Владислав Карнацевич - 100 знаменитых харьковчан
(«Уходит в ночь мой траурный трамвай…»)
В августе 1964 года Чичибабину поручают руководство литературной студией при ДК работников связи. Работа чичибабинской студии стала ярким эпизодом в культурной жизни Харькова, вкладом города в «шестидесятничество». Занятия, чтения, которые вел Борис Чичибабин, навсегда запомнились их участникам. Сам поэт часто читал здесь свои стихи, затевал интересные споры. Застенчивый по натуре человек, Чичибабин мог до хрипоты отстаивать свою точку зрения. Характерная деталь: на чтениях он приветливо относился к любому пришедшему на них стихотворцу — даже если это был заурядный и не слишком способный сочинитель. Из-за этой своей позиции у Бориса Алексеевича постоянно возникали жаркие споры с молодыми талантливыми студийцами, которые высмеивали того или иного незадачливого новичка. Он вообще относился к поэзии — как к деятельности религиозной, считал, что человек очищается через творчество. В стихотворении, посвященном Пастернаку, Чичибабин писал:
И меришь, и вяжешь навек
веселым обетом:
— Не может быть злой человек
хорошим поэтом.
(Пастернаку)
Свои стихи, особенно на гражданские темы, Чичибабин стремился прочитать как можно большему числу слушателей. Это и подводило харьковского правдоискателя. В 1966 году по негласному требованию КГБ Чичибабина отстранили от руководства студией. Сама студия была распущена. По официальной версии — за занятие, посвященное Цветаевой и Пастернаку. На самом деле, у Чичибабина и без того было достаточно грехов, с точки зрения советских идеологов.
В жизни поэта начинается тяжелый период. К проблемам в литературной судьбе добавляются семейные неурядицы. О его душевном кризисе свидетельствуют такие стихотворения, как «Сними с меня усталость, матерь Смерть», «Уходит в ночь мой траурный трамвай».
Но случается непредвиденное: осенью 1967 года он встречает бывшую студийку, почитательницу его таланта — Лилию Карась. Их встреча в корне изменила судьбу Бориса Алексеевича. С 1968 г. начинается их совместная жизнь. Это стало для него настоящим спасением. Он посвятил ей впоследствии множество стихотворений.
В том страшном сне, минутная, как милость,
чуть видно ты, неведомая, снилась.
Я оживал, в других твой свет любя.
И сам воскрес, и душу вынес к полдню,
и все забыл, и ничего не помню.
Не спрашивай, что было до тебя.
(«Не спрашивай, что было до тебя…») С этого времени Борис Чичибабин решает, что будет писать только так, как ему диктует совесть. Совесть и поэзия Чичибабина — вообще понятия неразрывно связанные. Его поэзия отразила трагический путь советского и постсоветского общества, она несет отпечаток внутренней свободы, нравственного поиска и ответственности человека перед Богом. Ответственность — один из основных лейтмотивов всего творчества Чичибабина:
Немея от нынешних бедствий
и в бегстве от будущих битв,
кому ж быть в ответе за век свой?
А надо ж кому-нибудь быть…
(«Клубится кладбищенский сумрак…»)
В поэзии Чичибабина переплетена философская, гражданская, любовная и пейзажная лирика. Исследователи творчества поэта говорят о его совершенно особом чувстве звукового равновесия, о неподверженности моде, поэтическим клише. Чичибабина называют самым простодушным, искренним и одновременно мудрым и умелым поэтом.
Борис Алексеевич с Лилей вели очень активную жизнь — они посетили многие города, встречались с десятками людей, заводили новые знакомства. Среди хороших знакомых поэта — Александр Галич, Феликс Кривин, супруги-писатели Шаровы, Мыкола Руденко. Чичибабин в течение многих лет состоял в переписке с философом Григорием Померанцем и поэтом Зинаидой Миркиной. В этих письмах обсуждались самые серьезные проблемы нравственного, социального, философского характера. Если в широких кругах Чичибабин был неизвестен, то среди т. н. инакомыслящих — тех, кто читал самиздатовские книги, ловил «Голос Америки», листал «Хронику текущих событий», — он был известен достаточно хорошо. В 1972 году в самиздате появился сборник стихов Бориса Алексеевича под редакцией известного литературоведа Леонида Ефимовича Пинского. Кроме того, по рукам ходили магнитофонные записи с квартирных чтений поэта, переписанные и перепечатанные отдельные листы с его стихотворениями. В 1974 году Чичибабина вызывали в КГБ. Там ему пришлось подписать документ о том, что, если он будет продолжать распространять самиздатовскую литературу и читать стихи антисоветского содержания, то он будет привлекаться к ответственности.
Еще в 1966 году Борис Алексеевич был принят в Союз писателей. (Одну из рекомендаций дал ему С. Я. Маршак.) Печататься, правда, удавалось на рубеже 60-70-х уже с трудом. Упомянутый же самиздатовский сборник привел к тому, что Чичибабина исключили из Союза писателей. Интересно, что для начала от него потребовали принести стихотворения, которые он читал на вечере, посвященном его 50-летию, в Харьковском отделении Союза писателей. Друзья советовали Чичибабину переслать наиболее невинные стихи, но Борис Алексеевич так делать не умел и отослал самые острые — такие, как «Тебе, моя Русь» и «Памяти А. Твардовского». В последнем были, например, такие слова:
И если жив еще народ,
то почему его не слышно?
И почему во лжи облыжной
молчит, дерьма набравши в рот?
(Памяти А. Твардовского)
Наступила пора пятнадцатилетнего замалчивания имени поэта. Все это время (с закрытия литературной студии в январе 1966 г. и до марта 1989 г.) он работал старшим мастером материально-заготовительной службы Харьковского трамвайно-троллейбусного управления. Публикации, очень редкие, появлялись только за рубежом. Наиболее полная появилась в русском сборнике «Глагол» в 1977 г. (США, издательство «Ардис») стараниями Л. Е. Пинского и Льва Копелева.
Настоящая известность пришла к Борису Алексеевичу лишь во время перестройки, когда поэт уже не чаял увидеть свои стихи напечатанными. Помогли почитатели. Москвич Владимир Нузов, любивший поэзию Бориса Алексеевича, берет на себя роль рассыльного стихов поэта во все престижные московские журналы и газеты. Лиля перепечатывала стихи и посылала их из Харькова в Москву. Борис Алексеевич страшно раздражался по поводу всей этой деятельности. «Оставь меня в покое вместе с Нузовым!», «У меня есть мой Бог, и больше мне ничего не надо!», «Я знаю, что такое редакторы!» Но Нузов продолжал настаивать. Он говорил, что имя Чичибабина на слуху, многие журналы охотно берут подборки его стихотворений. Впрочем, принимать стихи принимали, а вот печатать не спешили.
Тем временем харьковского поэта начинают приглашать на творческие встречи. Два таких вечера проходят в библиотеке им. Некрасова в Москве. Если на первом Чичибабин был одним из нескольких выступавших, то для второго раза ему устроили уже «сольный концерт». Слушатели были потрясены открытием для себя столь мощного поэта. На вечере присутствовала Лидия Корнеевна Чуковская, поздравившая его. В сентябре 1987 г. стихи Бориса Алексеевича появляются в журнале «Огонек» и «Литературной газете». В «Огоньке» рядом со стихами врезка с представлением автора, написанная Беллой Ахмадулиной. Последовали и другие публикации. Не обошлось и без ненавистной поэту редактуры и цензуры. Некоторые стихи все еще казались редакторам неуместными. Например, строку «Как непристойно Крыму без татар» (в «Судакской элегии») пришлось заменить на нейтральную «Я шел тропою горестей и кар». Зато ухватились за другое стихотворение, созвучное идеям перестройки:
Покамест есть охота,
Покуда есть друзья
Давайте делать что-то,
Иначе жить нельзя.
(«Покамест есть охота…»)
13 декабря 1987 года Чичибабин впервые выступает в московском Центральном Доме литераторов. Успех колоссальный. Зал дважды встает, аплодируя. Со сцены звучит то, что незадолго до этого (да многими и в момент выступления) воспринималось как крамола. Звучит и «Клянусь на знамени веселом?» со знаменитым рефреном «Не умер Сталин»:
А в нас самих, труслив и хищен,
Не дух ли сталинский таится,
Когда мы истины не ищем,
А только нового боимся?
И «Крымские прогулки», где опять разговор идет о татарах:
Умершим не подняться,
Не добудиться умерших,
Но чтоб целую нацию —
Это ж надо додуматься.
В следующие годы выступления и публикации потекли рекой. Чичибабина открыли для себя многие люди, жадно ловящие свидетельства наступления новых времен, меняющегося на глазах советского государства. В Харькове большой вечер проходит 5 марта 1988 года в Клубе железнодорожников — бывшем ДК им. Сталина, что само по себе символично.
