Николай Непомнящий - 100 великих загадок русской истории
Полиция сбилась с ног, но преступник был неуловим. И только тогда, когда убийца буквально вывернул наизнанку в кромешной лондонской ночи еще одну проститутку по имени Мэри Келли, во тьме забрезжил лучик света. В поле зрения Скотленд-Ярда попал практикующий в восточной части Лондона русский фельдшер, представлявшийся в разных обстоятельствах под несколькими фамилиями: Острогов, Педоченко, Коновалов… Он прибыл в Англию из Франции, где также подозревался в убийстве проститутки! Да и все свои убийства Джек-потрошитель совершал именно в Восточном и близких к нему районах Лондона…
Казалось бы, круг сомкнулся и должна наступить развязка, но… неуловимый Джек-потрошитель скрывается в необозримых просторах Российской империи, в очередной раз сменив имя…
Как свидетельствуют архивные источники, не прошло и трех лет, как чудо-фельдшер укокошил еще одну представительницу древнейшей из профессий, теперь уже в нашей северной столице, в прекрасном Санкт-Петербурге. Но здесь в отличие от Лондона убийца был пойман – и все же ушел от суда! Он был признан судебной инстанцией душевнобольным, невменяемым и помещен в сумасшедший дом, откуда не вышел до конца своих дней…
Жизнь и смерть Саввы Морозова[62]
Легендарный московский предприниматель Савва Тимофеевич Морозов изо всех сил старался изменить свою грубую купеческую натуру, стать духовным, тонко чувствующим, понимающим искусство, способным жертвовать собой. В конце концов он покончил самоубийством. История его жизни приводит к парадоксальным в своей полемичности выводам: людям, зарабатывающим деньги, просто необходимо быть бездуховными и циничными и иметь узкий кругозор – иначе они как класс вымрут. Ради общественного же блага им надо запретить посещать музеи и театры, и упаси их Бог влюбляться в актрис.
В начале XX века верхушку московского купечества составляли два с половиной десятка семей – семь из них носили фамилию Морозовы. Самым именитым в этом ряду считался крупнейший ситцевый фабрикант Савва Тимофеевич Морозов.
О точных размерах морозовского капитала сегодня можно только догадываться. «Т-во Никольской мануфактуры Саввы Морозова, сын и Ко» входило в тройку самых прибыльных производств России. Одно жалование Саввы Ивановича (он считался всего лишь директором, а владельцем мануфактуры была его мать) составляло 250 тысяч рублей в год. Для сравнения: тогдашний министр финансов Сергей Витте получал в десять раз меньше (и то большую часть суммы Александр III доплачивал «незаменимому» Витте из своего кармана).
Савва Морозов. 1900-е гг.
Cавва принадлежал к поколению «новых» московских купцов. В отличие от своих отцов и дедов, родоначальников семейного бизнеса, молодые купцы имели прекрасное европейское образование, художествен– ный вкус, разнообразные интересы. Духовные и социальные вопросы занимали их ничуть не меньше проблемы зарабатывания денег.
Начинал семейное дело дед и тезка Саввы – хозяйственный мужик Савва Васильевич Морозов.
Забронированное место на тот свет«Савва сын Васильев» родился крепостным, но сумел пройти все ступени мелкого производителя и стать крупнейшим текстильным фабрикантом. Предприимчивый крестьянин Владимирской губернии открыл мастерскую, выпускавшую шелковые кружева и ленты. На единственном станке работал сам и сам же пешком ходил в Москву, за 100 верст, продавать товар скупщикам. Постепенно он перешел на суконные и хлопчатобумажные изделия. Ему везло. Увеличению доходов способствовала даже война 1812 года и разорение Москвы. После того как в первопрестольной сгорели несколько столичных фабрик, был введен благоприятный таможенный тариф, и начался подъем хлопчатобумажной промышленности.
За 17 тысяч рублей – огромные по тем временам деньги – Савва получил «вольную» от дворян Рюминых, и вскоре бывший крепостной Морозов был зачислен в московские купцы первой гильдии.
Дожив до глубокой старости, Савва Васильевич так и не одолел грамоты, однако это не мешало ему отлично вести дела. Своим сыновьям он завещал четыре крупные фабрики, объединенные названием «Никольская мануфактура». Старик позаботился устроить потомков даже на том свете: рядом с его могилой на Рогожском кладбище стоит белокаменный старообрядческий крест с надписью, уже потускневшей от времени: «При сем кресте полагается род купца первой гильдии Саввы Васильевича Морозова».
Сегодня там лежит четыре поколения Морозовых.
Его именем назвали стачку«Т-во Никольской мануфактуры Саввы Морозова, сын и Ко» располагалось в Покровском уезде Владимирской губернии. Делами здесь до середины 40-х годов XIX века заправлял сам Савва Васильевич, а затем его младший сын Тимофей.
Ловкий и оборотистый наследник взялся за дело засучив рукава. Он решил взять под свой контроль весь производственный цикл: чтобы не зависеть от импортных поставок, он скупал земли в Средней Азии, где начал разводить хлопок, модернизировал оборудование, заменил английских специалистов на молодых выпускников Императорского технического училища.
В московских деловых кругах Тимофей Саввич пользовался огромнейшим авторитетом. Он первым получил почетное звание мануфактур-советника, был избран гласным Московской городской думы, председателем Московского биржевого комитета и Купеческого банка, членом правления Курской железной дороги.
В отличие от своего отца Тимофей был обучен грамоте и, хотя сам «университетов не заканчивал», часто жертвовал довольно крупные суммы на учебные заведения и на издательские дела. Что не мешало ему быть настоящим, как тогда говорили, «кровососом»: заработную плату своим рабочим он постоянно снижал, изводил их бесконечными штрафами. И вообще считал строгость и жесткость в обращении с подчиненными лучшим способом управления.
Порядки на мануфактуре напоминали удельное княжество. Здесь была даже своя полиция. В кабинете хозяина никто не имел права сидеть, кроме него, – как бы долго не длились доклады и совещания.
7 января 1885 года на Никольской мануфактуре разразилась забастовка рабочих, позднее описанная во всех отечественных учебниках истории как «Морозовская стачка». Длилась она две недели. Кстати, это было первое организованное выступление рабочих. Когда судили зачинщиков волнений, Тимофея Морозова вызвали в суд свидетелем. Зал был переполнен, атмосфера накалена до предела. Гнев публики вызвали не подсудимые, а хозяин фабрики.
Савва Тимофевич вспоминал тот суд: «В бинокли на него смотрят, как в цирке. Кричат: «Изверг! Кровосос!» Растерялся родитель. Пошел на свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете – и затылком об пол, как нарочно перед самой скамьей подсудимых. Такой в зале поднялся глум, что председателю пришлось прервать заседание».
После суда Тимофей Саввич месяц пролежал в горячке и встал с постели совсем другим человеком – состарившимся, озлобившимся. О фабрике и слышать не хотел: «Продать ее, а деньги – в банк». И только железная воля его жены спасла мануфактуру от продажи. Производственные дела Тимофей Морозов отказался вести напрочь: переписал имущество на жену, так как старший сын, по его разумению, был молод и горяч.
Родом из домострояСемья Морозовых была старообрядческая и очень богатая. Особняк в Большом Трехсвятительском переулке имел зимнюю оранжерею и огромный сад с беседками и цветниками.
Будущий капиталист и вольнодумец воспитывался в духе религиозного аскетизма, в исключительной строгости. В семейной молельне ежедневно служили священники из Рогожской старообрядческой общины. Чрезвычайно набожная хозяйка дома, Мария Федоровна, всегда была окружена приживалками. Любой ее каприз был законом для домочадцев.
По субботам в доме меняли нательное белье. Братьям, старшему Савве и младшему Сергею, выдавалась только одна чистая рубаха, которая обычно доставалась Сереже – маминому любимчику. Савве приходилось донашивать ту, что снимал с себя брат. Более чем странно для богатейшей купеческой семьи, но это было не единственное чудачество хозяйки. Занимая двухэтажный особняк в 20 комнат, она не пользовалась электрическим освещением, считая его бесовской силой. По той же причине не читала газет и журналов, чуралась литературы, театра, музыки. Боясь простудиться, не мылась в ванне, предпочитая пользоваться одеколонами. И при этом держала домашних в кулаке так, что они рыпнуться не смели без ее дозволения.
Тем не менее перемены неумолимо вторгались даже в прочно устоявшуюся старообрядческую жизнь. В морозовской семье уже были гувернантки и гувернеры, детей – четверых сыновей и четырех дочерей – обучали светским манерам, музыке, иностранным языкам. Причем применялись веками испытанные «формы воспитания» – за плохие успехи в учебе юную купеческую поросль нещадно драли.
