Александр Кучинский - Преступники и преступления. Законы преступного мира. Побеги, тюремные игры
Инспекторы ГАИ пистолеты не бросили, но заткнули их обратно в кобуру. Зеки потребовали передать им все оружие в салон. Милиция колебалась. Автомобиль продолжал стоять с включенным двигателем. Водитель, которого уголовники не видели, не был вооружен. О нем вспомнили только тогда, когда двигатель резко взвыл. «Эй, ты, полегче! Вали сюда!» — закричал тот, что сзади. Но было поздно. Автозак дернулся и резко рванул вперед. Зеки повалились на клетку. Пользуясь секундным замешательством, ближайший из милиционеров подскочил к дверям и за свисающую ногу выволок истекающего кровью заложника из машины. Зек с заточкой беспомощно замахал руками, заспешил вперед, но было поздно: пленник свалился на землю. В следующий миг на бандитов вновь смотрели пистолетные стволы…
Вагон им. Столыпина
Еще одна тюрьма на колесах — вагонзак, который в официальных бумагах именуется как специальный вагон для перевозки заключенных, а среди зеков зовется «столыпинским» (или просто «Столыпиным»). Во времена каторги этапы проходили пешим порядком и на повозках в лошадиных упряжках. Перевозить арестантов поездами тогда считалось неоправданной роскошью. Длинные каторжные колонны шли в Сибирь или еще дальше — на Сахалин, останавливаясь в пересыльных допрах для отдыха, пополнения продовольственных запасов и смены казенного обмундирования. В конце прошлого века многие ссыльные отправлялись по этапу в вагонах третьего и четвертого класса. На окнах купе крепились двойные решетки и убирались все режущие предметы. На этом и заканчивалось переоборудование обычного вагона. Поначалу купе принимало всего четверых, затем шесть, десять и так далее.
История вагонзака такова. Впервые его запустили в 1908 году при Столыпине (кому и обязан он своим вторым неформальным названием). В спецвагонах возили переселенцев, которых депортировали в восточные регионы России. По обе стороны вагона имелись подсобные отсеки, которые со временем превратились в карцеры. Вагон был ниже пассажирского, но выше товарного. В начале 30-х годов пассажирами спецпоездов были не столько поселенцы, сколько заключенные каналоармейцы.
В спецвагоне для зеков отведено не девять купе, как обычно, а пять. Остальные — для караула и обслуги. Арестантские купе отгорожены от коридора не фанерной перегородкой, а решеткой, сквозь которую просматриваются вагонные камеры. Косые прутья тянутся от пола до самого потолка. От строгого караульного глаза тяжело укрыться даже на третьей полке. Средние полки переоборудованы под сплошные нары с отверстием для лаза у дверей. На верхних багажных полках также лежат зеки. Окна коридора, по которому гуляет «вертухай», закрыты такими же косыми решетками. В купе, где едут зеки, вообще нет окон. Вместо них — небольшая слепая выемка, также закрытая изнутри решеткой. Сложно угадать маршрут поезда. Зеки ориентируются по станционным динамикам, которые объявляют посадку на тот или иной поезд. Скажем, прозвучало «Поезд „Москва-Павлодар“ отходит со второго (первого, десятого) пути», и состав спустя несколько минут тронулся — есть вероятность, что зеки действительно отправляются в Казахстан. По вокзальным рупорам опытный зек определит вокзал (Казанский, Ярославский, Курский и т. д.), а значит, и направление состава — восточное, северо-восточное или же прочие.
Этап по железной дороге длится от нескольких суток до нескольких недель, в зависимости от конечной станции назначения. Тюремные дела конвой получает в запечатанных конвертах с небольшим вырезом, где читается место отбытия наказания. Большего вагонным вертухаям знать не положено. Случается, что зек изловчится и прочитает город или край на каком-нибудь деле, которое несет по коридору охранник. Когда знаешь направление — ехать веселей.
Посадка в вагонзак проходит в таком же бодром темпе, что и в спецавтомобиль. К вагонным дверям подъезжает вплотную — дверь к двери — автозак, открываются двери, в метровом промежутке выстраивается караул и начинается знакомая процедура. Поток зеков порциями переливается в коридор вагона, где происходит посадка в четвертое купе, затем в третье, и так до первого. Второй конец коридора блокирован не только закрытой дверью, но и конвоем. Загрузка зеков происходит на отдаленном перроне, подальше от любопытных глаз. Внешне такие вагоны напоминают багажные или почтовые.
Бежать из «столыпинского» вагона намного тяжелей, чем из автозака или пенитенциарной недвижимости — тюрьмы либо колонии. На попытку побега влияют многие факторы, которые характерны только для вагонзака. Во-первых, все купе просматриваются из коридора, и конвоир следит за зеком, даже не открывая дверь. Во-вторых, прыгать на скорости очень рискованно, а сходить или сползать во время стоянки — глупо. На каждой остановке из вагона выходят по два солдата и внимательно обследуют стенки и днище вагона (по крайней мере, обязаны это делать). И еще. В дороге, какой бы длинной она ни была, заключенный покидает купе только для оправки. Но и эти считанные минуты, пока он дуется в туалете, его караулят три человека. Александр Солженицын сравнивал оправку в вагонзаке с ответственной и даже боевой операцией для караула. В вагоне выставляются два поста — один в конце коридора, чтобы зек не бросился туда, другой — возле туалета. Третий солдат открывает и закрывает дверь купе. По отдельности справлять нужду было не принято. Ее также совершают по расписанию. Охранник отодвигает решетчатую дверь и орет: «Вперед! По одному!» Дверь в туалете приоткрыта, и солдат внимательно смотрит, чем зек там занимается. За первым зеком к туалету бежит второй, на смену ему — третий и так далее. Инструкция запрещает выпускать контингент по двое или по трое. Иначе уголовники могут броситься на конвой, обезоружить и затеять бунт.
Чем дальше уходит состав от средней полосы России, тем беднее становится растительность, суровее климат и длиннее отрезки между населенными пунктами. Если поезд взял курс на Заполярье, зек вряд ли «сделает ноги» под Воркутой или даже Печорой. Не привлекает его и таежная зона. Другими словами, на побег идут в первые дни этапа. Продолбить пол или перепилить стальной прут за это время сложно. Но возможно.
Октябрь 1981 года. В спецпоезде № 239, который следовал на Западный Урал, возникло ЧП. В полшестого утра сквозной караул вагона № 206/5689 нашел совершенно пустым третье купе. В полу зияла дыра. Беглецы двумя сапожными ножами, переданными с воли, проковыряли нижнюю обшивку вагона и проломили днище. Отверстие находилось немного правее центра, почти у самой решетки. Поэтому риск оказаться под колесами был невелик. Однако был риск в другом. В купе ехали матерые рецидивисты, которых этапировали в Соликамск на перековку. Трудовые будни на особом режиме никому не улыбались. Урки подозревали о конечном пункте высадки и решили сойти накануне.
Двое зеков, лежа на нижних нарах, ковыряли пол, еще двое на третьем ярусе следили за коридором. Когда в коридорном проеме возникал «вертухай», «стрема» тихонько покашливал. Дыра мгновенно накрывалась темно-серой тряпкой. В мутном 25-ваттном освещении широкая тряпка сливалась с фоном и была неприметной. Конвой проходил, и работа возобновлялась. Чтобы выдолбить отверстие, в которое мог бы протиснуться человек среднего телосложения, ушли сутки. В пути поезд сделал единственную остановку в Горьком. Солдатик-срочник, стараясь не запачкать свою форму, нагибался и брезгливо заглядывал под вагон. В это время та же самая серая тряпка уже была закреплена снаружи днища. Пройдя вдоль вагона, служивый успокоился.
Поезд дал гудок, тронулся в путь и стал набирать скорость. По составу уже был дан отбой. В конце коридора в караульном купе слышались голоса и смех. Раз или два прошел по коридору начальник караула. Кто-то тяжело потопал в туалет и начал там отхаркиваться. Спустя несколько километров в третьем купе началось десантирование. Зеки сдернули тряпку. Внизу грохотали колеса («вертухаи» старой закваски могут на слух еще в коридоре определить: пробит пол или нет), и шпал уже не было видно. Первый зек ушел под днище, когда поезд стал резко замедлять скорость. Он обмотал голову черной курткой и полез головой вперед. Под днищем он зацепился руками за что-то и стал затягивать ноги. Через минуту зек висел под вагоном, упершись пятками в край дыры. Еще миг — и он упал спиной на полотно. Второй рецидивист также дождался торможения и также окунулся в холодную ночную тьму. Через двадцать минут в купе никого не было.
Обнаружив пустое купе, караул объявил тревогу. Состав уже успел отъехать почти на сотню километров. Розыскные группы прочесали этот отрезок и собрали шестерых зеков чуть ли не у самого полотна. Один из них сломал шейный позвонок, второй раздробил голову о стальную перетяжку, третий содрал всю кожу на спине и затылке и быстро терял кровь. Остальные три выглядели получше, но быстро передвигаться не могли. Седьмого беглеца нашли в пяти километрах от железнодорожной насыпи. Он сильно повредил плечо, быстро выдохся и едва-едва ковылял к поселку. Зек оглянулся на выстрел за спиной и, шатаясь, остановился. На его посиневшем от боли и холода (в октябре уже срывался снег) лице уже ничего не читалось. Выяснилось, что он раздробил ключицу и вывихнул плечевой сустав. Когда кто-то из конвоя, не приглядевшись, саданул его прикладом в спину, беглец потерял сознание. Последний блатной десантник оказался счастливчиком. Он получил сильные ушибы, но они не помешали ему добежать до автотрассы, остановить грузовик, груженный кирпичом, и отъехать на нем почти на шестьдесят пять километров. Беглеца арестовали только на третьи сутки после побега.
