Ф. Брокгауз - Энциклопедический словарь (Л)
А) Реставрация, как сказано выше, должна быть признана, вообще, правильной. Овербек (Plaslik) и за ним большинство археологов-классиков предпочитают видеть Л. и младшего сына закинувшими правые руки за голову, первого – от боли, второго – в предсмертной агонии. По их мнению, Л. уже обречен на гибель и сознательно уже не борется, находясь всецело под влиянием страшной боли от змеиного укуса, поражающего его, подобно молнии. Ввиду напряжения мускулов, доказывающего, что Л. борется всеми силами, и, в частности, в виду левой руки, душащей змею, хотя и неудачно, далеко от головы, все реставраторы и вообще художники совершенно правильно требовали того же и от правой руки, на основании простейшего закона параллельности движения и инстинктивности действий рук и ног. Правая рука младшего сына также не была закинута, а искала точки опоры, так как вся фигура сшиблена с ног и приподнята кольцами змеи. Все, что говорится о красивой пирамидальности группы, при упомянутой реставрации – неверно, так как голова Л. не на равном расстоянии от голов сыновей.
Б). Толкование и оценка. Л. представлен нагим, сидящим на возвышении о двух ступенях (может быть, на жертвеннике), на которое свалилась его одежда. По ту и другую стороны от него – два его сына, различного возраста, также почти совсем нагие. Все три фигуры обвиты – главным образом, по ногам и рукам – двумя громадными змеями, из которых одна кусает Л. в левое бедро, а другая впилась в правую часть груди младшего сына, стоявшего вправо от отца на ступеньках возвышения, но приподнятого кольцом змеи, привязавшим его правую ногу к правой ноге отца. Л. от боли корчится и кидается в противоположную укусу сторону, стараясь, вместе с тем, инстинктивно разорвать как руками, так и ногами, опутавших его змей. Голова следует общему судорожному движению тела. Лицо искажено страданием, рот полуоткрыт, но, как прекрасно указал физиолог Генке («Die Gruppe des Laokoon», Лейпциг и Гейдельб., 1862), не кричит, а, как на то указывают приподнятая грудь и складки живота, набирает в себя воздух, для дальнейшей энергичной борьбы. Во всяком случае, до утраты сил и беспомощного падения на жертвенник, которым преступный жрец осквернит святыню, тут еще далеко. Младший сын, как замечено выше, сшиблен и укушен змеею, но еще не умирает: его лицо выражает не спокойствие смерти (Овербек), а, наоборот, живейший ужас; правою рукою он инстинктивно ищет схватиться за что-либо в воздухе, а левою сжимает голову змеи, укусившей его, и, по-видимому, издает вопль. Старший сын находится пока в наименее страшном положении. Что и ему не уйти, на это художники намекнули узлом, который образовала змея вокруг его левой ноги. Левою рукою он старается освободиться от этого узла, а правою, также опутанной змеиным кольцом, по-видимому, зовет к себе на помощь. Лицо его выражает преимущественно сострадание к отцу и брату. Что касается до художественной оценки Л., то превосходная группа эта вполне достойна тех восторгов, предметом которых она была в течение столетий. Превосходное знание анатомии и виртуозное умение выказать его при самом неестественном положении фигур, пафос движений, выразительность лиц и жестов – все это доказывает, что авторы Л., или тот из них, который был изобретателем и душою предприятия, были таланты первостепенные. Отнесение группы Винкельманом к эпохе после Лисиппа остается и теперь вообще верным. Относить её к эпохам Фидия или Праксителя, конечно, нельзя: для этого в ней слишком мало простоты и слишком много пафоса, театральности, стремления к эффекту. Группа задумана с расчетом на одну точку зрения и чрез то приближается к рельефной композиции. Это все характерные особенности упомянутой эпохи. Художники бессознательно или умышленно придали сыновьям Л. пропорции. не детей, а взрослых людей, но гораздо меньших размеров, чем главная фигура, и замечательно, что это не режет непредупрежденного глаза. Фигуры детей от этого стушевываются перед фигурою отца; тем не менее такой прием должен быть признан антихудожественным. Несмотря на то, что мы теперь гораздо лучше, чем Винкельман, знаем все периоды древнего искусства, дальние его terminus post quern, на основании одних стилистических соображений мы не могли бы идти в датировке памятника, если бы не помогла эпиграфика.
В). Эпоха группы. Мы уже установили terminus post quern для Л. Тerminus'ом ante quern является эпоха Флавиев, когда группа была поставлена в доме имп. Тита. Так как других древних сведений о Л., кроме того, что говорится у Плиния, не имеется, то до выяснения вопроса о времени жизни творцов группы приходилось добираться окольными путями. Подробнее всего этот вопрос разобран у Ферстера («Ueber d. Entstehungszeit des L. Verhandlungen der 40 Versammiung dent. Philologen u. Schulmannen in Gorlitz», Лпц. 1890). Он подразделяет его на 3 части: 1) Грамматико-экзегетическую. Дело идет о свидетельстве Плиния, что художники работали группу «de consilii sententia». Защитники позднего происхождения видели здесь consilium principis эпохи императоров и полагали (Лахманн, Кайбель и др.), что группа была заказана для украшения дворца (или бань) Тита императорским советом. Приверженцы более древнего происхождения группы переводят означенное выражение словами: «по совету друзей» (Моммсен) или же «по взаимному соглашению» (Фёрстер) и т. п. Вернее признать это выражение темным и, быть может, переведенным из греческой надписи художников, находившейся на пьедестале. 2) Mифографическую и историко-литературную. Вопрос о зависимости группы от Вергилия, или от утраченных греческих источников, весьма запутанный; в сущности, он ничего не дает для определения времени исполнения группы. Во всяком случае, в поэме Вергилия змеи набрасываются сперва на детей, а потом на отца. Аналогия помпеянской стенописи, по-видимому задавшейся целью точно иллюстрировать Вергилия, также весьма слаба. 3) Эпиграфическо-палеографическую. Пользуясь надписями, уже Фёрстер, а в особенности Гилдер-фон-Гертринген («Die Zeitbestimmung d. Rhodischen Kunstlerinschriften», в «Jahr. d. Inst», IX) получили гораздо более точное определение времени жизни наших художников. Сопоставление в надписях их имен с именами знаменитых римлян (Мурены, Лукулла, Лентула и, м. б., Суллы) делает очевидным, что художники жили в начале 1 в. до Р. Хр. Вообще исследование Гилдера-фон-Гертрингена устанавливает для родосской школы период процветания гораздо более продолжительный (III – I вв. до Р. Хр.), чем тот, который определяли перед тем, и даже позволяет предполагать, что три ваятеля Л. были братья. В заключение, упомянем, что сходство Л. с некоторыми фигурами пергамского фриза, подмеченное в особенности Кекуле («Zur Deutung u. Zeithes Ummung des L.», Берл. и Штутгардт, 1883), не простирается далее случайного и чисто внешнего и не дает права поднимать вопрос о заимствовании Л. от пергамских скульптур, которые не возвышаются над уровнем развитой орнаментальной пластики и красота которых, по сравнению с Л., может быть названа не более как каллиграфией. В отношении определения времени (1 в. до Р. Хр.) Кекуле прав; но, как мы видели, такая датировка основывается на совершенно иных соображениях (Кекуле возражал наиболее сильно Иренделенбург: «Die L. gruppe und der Giganlenfries von Pergamenischen Altars», Берлин 1884). Еще с большим основанием можно усомниться в значении усмотренных в конце аналогий между Л. и геркуланской мозаикой, изображающей битву Александра Великого («Laokoon und Alexanderschlacht. Commentationes in honorem Th. Mommseni», 448 стр. и след. Берлин, 1878).
А. Щукарев.
Лао-цзы
Лао-цзы – имя китайского философа, жившего в VI в. до Р. Хр. Рождение его приурочивается к 604 г. Фамилия его была Ли, детское имя Эр, в зрелом возраст он назывался Бо-янь, а посмертный титул его – Дань; посему он в сочинениях встречается иногда с именем Ли-эр или Лао-дань. О его семье, детстве и воспитании, ничего не известно. На страницах истории он является уже в зрелом возрасте, в звании историографа или библиотекаря при императорском дворе Чжоусской династии. Будучи свидетелем постепенного упадка империи, Л. решил удалиться от двора в уединение. Когда он прибыл в Гуань, то начальник горного прохода Инь-си сказал ему: «прежде чем ты скроешься, прошу тебя написать для меня книгу». Л. сочинил тогда Дао-дэ-цзин, т. е. трактат о пути и добродетели. После того Лао-цзы удалился, и никто не знает, что с ним сталось. Позднее, под влиянием даоской религии , жизнеописание Л. развилось в целую эпопею. В Шэньсянь-чжуань (трактат о духах и бессмертных, соч. Хо-гун'а, IV в. по Р. Хр.) рассказывается, что мать носила Л. во чреве 62 года (по другим – 72 или 81), что он родился с белыми, как у старика, волосами, и потому народ называл его Лаоцзы, т. е. старый мальчик. Ли-цзи и Цзя-юй – со стороны конфуцианства, Сы-мацянь и Чжуан-цзы – из школы даосской, утверждают, что у Л. было свидание с Конфуцием (около 517 г. до Р. Хр.), причем из разговора этих мудрецов определилась противоположность их учений. Об исчезновении Л. легенды повествуют, что он жил отшельником в хижине на уединенной горе. Он достиг уже глубокой старости, когда однажды оседланный буйвол пришел к его дверям и остановился в ожидании. Едва Л. сел на седло, как животное помчалось к З и унесло философа навсегда. С течением времени Л. занял одно из видных мест в даосском пантеоне и является здесь предметом поклонения под именем Лао-цзюня, который как-то сливается с одним из лиц троицы Сань-хуан. В культе даосизма Л. иллюстрируется массою изображений, в виде картин и статуэток, относящихся ко всем фактам его эпопеи. Краткость и неточность сведений о Лао-цзы дают основание некоторым ученым сомневаться в самом его существовании. Сы-ма-цянь упоминает о двух соименниках Л., также философах: один из них был современником Конфуция, написал 16 трактатов о школе дао и прожил 160, а по иным данным – 260 лет; другой, по фамилии Дань, состоял историографом Чжоусской династии и умер спустя 129 лет по смерти Конфуция. Он отличает их, однако, от Л. По словам Сы-ма-цянь, «причисляющие себя к доктрине Л. порицают доктрину ученых, т. е. конфуциантов, а последние бранят Л., который учил, что трансформация является естественным порядком вещей и что абсолютная бездеятельность и совершенствование происходят с необходимостью из состояния чистоты и покоя». В русской литературе В. П. Васильев, при общем скептическом направлении, не высказывает определенного взгляда на Л. Он то считает его жившим позднее Чжуан-цзы, то вовсе не признает Л. историческою личностью. Сочинение Л. заключает в себе около 5000 иероглифов. Характер предмета, отсутствие связи между отдельными частями трактата и запутанный язык, вместе с мистицизмом и поэтическими оборотами в изложении, делают понимание его чрезвычайно трудным как для туземных ученых, так и для европейских синологов. Разделенный в начале на две части, он позднее был подразделен на главы; одно из древнейших и наиболее распространенных делений считает 82 главы. Основным положением Дао-дэ-цзина является выяснение понятия дао, равносильного которому в европейских языках не существует. Различные синологи переводят его различно: путь (Julien), путь, разум и слово (Chalmers), logoV в смысле неоплатоников (Legge), natura (Watters); meuodoV (R. Douglas), но все ученые соглашаются, что эти термины не идентичны с дао. Дао является и мировою материею, и мировою силою, и мировым разумом, и абсолютной простотою, и бездеятельностью, началом и концом всего существующего. Весь мир произошел из дао и существует благодаря взаимодействию двух сил природы: положительной (ян) и отрицательной (инь). Человек составляет проявление того же дао, причем его тело – часть мировой материи, а душа – часть мирового разума; последняя бессмертна по отношению к телу, но теряет свою индивидуальность в абсолютном дао. В практической жизни руководящим идеалом должна служить простота и несложность правил: самопознание и самоограничение, свобода от эгоистических побуждений и любовь ко всем людям, доходящая до предписания за зло платить добром. Бездеятельность, являясь идеалом жизни человека, вызывает желание покоя и уничтожение стремления к познанию внешнего Мира. Благо общества покоится на неведении, и правители должны держать народ вдали от знания и свободным от всяких стремлений к нему, а если бы кто-либо оказался имеющим знания, то обязанность правителей состоит в том, чтобы лишить такого человека возможности обнаруживать свои знания. – Многие пункты учения Л. доселе остаются еще невыясненными. Раньше в европейской литературе существовали о нем совершенно превратные понятия. Некоторые римско-католические миссионеры около 200 лет назад находили удивительное сходство между многими страницами Дао-дэ-цзин'а и св. Писанием. Моntucci, в Берлине, еще в 1808 г. говорил, что никто, читавший труд Л., не может сомневаться в факте, что Троичность лиц в Боге была известна китайцам за V в. до Р. Хр. Даже Abel Remusat, в своих «Memoires sur la vie et les opinions de Laotze» (1823), защищал мнение, что в 14 гл. Дао-дэ-цзин'а. встречается транскрипция слова Иегова. St. Julien опубликованием «Le' livre de la Voie et de la Vertu» рассеял эти иллюзии. Современная литература о Л. и Даоде-цзине возрастает весьма быстро. Кроме упомянутых сочинений, см. В. Н. Васильев, «Религии В. и очерк истории кит. литературы»; Георгиевский, «Принципы жизни Китая»; Д. Кониси, «Философия Лаоси»; Legge, «Texts of Taoism»; E. Balfour, «Taoism»; Н. A. Giles, «Chuangtzu». Перечень всех трудов в «Biblioteca Sinica», H. Cordier.
