляться за монархию как возможного союзника. Карьеристский расчет заставлял этих людей сомневаться в прочности порядка, который будет создан без привычной монархической формы власти, страшиться ответственности в случае реставрации Стюартов, что все время оставалось реальной политической возможностью.
Нельзя было найти юриста, который составил бы обвинительный акт против короля. Палата лордов отказалась принять решение о предании Карла суду. Палата общин, подвергнутая «чистке» от сторонников соглашения с королем, назначила в качестве судей 135 лиц. На их верность, как считали, можно положиться. Но 50 из них сразу отказались от назначения, большинство остальных под разными предлогами не поставили своей подписи под приговором.
Нужна была поистине железная воля Кромвеля и его ближайшего окружения, а также тех демократически настроенных офицеров-левеллеров (уравнителей), которые по своим политическим взглядам стояли левее руководителей армии, чтобы преодолеть страхи одних, возражения других, интриги и эгоистические расчеты третьих и решиться на чрезвычайную меру, поразившую Европу.
Идя на этот дерзкий революционный шаг, верхушка армии стремилась внешне сохранить связь с английской конституционной традицией, по крайней мере с теми ее положениями, которые не были ликвидированы самой логикой развития революции. Однако провести процесс над королем в соответствии с конституционными принципами, как раз включавшими безотчетность монарха перед подданными за свои поступки, было заранее безнадежным делом. Более того, для Карла I, тоже пытавшегося по существу изменить форму правления в Англии по примеру континентального абсолютизма, конституционная почва была наиболее удобной для оспаривания правомочности суда.
Именно в этой плоскости и началась 20 января словесная дуэль между председателем суда Брейдшоу и Карлом в Вестминстер-холле, где происходил процесс короля. Черные камзолы пуританских судей, многочисленная стража с мушкетами и алебардами, внимательно наблюдавшая за зрителями на галереях, подчеркивали суровую торжественность происходившего. Брейдшоу объявил «Карлу Стюарту, королю Англии», что его будут судить по решению английского народа и его парламента по обвинению в государственной измене.
Карл обвинялся в том, что, будучи признанным в качестве короля Англии и наделенным поэтому ограниченной властью и правом управлять согласно законам страны, злоумышленно стремился к неограниченной и тиранической власти и ради этой цели изменнически повел войну против парламента. Со своей стороны Карл потребовал разъяснить, какой законной власти он обязан давать отчет в своих действиях (отлично зная, что такой власти не существует по конституции). «Вспомните, что я ваш король, законный король», — настойчиво твердил Карл. Обращаясь к Карлу, Брейдшоу повторил выдвинутые обвинения, призвав его к ответу за содеянное «от имени английского народа, королем которого вы были избраны».
Таково было действительное представление пуритан о предназначении короля, но оно имело мало общего с традиционным конституционным правом Англии. Карл снова возразил: «Англия никогда не была государством с выборным королем. В течение почти тысячи лет она являлась наследственной монархией». Король объявил далее, что он стоит за «правильно понятое» право палаты общин, но что она без палаты лордов не образует парламента. «Предъявите мне, — добавил король, — законные полномочия, подтверждаемые словом божьим, Священным писанием или конституцией королевства, и я буду отвечать». Карл пытался всю конституционную аргументацию и все доводы от Священного писания, которыми оперировали его противники, обратить против них самих.
Он апеллировал к зрителям, присутствовавшим в Вестминстер-холле, среди них было немало его сторонников — «кавалеров», даже кричавших «Боже, спаси короля!» при удачном для Карла повороте в словопрениях. Брейдшоу был вынужден отдать приказ увести арестованного.
Результаты словесного поединка в первый день были не очень обнадеживающими. «Конституционная» аргументация обвинения сразу же обнаружила свои слабые стороны, и это дало дополнительные основания колеблющимся выразить свои сомнения. Но это же усиливало решимость таких людей, как прокурор Кук, заявивший: «Он должен умереть, а с ним должна умереть монархия».
На следующий день было воскресенье, пуританские судьи слушали три проповеди. Впрочем, и проповедники не сошлись во мнениях, как поступить с королем. Утром в понедельник 62 судьи собрались на частное заседание: обсуждался вопрос, как реагировать на оспаривание королем полномочий суда. И снова было решено соблюдать видимость конституционности его действий, соответствия традиционному праву. Дальнейший отказ короля отвечать на вопрос, признает ли он себя виновным, было решено считать утвердительным ответом. Хотя это ускоряло вынесение приговора, но в значительной степени лишало процесс его пропагандистской ценности. Ведь в таком случае механически отпадала необходимость вызывать свидетелей, которые своими показаниями сделали бы очевидной виновность короля; прокурор лишался повода для произнесения обвинительной речи. При признании обвиняемым инкриминируемого ему преступления этого требовала судебная процедура, чему в пределах возможного стремился следовать революционный трибунал. После полудня открылось второе регулярное заседание суда. Брейдшоу заявил королю, что суд не позволит ставить под сомнение свои полномочия. Карл снова выдвинул возражения конституционного характера: по закону монарх не может быть преступником, палата общин не имеет судебной власти. Опять начались дебаты. Во вторник на частном заседании снова было принято решение еще раз дать королю возможность ответить на обвинение, если он согласится признать полномочия суда. В противном случае утром 24 января будет вынесен приговор. Последовал еще день словесной перепалки. Лишь когда Брейдшоу сбрасывал сковывавшие его путы конституционного крючкотворства, когда он, по существу, говорил о преступлениях короля — инициатора кровавой войны против народа, все становилось на свое место и Карл представал перед судьями и зрителями тем, чем он был в действительности, — поборником реакции и тирании. Конечно, речи Брейдшоу менее всего могли поколебать уверенного в своей правоте Карла.
