Александр Кучинский - Преступники и преступления. Законы преступного мира. Побеги, тюремные игры
„Осужден за изнасилование“. Подобная татуировка очень часто выкалывается насильно
К этому времени дверь в купе оказалась закрытой. Сакалаускас произвел несколько выстрелов через дверь, а также в потолок в направлении багажного отделения, где находились Семенов и Нечаев. После этого он открыл дверь и продолжил стрельбу в раненых. В это время прапорщик Пилипенко, придя в сознание, вышел из купе. Сакалаускас, увидев его, произвел несколько выстрелов в прапорщика.
Раненый Пилипенко пытался убежать в направлении помещения кухни, однако Сакалаускас произвел несколько выстрелов ему вдогонку. Смертельно раненный прапорщик упал на пол коридора напротив кухни. По окончании патронов в пистолетах Сакалаускас бросил их и взял еще два пистолета в купе начальника караула, вновь подошел к купе личного состава и продолжил стрельбу в находившихся там лиц. Раненый начальник караула Пилипенко, пытаясь спрятаться, заполз в помещение вагонной кухни, где впоследствии умер от полученных ранений и острой кровопотери. Всего Артурасом Сакалаускасом было произведено 46 выстрелов, 33 достигли цели, 18 — стали смертельными.
Убедившись, что расстрелянные им лица мертвы, Сакалаускас забросал их матрацами. Потом зашел в купе начальника караула и переоделся в форму прапорщика, похитив также его „дипломат“ с личными вещами и деньги. Уложив в „дипломат“ пять пистолетов, он снял у проводника Дашкиева наручные часы, а в помещении кухни, где находился труп Пилипенко, Сакалаускас взял для себя продукты, которые также сложил в „дипломат“. Свое обмундирование сжег в топке вагона. На станции Бабаево Вологодской области поезд произвел остановку, и в 16.35 Сакалаускас покинул вагон, захлопнув при этом за собою дверь».
«Деды» издевались на глазах зеков. Те поначалу с интересом взирали на истязания, отпускали пошлые остроты, а иногда подбадривали. Для заключенных это было едва ли не единственным развлечением, которое напоминает комедию или трагедию. Но чем дальше шел этап, тем противней становилась вся эта картина даже для зеков. «Во, менты чудят, — слышался чей-то голос из-за решетки. — Уже бы кокнули его, что ли. Совсем озверели, сучары».
Нечаев, который любил надевать миску с горячим супом на голову Артураса и делать «велосипед» (способ издевательства, при котором спящему между пальцами ног закладывают бумагу, тряпку или вату и поджигают), получил три пули в голову и умер мгновенно. Повар Гатауллин, который засыпал в порцию «духа» полстакана соли или песка, а также часто лишал его завтрака или обеда, умер от трех огнестрельных ранений головы. Старший сержант Семенов, он же — заместитель начальника сквозного караула, макал Артураса лицом в унитаз, порвал ухо, ставил в наряд на десять часов, лишал сна и просто бил. За это он принял одну пулю в затылок и две в грудь. Проводник Михаил Дашкиев был добродушным и «духа» не трогал, но под раздачу также попал.
Можно сказать, что Артурас завалил проводника случайно. Когда убийца менял обоймы, проводник торопливо закрыл дверь. Это настолько всполошило стрелка, что он, не задумываясь, выпалил в тонкую пластиковую дверь целую обойму.
Дальнейшая судьба Сакалаускаса сложилась более чем странно. В ней столько белых пятен, версий и домыслов, что расставить все точки над «i» не могут до сих пор. На заключительном этапе следствия убийцу направили в Москву на психиатрическую экспертизу в институт имени Сербского. Уже были полностью подготовлены тринадцать томов уголовного дела и обвинительное заключение, с которыми должен был ознакомиться подследственный после возвращения из Москвы. Спустя два месяца судебно-психиатрический институт признал солдата здоровым. Перед этапом в ленинградские «Кресты» Артураса поместили в «Матросскую тишину», откуда его должен был забрать конвой. Но конвойная бригада все не ехала. Создавалось впечатление, что об убийце восьмерых человек попросту забыли.
В камере столичного следственного изолятора Сакалаускас провел почти месяц. В конце концов его привезли в Ленинград, однако в очень странном состоянии. Тюремные психиатры видели в этом обыкновенную симуляцию. Тем не менее Артурас, который до этого сотрудничал со следствием и охотно давал показания, на последних допросах глядел куда-то в стену и выдавал лишь несвязные обрывки фраз. После долгих процессуальных мучений его отправили на повторную экспертизу. На этот раз врачи нашли у пациента «отчетливо выраженные признаки болезненного расстройства психической деятельности. Больной представляет особую опасность для общества. Нуждается в направлении на принудительное лечение со строгим режимом содержания».
Оценить состояние Сакалаускаса, то есть определить — годен он к расстрелу или нет, брались многие клиники. Его перебрасывали из палаты в палату, из клиники в клинику почти три года. Последним диагнозом стали такие строки: «Хроническое психическое заболевание с непрерывно прогрессирующим течением. Нуждается в принудительном лечении с общим режимом наблюдения». Больного отправили в Литву. Еще через два года его адвокат публично заявил, что психический недуг Артураса был вызван искусственным путем. Якобы в «Матросской тишине» ему вводились сильнодействующие психотропные вещества, разрушающие психику человека.
Раздел IV
Каторжанские байки
Амурские бродяги
Побег из сахалинской каторги для русского беглеца оставался едва ли не самым тяжелым испытанием. Природа все же брала свое. Бродяги, повидавшие на своем веку не один острог и не одну каторгу, уверяли, что покинуть Нерчинскую или Карийскую каторгу намного легче, чем Сахалинскую. На острове продолжали царить исконно русские расхлябанность и нерасторопность стражей порядка, однако сахалинские тюрьмы всегда оставались полными. Побеги здесь не считались системой. Именно благодаря географическим условиям. Если бы не они, то при тамошнем надзоре на Сахалине остались бы лишь те, кому остров понравился, то бишь никто. Вероятно, в бега ударились бы даже сами стражи порядка.
Главное преимущество острова Сахалин — его островное положение. Будучи на Сахалине Антон Павлович Чехов заметил: «На острове, отделенном от материка бурным морем, казалось, не трудно было создать большую морскую тюрьму по плану: „кругом вода, а в середке беда“, и осуществить римскую ссылку на остров, где о побеге можно было бы только мечтать. На деле же, с самого начала сахалинской практики, оказался как бы островом, quasi insula. Пролив, отделяющий остров от материка, в зимние месяцы замерзает совершенно, и та вода, которая летом играет роль тюремной стены, зимою бывает ровна и гладка, как поле, и всякий желающий может пройти его пешком или переехать на собаках. Да и летом пролив ненадежен: в самом узком месте, между мысами Погоби и Лазарева, он не шире шести-семи верст, а в тихую, ясную погоду не трудно переплыть на плохой гиляцкой лодке и сто верст. Даже там, где пролив широк, сахалинцы видят материковый берег довольно ясно; туманная полоса земли с красивыми горными пиками изо дня в день манит к себе и искушает ссыльного, обещая ему свободу и родину. Комитет, кроме этих физических условий, не предвидел еще или упустил из виду побеги не на материк, а внутрь острова, причиняющие хлопот не меньше, чем побеги на материк, и, таким образом, островное положение Сахалина далеко не оправдало надежд комитета».
Лучшими друзьями надзора считались туман, сырость, медведи, мошка, сильные морозы и метели. В недрах сахалинской тайги беглецу доводилось продираться сквозь бамбук и жесткий багульник, горы валежного леса, ручьи, болота, тучи голодной мошки. Даже вольный ходок, имеющий при себе компас, топор и запас еды, за сутки покоряет лишь несколько километров. Что уж говорить о тюремном голодранце, который не может отличить север от юга, питается в дороге гнилушками с солью и вынужден идти не напрямик, а далеко в обход, опасаясь кордона. Был случай, когда двое неопытных беглецов, вооруженные украденным компасом, попытались обойти кордон у мыса Погоби. Компас указал север, но каторжане таки вышли прямиком на кордон и нарвались на охрану, переправившую их обратно в тюрьму. Некоторые смельчаки пускались в бега не по западному побережью, усеянному заставами, а через Ныйский залив, берег Охотского моря и мыс Марии и Елизаветы. Этот обходной маневр стоил беглецам гораздо больших лишений и времени, но он уменьшал вероятность поимки. Обычно беглецы шли на север, к узкому месту пролива между мысами Погоби и Лазарева. Эта местность отличалась безлюдьем и удаленностью от кордона. Там можно было смастерить плот или достать лодку у местных жителей. Зимой пролив замерзал, и переход длился при хорошей погоде не более двух часов.
