Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
Кроме того, обращение друга к лирическому герою «дотяни им назло!» напоминает напоминает обращение самого героя к своему другу: «Хоть какой — доберись, добреди, доползи!» («Если где-то в чужой неспокойной ночи…», 1974). Да и в «Побеге на рывок», вспоминая неудавшийся побег, герой сетует на то, что ему с другом не удалось «дотянуть» и «добрести»: «Нам — добежать до берега, до цели». Причем здесь лагерная действительность напрямую сравнивается с войной: «Обернулся к дружку: / Почему, мол, отстал? <…> Лихо бьет трехлинейка, / Прямо как на войне» (АР-4-14). А в «Песне о погибшем друге» читаем: «И в войне взад-вперед обернулся» (похожее соответствие наблюдается между «Побегом на рывок» и черновиком песни «Я скоро буду дохнуть от тоски…», 1969: «Лихо бьет трехлинейка, / Прямо как на войне» = «За родину был тост алаверды, за Сталина — / Ну точно как на фронте»: АР-10-18).
Чуть раньше «Песни о погибшем друге» была написана «Баллада о двух погибших лебедях» (1975)267, где также во многом предвосхищена ситуация «Побега на рывок»: если «лебеди как раз сегодня повстречались», то и двое заключенных, ушедших в побег, были незнакомы друг с другом: «Прохрипел: “Как зовут-то / И какая статья?”»; лебеди «парят открыто» (АР-2-209), а побег совершен «белым днем» (АР-412); лебедей отстреливают охотники, а беглецов убивают лагерные стрелки, причем лебедей и беглецов — двое, а для убийц уничтожать их — потеха: «Ну и забава у людей — / Убить двух белых лебедей!» = «И запрыгали двое <.. > Умора просто, до чего смешно!»; «Стреляют влёт, открыто» (АР-2-209) = «Лихо бьет трехлинейка».
В обоих произведениях появляются религиозные мотивы, но лишь для того, чтобы подчеркнуть безнадежность ситуации: «Спаси их, боже, сохрани! / Но от судьбы не скрыться» (АР-2-209) = «Но свыше — с вышек — всё предрешено».
А охотники и стрелки тем временем довершают свое дело в поту: «Вот отирают пот со лба / Виновники паденья» = «Взвод вспотел раза три, / Пока я куковал, / Он на мне до зари / Сапогами ковал» (АР-4-10). И в обоих случаях они названы одинаково: «Душа у ловчих без затей / Из жил воловьих свита» = «Вот и сказке конец: / Зверь бежал на ловца — / Снес, как срезал, ловец / Беглецу пол-лица». В первом случае ловчие убивают птиц, а во втором — зверей. Налицо использование одинакового приема аллегории: звери (птицы) = люди; ловчие = власть.
В черновиках «Побега на рывок» советская власть названа нежданными гостями: «Слушай сказку, сынок, / Вместо всех новостей, / Про тревожный звонок, / Про нежданных гостей, / Про побег на рывок, / Про тиски западни. / Слушай сказку, сынок, / Да смотри, не усни» /5; 504/. Этот образ уже встречался в песне «У нас вчера с позавчера…» («Мы их не ждали, а они уже пришли»), в «Балладе о брошенном корабле» («Эти ветры — незваные гости») и в наброске «Не возьмут и невзгоды в крутой оборот…» («Мои верные псы сторожат у ворот / От воров и нежданных гостей»)™.
В основной редакции «Побега на рывок» лирический герой вспоминает: «А я бежал и думал: добегу ли?». Но на этот вопрос уже был дан ответ в «Прерванном полете»: «Не добежал бегун-беглец…». И в самом деле: в последней песне героя убили, а в «Побеге на рывок» убили его напарника, самого же героя схватили и вернули в лагерь. И здесь же напарник назван беглецом: «Всем другим для острастки / Кончен бал с беглецом» (С4Т-3-276). Причем в этой песне герой вспоминал: «А за нами двумя — / Бесноватые псы», — и такая же ситуация с погоней была представлена в песне «Еще не вечер»: «За нами гонится эскадра по пятам».
Теперь рассмотрим перекличку «Побега на рывок» с «Натянутым канатом» (1972): «Минуты две до берега, до цели? / Но свыше, с вышки, всё предрешено» (АР-4-8) = «Бой со смертью — три минуты».
В обоих случаях условное время (две-три минуты) отделяет лирического героя от избиения или убийства: «Целый взвод меня бил, / Аж два раза устал», «Но в опилки, но в опилки / Он пролил досаду и кровь» 269
И еще важный штрих. Слова героя в «Побеге на рывок»: «А я бежал и думал: добегу ли? / И даже не заметил, что один» (АР-4-15), — напоминают «Песню о новом времени», написанную десятью годами ранее: «Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей, / На скаку не заметив, что рядом товарищей нет» («бежал» = «скачке»; «не заметил» = «не заметив»; «что один» = «что рядом товарищей нет»).
А описание убийства его напарника в том же 1977 году отразится в стихотворении «Тушеноши»: «Но поздно: зачеркнули его пули / Крестом — в затылок, пояс, два плеча <…> Псы покропили землю языками / И разбрелись, слизав его мозги» = «Вы ляжете, заколотые в спины, / И Урка2™ слижет с лиц у вас гримасу» («в затылок, пояс, два плеча» = «в спины»; «псы» = «Урка»; «слизав» = «слижет»).
Вот и сказке конец -
Зверь бежал на ловца — Снес, как срезал, ловец Беглецу пол-лица.
Устойчивое выражение «зверь бежал на ловца», используемое в качестве аллегории, восходит в творчестве Высоцкого к «Охоте на волков»: «Почему же, вожак, дай ответ / Мы затравленно мчимся на выстрел / И не пробуем через запрет?»; к «Охоте на кабанов»: «Только полз присмиревший подранок, / Завороженно глядя на ствол» (черновик: «И в каком-то едином упорстве / Кабаны нарывались на дробь» /2; 540/); а также к песням «Оплавляются свечи…» и «Заповедник»: «И, в предсмертном томленье, / Озираясь назад, / Убегают олени, / Нарываясь на залп», «Птица на дробь устремляет полет».
Взвод вспотел раза три,
Пока я куковал, — Он на мне до зари Сапогами ковал (АР-4-10).
Власть может затоптать, избить ногами или отдать об этом приказ: «И эхо топтали. но звука никто не слыхал» («Расстрел горного эха»), «Вперед к победе! Сопер- [494] [495] ники растоптаны и жалки» («Марш футбольной команды “Медведей”»), «Назван я перед ратью двуликим — / И топтать меня можно, и сечь» («Я скачу позади на полслова…»). Любопытно, что рать в последнем стихотворении — это тот же взвод из «Того, который не стрелял» и «Побега на рывок», та же конница из черновиков «Разбойничьей» («Как из лютой вольницы / Налетела конница!» /5; 361 Г, те же «отборные в полку головорезы» из песни «Целуя знамя» и та же дружина из «Песни о вещем Олеге», которая «долго <…> топтала волхвов / Своими гнедыми конями». Кони, конечно, были подкованы, так что ситуация здесь та же, что и в «Побеге на рывок». Сравним заодно ситуацию в «Песне о вещем Олеге» (1967) с редким вариантом стихотворения «В голове моей тучи безумных идей…» (1970), где лирический герой прорывается на футбольный матч: «И долго дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями» = «Я под брюхом привыкших топтать лошадей / Миновал верховых лейтенантов» [496] [497] [498] («дружина» = «верховых лейтенантов»; «топтала» = «топтать»; «конями» = «лошадей»).
А глагол сечь из стихотворения «Я скачу позади на полслова…»: «Назван я перед ратью двуликим — / И топтать меня можно, и сечь»272, - был реализован в нем следующим образом: «И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили / И надругались, плетью приласкав». Обратим внимание, что здесь над лирическим героем лошадь вздыбили, а в вышеупомянутой «Песне о вещем Олеге» «.дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями», причем в обоих произведениях приказ об избиении волхвов и лирического героя был отдан князем (персонифицированный образ власти): «Ну, в общем, они не сносили голов — / Шутить не могите с князьями!», «Но взойдет и над князем великим / Окровавленный кованый меч».
Встречается образ князя и в песне «Жил-был добрый дурачина-простофиля…» (1968): «Влез на стул для князей простофиля». А потом он залез на «стул для царей» и стал вести себя так же, как «вещий Олег»: «Вот возьму и прикажу запороть!» (1968) = «Дружина взялась за нагайки» (1967). Причем эта дружина будет упомянута и в «Дурачине-простофиле»: «Стал советы отдавать, кликнул рать».
