Dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь
Эта практика заставила меня яснее понять другие формы одержимости и эгоизма — например, желание, чтобы именно тебе достался последний кусочек вкусного сыра на пикнике, или последний глоток вина, или комната с самым лучшим видом. Пропажа звезды пролила свет на эти маленькие, сиюминутные случаи одержимости, желания что- то присвоить, и тогда я поступала, как в случае со звездой, — старалась освободиться от них, отдавая кому-то другому то, что хотела получить сама. Очень увлекательный опыт.
Занимаясь этой практикой, я не всегда бываю довольна тем, что открывается в моей душе, я не всегда быстро опознаю привязанность в той или иной форме, не всегда мне удается от нее избавиться — впрочем, другого я и не ожидала. У меня появляется что-то вроде понимающей улыбки, когда я вдруг замечаю, что только что потянулась за самым лакомым кусочком, или осознаю, что в моей голове копошатся нехорошие мысли или недобрые слова готовы вырваться у меня с уст вопреки самым лучшим моим побуждениям. Надеюсь, что я учусь отслеживать эти моменты и что сочувствие перевешивает самоосуждение. Я часто думаю об одном высказывании апостола Павла, которое напомнил мне Кен, там сказано что-то вроде: «Добро, которого хочу, не делаю, а зло, которого не хочу, делаю». Оно напоминает мне о том, что я не одинока в своей борьбе, и заставляет с большим сочувствием относиться к человеческой доле...
Я понимаю: возможно, говоря это, я похожа на наивную дурочку, но для меня эта практика очень непростая и очень-очень полезная. Когда я визуализирую эту звезду таким образом, она по-прежнему существует во всей своей красе; более того, в моем сознании этих звезд мириады, и потерять их невозможно. Слабеют мои суеверные мысли насчет физического присутствия или отсутствия звезды. Эти ростки привязанности становятся слабее. Мне по-настоящему нравится эта визуализация; это огромное удовольствие — постоянно дарить всем такие подарки! Да, мне было по-прежнему больно от того, что я потеряла вещь, которую мне дали родители, которую своими руками сделал Рассел. Но я помню, как сказала Кену: «Знаешь, прошло всего три дня, но я, похоже, почти перестала оплакивать эту звезду».
И так — снова в Бонн. По поводу последнего мотеля, где мы останавливались, Майкл сказал: «Тут матрасы с такими пробоинами, словно это верденские высоты», — то есть холмы со следами от артобстрелов времен Первой мировой войны. Трейей хотела купить кондиционер для волос, но все магазины были закрыты. Майкл просунул голову в нашу комнату:
— Ребята, у кого-нибудь есть кондиционер для волос?
Просто поднимите ногу и сделайте шаг вперед. Все остальное произойдет само собой.
Но там же пустое пространство, — жалобно сказал я. Черная, бесконечная пустота.
Прошу вас. Вы должны сделать это.
Вот черт! Проклятые сны. — Я делаю шаг вперед и проваливаюсь в пустоту, только для того чтобы приземлиться куда-то, что напоминает горную вершину, точнее, вершину холма, а рядом со мной стоит Фигура. Посмотрев наверх, я вижу миллионы звезд, звезды рассыпаны повсюду, звезды освещают всю вселенную.
Значит, звезды означают «Трейя», правильно? Эстрейя ? Это элементарно, сударь.
Нет, звезды не означают Эстрейю.
Разве?Ладно, сдаюсь. Что же означают звезды?
Это не звезды.
Ладно. Что означают эти непонятно что?
Вы не знаете, что они значат ?
Нет. Я вообще не понимаю, что все это значит.
Хорошо. Это очень, очень хорошо.
Мы поехали в Бонн и распрощались с Майклом и Трейси. Мне было очень жаль расставаться с ними. Я чувствовал, что впереди нас ждут трудные времена, и их будет не хватать.
Шейеф просмотрел результаты недавних анализов, что-то ворча себе под нос, — смысла этого ворчания мы тогда еще не понимали. Из-за осложнений, возникших в результате многочисленных недугов Трейи — легочной инфекции, диабета, распухших ног, дефицита костного мозга, не говоря уже о раке, — вся процедура лечения, которая должна была занять два месяца, в конце концов, растянулась на четыре. День мучительно тянулся за днем, и поверх страха легла скука — причудливое сочетание.
Норберт! Ты здесь?
Да, Кен. Что я могу для тебя сделать?
Норберт и его жена Юта были хозяевами отеля Курфюрстенхоф. В те месяцы, что я прожил здесь, Норберт стал моим Пятницей, вновь и вновь доказывая свою абсолютную незаменимость. Он обладал острым и блистательным умом и слегка нездоровым чувством юмора, примерно таким же, как у меня (однажды, рассказывая о враче, которого он считал глубоко безграмотным, он сказал, что тот «умеет предсказывать прошлое с точностью до 90%»); я мог бы представить его себе адвокатом, может быть врачом, но ему, похоже, искренне нравилось работать в гостинице. В первый день, когда я там поселился, Норберт сделал специальные карточки 3x5 дюймов, где было написано примерно следующее: «Доктор Шейеф дал мне на это личное разрешение», и с их помощью я с легкостью делал в Янкер-Клиник то, что мне надо было (к примеру, в тот день, когда у Трейи случилась инсулинная реакция, только благодаря им я мог бегать по кафетерию и хватать все, что хоть сколько-то напоминало сахар).
Но, что еще важнее, Норберт был хорошим товарищем, с которым можно было поделиться своими печалями в трудные времена.
Норберт, какая, по-твоему, сегодня будет погода?
Спроси меня завтра.
Верно. Скажу, почему я спрашиваю. Трейе сделали анализ крови, и уровень лейкоцитов все еще слишком низкий, чтобы можно было начать новый курс лечения. Она от этого немного пала духом. Дело не в том, что она хотела бы поскорей со всем этим покончить, просто любая задержка даже на один день означает, что лечение будет не таким эффективным, а теперь, похоже, процедуры начнутся в лучшем случае на следующей неделе. В прошлый раз его отложили на две недели. Это довольно скверно, Норберт. Черт подери! Как это будет по-немецки?
Ох, Кен, от всей души сочувствую. Я могу тебе чем- нибудь помочь?
Пожалуй, да. Мне нужен маленький хороший мотель, не слишком дорогой, стоящий на реке, скажем, километрах в тридцати вниз по течению. И такси с шофером, который говорит по—английски. И инструкции, как добраться до Кенигсвинтера* И расписание паромов через Рейн. И расписание часов, когда открыт- доступ на Драхенфельс**. Ах да, и еще ресторан в Кенигсвинтере, где подают что-нибудь, кроме мяса. Можешь это организовать?
Считай, что все уже сделано, Кен.
У меня все эти приготовления заняли бы большую половину дня. Через тридцать минут мы с Трейей уже ехали вниз по Рейну: сначала в Бад-Годесберг, потом по другому берегу к Кенигсвинтеру и величественной Драхенфельс, а потом в прелестнейший маленький мотель, стоящий на Рейне, — и все это благодаря Нор- берту.
Какая погода! Никакого тумана и дождя, наоборот — солнечно и ясно. За несколько дней на небе не было ни облачка, потом один раз появились пушистые белые облака и снова исчезли. Мы с Кеном прекрасно провели выходные в Бад- Годесберге и Кенигсвинтере, наслаждаясь видами со всевозможных возвышенных мест, увенчанных развалинами замков. Мы жили в мотеле на берегу Рейна, и это было невероятно романтично. Весна — действительно мое любимое время года. Мне нравится наблюдать, как она набирает силу у меня на глазах. И я смогу взять ее с собой в больницу: я закрою глаза и увижу перед собой с кристальной четкостью белые
<* Кенигсвинтер — небольшой курортный городок в Северном Рейне- Вестфалии. — Прим. пер.
** Драхенфельс («Драконья гора») — туристическая достопримечательность в Германии; гора, на которой Зигфрид, герой «Песни о нибелунгах», омылся в крови убитого им дракона. — Прим. пер.>
цветки вишни, сияющие в солнечных лучах, свежую зелень недавно распустившихся листьев на лесных деревьях вокруг меня, бескрайние зеленые луга, отделанные крохотными белыми маргаритками и нарядными ярко-желтыми одуванчиками, — и все так ясно, словно это слайды сменяют друг друга прямо перед моим взором.
А теперь опять в больницу, снова вернуться к неприятному делу — лечиться от рака. Химиотерапию начали на неделю позже, чем планировали: ждали, пока поднимется уровень лейкоцитов. Еще одна неделя, делающая химиотерапию менее эффективной. Но само по себе лечение, повторю еще раз, проходит невероятно легко. Да, теряется аппетит, надо больше спать, приходится пить снотворное, и бывает легкое головокружение — но насколько это все-таки легче, чем адриамицин. Если бы доктор назначил мне годовой курс этих препаратов, как это было с адриами- цином, то, думаю, я выдержала бы. Если адриамицин отравлял мою душу, так что мне приходилось бороться за каждый миг счастья, то во время этого лечения мне хорошо и радостно!
Ах да, немцы. Они очень помогают, очень добры и приветливы к нам — особенно к Кену, который гораздо больше соприкасается с внешним миром, чем я. Уже на второй день мне передали цветы две официантки из ресторана, в котором Кен часто обедает. За моими делами следит больше шоферов, владельцев магазинов, официанток, чем вы можете себе представить!
