Коллектив авторов - Казачий Дон: Пять веков воинской славы
Для донской свадьбы характерна паритетность двух родов (жениха и невесты); их сближение происходит благодаря многократным взаимным визитам («торить дорогу») и угощениям, как в добрачный период, так и после заключения брака.
К своеобразным казачьим чертам ритуала можно отнести наличие в составе поезжан свадебного кортежа – так называемого храброго поезда или храброй команды – отряда верховых молодых казаков, сопровождающих жениха на пути к невесте, к церкви и его дому после венчания. Жених и казаки скачут верхом; «храбрые» поют воинские песни, стреляют в воздух. На время свадьбы дружко берет на себя правовые полномочия – разрешение конфликтов, регламентацию поведения, то есть ту роль, которую выполнял в прошлом ватажный атаман. Он также оберегает жениха и невесту от «сглаза».
Название обряда «подушки» имеет параллели в западных версиях свадьбы (например, смоленской), но его содержание индивидуально: шествие женщин с подушками в дом жениха, сопровождаемое пением и плясками. Третий своеобразный момент казачьей свадьбы – роль мужчин в обрядах второго дня («каравайных обедах»). Они пели былинные и исторические песни, развлекали гостей небылицами и скоморошинами, а также демонстрировали искусство борьбы «на поясках».
Отношение к детям и их воспитание. Состав семьи в XVII в. вряд ли мог быть большим. По мнению В.Н. Королева, его рост связан с распространением земледелия, требовавшего многих рабочих рук. Анализу казачьей семьи по этому признаку на основе статистических данных уделил внимание С. Номикосов. Отмечая появление больших семей, насчитывавших 30 и более человек, он показал, что столь же распространенными были и семьи небольшие. В последней четверти XIX в. нормальной считалась семья из шести человек. Малые семьи (до четырех душ) составляли, по данным автора, до 60 %, средние – от шести до девяти душ – 30 % и большие (около 13 душ) – приблизительно 10 %. Такая большая семья могла жить в пяти-шести домах, но оставалась единой благодаря нормам обычного права. В соответствии с ними верховенство в решении всех вопросов, включая имущественные, принадлежало главе семьи (отцу и деду).
Семейному праву уделил внимание в своих этнографических исследованиях на Дону М.Н. Харузин. Как пишет этот автор, дети считались знаком «благословения Господня над семьей», а неимение их «почиталось за Божье наказание». Безусловное верховенство над детьми воли отца казаки обосновывали, исходя из христианских представлений: «Власть отца от Бога и по подобию Божию: один отец всего света – Бог. Он всему хозяин; так и отец в семье»; «Отец в дому как Авраам в раю: Авраам в раю первый, и отец в дому первый есть». Хотя и авторитет матери, родившей детей в муках, был высоким: «По смерти отца она его место заступает».
Обязанностью родителей было «вскормить, вспоить, воспитать «в страхе Божием» и приучить к хозяйству», обучить грамоте и ремеслам. Когда дети вырастут, следовало их женить, а для сыновей приготовить «справу» (обмундирование, коня, оружие).
Особое значение для казачьей общины имели инициации – посвятительные обряды (пострижины на 40-й день после рождения и сажание на коня в 3 года) и военные испытания юношей 15–17 лет. Поскольку инициации имеют целью физическую и психологическую подготовку молодежи к хозяйственной, социальной, брачно-семейной и духовной жизни общества, они сопровождаются испытаниями. По А.К. Байбурину, цель инициации «установить искусственную границу в биологической постепенности». Один из распространенных способов установления границы состоит в «своего рода высвечивании, «прояснении» мужских признаков индивида в мужской инициации и женских признаков в соответствующих женских ритуалах».
В течение двух недель или месяца юноши упражнялись в верховой езде, стрельбе на скаку, джигитовке, бое плетьми, переплывали в полном вооружении реку. Лучшие получали поощрительные призы от атамана – оружие, уздечку и др. За это время молодежь проходила испытание и в итоге переходила в другую возрастную и социальную группу. Поэтому подобные смотры могут быть приравнены к древним инициациям (ритуалам посвящения) в новых организационных условиях.
С течением времени возраст 14–15 лет сохранил свое значение перехода в следующую страту – юношескую. В то же время принятие в военную общину, приобщение к воинству передвигались на более позднее время, вместе с изменением возраста призыва на службу. В группу «малолетков» – совершеннолетних, привлекавшихся к внутренней станичной службе и проходивших необходимое обучение, юноша переходил в 17 лет, с 1875 г. – в 18; с 1909 по 1917 г. – 19.
По указу от 31 декабря 1765 г. от казаков требовалось, чтобы «на всякий случай потребное по их обряду ружье, лошадей и прочее исправно имели». В.Д Сухоруков показал, что воинские навыки юноши старше 15 лет получали благодаря играм и тренировкам в предместьях населенных пунктов. Юноши проводили время, упражняясь в стрельбе из лука или ружья, джигитовке, участвовали в охоте. Войсковой атаман проводил военные игры и смотр, на котором оценивались быстрота лошадей в скачке, навыки стрельбы, обмундирование и вооружение.
Воинская обрядность имела несколько типичных форм, среди которых важнейшими были проводы и встреча казака со службы. Но еще раньше сложился ритуал проводов и встреч казачьих станиц, отправлявшихся за жалованьем в Москву. Возник он независимо от проводов рекрут и имел свою специфику. Но по мере вовлечения казаков в службу Российскому государству постепенно с ним сблизился.
В XVII – начале XVIII в. он имел военно-общинный характер. Народ вместе с походным войском двигался к часовне (позже церкви), где присутствовали на обедне и молебне Николаю «о покровительстве подвизающихся на брань», и, выйдя на площадь, пили прощальный ковш, затем провожали войско до судов, «запивали взаимное прощание», оставаясь на берегу, пока флотилия не скрывалась.
Возвращение отмечалось теми же действиями в обратном порядке: стрельбой на рубеже, встречей приплывших на пристани всем народом; движением к часовне (церкви), службой благодарственного молебна. Походный атаман сдавал полномочия, казну, и затем жители станицы расходились по домам.
В период государевой службы рассмотренный ритуал сменился проводами казаков на службу и встречей при возвращении. Отдельные эпизоды этих обрядов и целостное описание ритуала находим в очерках Г. Шкрылева и М.Н. Харузина.
Казак готовил походный вьюк, снаряжение коня, оружие, форменную одежду, новое нижнее белье, огниво. Принято было иметь при себе образок и ладанку с горстью родной земли. Землю брали с могилы родных, возле церкви или в саду (иконка и ладанка подвешивались к нательному кресту). Оберегом служил и текст написанной от руки молитвы (обычно 90-го псалма «Живый помощи Вышняго», называемого в народе «подорожним»).
Все это должно было оградить воина от ранений и других бед. В случае нечаянной смерти этот комплекс предметов замещал обряд погребения, происходящий символически в один момент.
«Выход» казака на службу включал прощание с родом. Со всех хуторов съезжались родственники, чтобы проводить его в другую, полную опасностей и лишений жизнь. Часть обрядов происходила в доме, в семье. Новобранца сажали под иконы; гости пели военные песни, произносили напутствия. В кругу близких отец благословлял иконой становившегося на колени сына: «Не посрами казачьей чести», или: «Не посрами Тихого Дона и звания казачьего».
Казак целовал иконы, прощался с отцом, матерью и женой, крестясь и пятясь, выходил из дома. Во дворе жена или отец подводили оседланного коня, кто-либо из родственников подавал оружие. Обязательными были действия при выезде из ворот – стрельба в землю у воротного столба, перескакивание через какой-либо предмет. Большое значение придавалось в этот момент поведению коня, как бы предвещавшему судьбу служивого. За пределами двора новобранцы соединялись в церкви, где служили молебен, после чего начиналось движение к условному рубежу селения. Мужчины и почтенные старики, выстроившись в ряд человек по восемь, шли по станице и пели провожальные песни. За ними вели коней, шли родные и знакомые. На краю селения стояли столы с угощением для станичников, а уходящие из дома казаки демонстрировали свою удаль (джигитовали), состязались в умении владеть оружием, управлять конем, демонстрировали снаряжение.
В станицах и хуторах, расположенных по течению Дона, прощались и с самим «кормильцем Доном Ивановичем». Завершался этот этап построением, выстрелом в воздух и стремительной скачкой в поле. Иногда прощание с «обществом» сокращалось до молебна и сопровождения отъезжающих к краю станицы, и тогда основной смысл ритуала сводился к прощанию с домом.
Возвращение и встреча с родным краем начиналась с одаривания Дона предметами личной экипировки. В Дон бросали фуражки, рубахи, шаровары. Приближаясь к дому, казаки через определенные промежутки времени производили выстрелы в воздух, здоровались с Доном и Донцом, станичниками, родными. Войдя в дом, казак целовал иконы, затем обнимал отца, мать, жену и детей. По случаю возвращения казаков служили молебен и устраивали станичное угощение. Наступало время исполнения обетов, данных при уходе. Церкви дарили иконы, оклады, колокола.
