В. Новиков - Все шедевры мировой литературы в кратком изложении.Сюжеты и характеры.Русская литература XX века
Мать встала с нар, мелко перекрестила сына и одними губами прошептала: «Спаси тебя Христос», Шла она по коридору и опять ничего не видела от слез. Жутко становилось. Но мать — действовала. Мыслями она была уже в деревне, прикидывала, что ей нужно сделать до отъезда, какие бумаги взять. Знала она, что останавливаться, впадать в отчаяние — это гибель. Поздним вечером она села в поезд и поехала. «Ничего, добрые люди помогут». Она верила, что помогут.
С. П. Костырко
Срезал
Рассказ (1970)
К старухе Агафье Журавлевой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочкой. Попроведать, отдохнуть. Подкатил на такси, и они всей семьей долго вытаскивали чемоданы из багажника. К вечеру в деревне узнали подробности: сам он — кандидат, жена тоже кандидат, дочь — школьница.
Вечером же у Глеба Капустина на крыльце собрались мужики. Как-то так получилось, что из их деревни много вышло знатных людей — полковник, два летчика, врач, корреспондент. И так повелось, что, когда знатные приезжали в деревню и в избе набивался вечером народ, приходил Глеб Капустин и с р е з а л знатного гостя. И вот теперь приехал кандидат Журавлев…
Глеб вышел к мужикам на крыльцо, спросил: «Гости к бабке Агафье приехали?» «Кандидаты!» — «Кандидаты? — удивился Глеб. — Ну пошли проведаем кандидатов». Получалось, что мужики ведут Глеба, как опытного кулачного бойца.
Кандидат Константин Иванович встретил гостей радостно, захлопотал вокруг стола. Расселись. Разговор пошел дружнее, стали уж забывать про Глеба Капустина… И тут он попер на кандидата. «В какой области выявляете себя? Философия?» — «Можно и так сказать». — «И как сейчас философия определяет понятие невесомости?» — «Почему — сейчас?» — «Но ведь явление открыто недавно. Натурфилософия определит это так, стратегическая философия — совершенно иначе…» — «Да нет такой философии — стратегической, — заволновался кандидат. — Вы о чем вообще-то?» — «Да, но есть диалектика природы, — спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. — А природу определяет философия. Поэтому я и спрашиваю, нет ли растерянности среди философов?» Кандидат искренне засмеялся. Но засмеялся один и почувствовал неловкость. Позвал жену: «Валя, тут у нас какой-то странный разговор!» «Хорошо, — продолжал Глеб, — а как вы относитесь к проблеме шаманизма?» — «Да нет такой проблемы!» — опять сплеча рубанул кандидат. Теперь засмеялся Глеб: «Ну на нет и суда нет. Проблемы нет, а эти… танцуют, звенят бубенчиками. Да? Но при же-ла-нии их как бы и нет. Верно… Еще один вопрос: как вы относитесь к тому, что Луна тоже дело рук разума. Что на ней есть разумные существа». — «Ну и что?» — спросил кандидат. «А где ваши расчеты естественных траекторий? Как вообще ваша космическая наука сюда может быть приложена?» — «Вы кого спрашиваете?» — «Вас, мыслителей. Мы-то ведь не мыслители, у нас зарплата не та. Но если вам интересно, могу поделиться. Я предложил бы начертить на песке схему нашей Солнечной системы, показать, где мы. А потом показать, по каким законам, скажем, я развивался». — «Интересно, по каким же?» — с иронией спросил кандидат и значительно посмотрел на жену. Вот это он сделал зря, потому что значительный взгляд был перехвачен. Глеб взмыл ввысь и оттуда ударил по кандидату: «Приглашаете жену посмеяться. Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать. Кандидатам это тоже бывает полезно…» — «Послушайте!» — «Да нет уж, послушали. Имели, так сказать, удовольствие. Поэтому позвольте вам заметить, господин кандидат, что кандидатство — это не костюм, который купил — и раз и навсегда. И даже костюм время от времени надо чистить. А уж кандидатство-то тем более… поддерживать надо».
На кандидата было неловко смотреть, он явно растерялся. Мужики отводили глаза. «Нас, конечно, можно удивить, подкатить к дому на такси, вытащить из багажника пять чемоданов… Но… если приезжаете в этот народ, то подготовленней надо быть. Собранней. Скромнее». — «Да в чем же наша нескромность?» — не выдержала жена кандидата. «А вот когда одни останетесь, подумайте хорошенько. До свидания. Приятно провести отпуск… среди народа!» Глеб усмехнулся и не торопясь вышел из избы.
Он не слышал, как потом мужики, расходясь от кандидата, говорили: «Оттянул он его!.. Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то знает?.. Срезал». В голосе мужиков даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви тут не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще.
С. П. Костырко
До третьих петухов
Повесть (1974)
Как-то в одной библиотеке вечером заговорили-заспорили персонажи русской литературы об Иване-дураке. «Мне стыдно, — сказала Бедная Лиза, — что он находится вместе с нами». — «Мне тоже неловко рядом с ним стоять, — сказал Обломов. — От него портянками воняет». — «Пускай справку достанет, что он умный», — предложила Бедная Лиза. «Где же он достанет?» — возразил Илья Муромец. «У Мудреца. И пусть успеет это сделать до третьих петухов». Долго спорили, и наконец Илья Муромец сказал: «Иди, Ванька. Надо. Вишь, какие они все… ученые. Иди и помни, в огне тебе не гореть, в воде не тонуть… За остальное не ручаюсь». Иван поклонился всем поясным поклоном: «Не поминайте лихом, если пропаду». И пошел. Шел-шел, видит — огонек светится. Стоит избушка на курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие. Вышла на крыльцо Баба Яга: «Кто такой?» «Иван-дурак. Иду за справкой к Мудрецу». — «А ты правда дурак или только простодушный?» — «К чему ты, Баба Яга, клонишь?» — «Да я как тебя увидела, сразу подумала: ох и талантливый парень! Ты строить умеешь?» — «С отцом терема рубил. А тебе зачем?» — «Коттеджик построить хочу. Возьмешься?» — «Некогда мне. За справкой иду». — «А-а, — зловеще протянула Баба Яга, — теперь я поняла, с кем имею дело. Симулянт! Проходимец! Последний раз спрашиваю: будешь строить?» — «Нет». — «В печь его!» — закричала Баба Яга. Четыре стражника сгребли Ивана и в печь затолкали. А тут на дворе зазвенели бубенцы. «Дочка едет, — обрадовалась Баба Яга. — С женихом, Змеем Горынычем». Вошла в избушку дочь, тоже страшная и тоже с усами. «Фу-фу-фу, — сказала она. — Русским духом пахнет». — «А это я Ивана жарю». Дочка заглянула в печь, а оттуда — то ли плач, то ли смех. «Ой, не могу, — стонет Иван. — Не от огня помру — от смеха». — «Чего это ты?» — «Да над усами твоими смеюсь. Как же с мужем жить будешь? Он в темноте и не сообразит, с кем это он — с бабой или мужиком. Разлюбит. А может, осерчав, и голову откусить. Я этих Горынычей знаю». — «А можешь усы вывести?» — «Могу». — «Вылезай». И тут как раз в окна просунулись три головы Горыныча и на Ивана уставились. «Это племянник мой, — объяснила Баба Яга. — Гостит». Горыныч так внимательно и так долго рассматривал Ивана, что тот не выдержал, занервничал: «Ну что? Племянник я, племянник. Тебе же сказали. Или что — гостей жрать будешь? А?!» Головы Горыныча удивились. «По-моему, он хамит», — сказала одна. Вторая, подумав, добавила: «Дурак, а нервный». Третья высказалась вовсе кратко: «Лангет». — «Я счас тебе такой лангет покажу! — взорвался Иван со страха. — Я счас такое устрою! Головы надоело носить?!» — «Нет, ну он же вовсю хамит», — чуть не плача сказала первая голова. «Хватит тянуть», — сказала вторая голова. «Да, хватит тянуть», — дурашливо поддакнул Иван и запел: «Эх брил я тебя / На завалинке / Подарила ты мене / Чулки-валенки…» Тихо стало. «А романсы умеешь? — спросил Горыныч. — Ну-ка спой. А то руку откушу. И вы пойте», — приказал он Бабе Яге с дочкой.
И запел Иван про «Хасбулата удалого», а потом, хоть и упирался, пришлось еще и станцевать перед Змеем. «Ну вот теперь ты поумнел», — сказал Горыныч и выбросил Ивана из избы в темный лес Идет Иван, а навстречу ему — медведь. «Ухожу, — пожаловался он Ивану, — от стыда и срама. Монастырь, возле которого я всегда жил, черти обложили. Музыку заводят, пьют, безобразничают, монахов донимают. Убегать отсюда надо, а то и пить научат, или в цирк запрошусь. Тебе, Иван, не надо туда. Эти пострашнее Змея Горыныча». — «А про Мудреца они знают?» — спросил Иван. «Они про все знают». — «Тогда придется», — вздохнул Иван и пошел к монастырю. А там вокруг стен монастырских черти гуляют — кто чечетку копытцем выбивает, кто журнал с картинками листает, кто коньяк распивает. А возле неуступчивого монастырского стражника у ворот три музыканта и девица «Очи черные» исполняют. Иван чертей сразу же на горло стал брать: «Я князь такой, что от вас клочья полетят. По кочкам разнесу!» Черти изумились. Один полез было на Ивана, но свои оттащили его в сторону. И возник перед Иваном некто изящный в очках: «В чем дело, дружок? Что надо?» — «Справку надо», — ответил Иван. «Поможем, но и ты нам помоги».
