Александр Медведев - Тайное учение даосских воинов
Естественно, что волна увлечения боевыми искусствами, мистикой и эзотерическими учениями вызывала пристальное внимание со стороны органов госбезопасности. И если учесть мою довольно широкую известность, не удивительно, что КГБ заинтересовалось мной. Выяснив, что я не занимаюсь никакой противозаконной деятельностью, один из работников Комитета предложил мне преподавать рукопашный бой сотрудникам КГБ и впоследствии сотрудничать с органами госбезопасности еще более тесно. Большую роль сыграли и хорошие рекомендации, данные моим первым тренером по самбо.
Воспитанный в семье ярых коммунистов, я с детства считал своим идеалом Дзержинского и мечтал стать, подобно Абелю, знаменитым советским разведчиком. Поэтому, не оформляя мое сотрудничество с Комитетом официально, я дал согласие работать. Вскоре я получил первое в республике удостоверение инструктора по карате и рукопашному бою, и, если бы не встреча с Учителем, моя жизнь потекла бы по совершенно другому руслу.
В настоящее время я, возможно, был бы отставным офицером Комитета Госбезопасности или сотрудником ФСК.
Глава II
Вечером, возвращаясь из института, я, как обычно, вышел на улицу Пушкина — наш Симферопольский пешеходный «Бродвей», чтобы немного прогуляться, и направился к центру города.
У перекрестка, недалеко от кинотеатра Шевченко, находилась аптека. Стены ее были отделаны когда-то черным мрамором, поэтому все называли ее «черная аптека», хотя мрамора уже не было и от его былого великолепия остались только воспоминания. Я вошел в «черную аптеку», купил витамины для своего приятеля, поболтал со знакомой продавщицей и, выглянув в окно, заметил компанию из трех человек, беседующих около закусочной. Присмотревшись, я узнал двоих — это были мои старые приятели Осин и Рогов. Третьего человека я видел в первый раз. Решив подойти и поздороваться, я вышел из аптеки и окликнул их. Вся компания повернулась ко мне, и тут я впервые внимательно посмотрел на спутника моих приятелей. Он был среднего роста, в потертом костюме, мешковато сидящем на нем, засаленном и лоснящемся на локтях, черной полосатой рубашке не первой свежести с расстегнутым воротничком, и всем своим видом напоминал председателя колхоза, возвращающегося с уборки урожая. По его лицу восточного типа трудно было определить возраст или национальность, но про себя я решил, что это кореец, так как в Крыму было много корейцев. Одет он был довольно легко, учитывая, что был конец октября и многие симферопольцы уже надевали плащи и куртки.
Осин и Рогов явно обрадовались моему появлению. Рогов бросился ко мне, произнося обычные слова приветствия, и вдруг без всякого перехода спросил, не мог бы я помочь их товарищу. Я немного удивился и поинтересовался, что от меня требуется.
— Это мой друг, — с подозрительным энтузиазмом начал объяснять Рогов. — Такой веселый человек, просто с ума можно сойти. Весь день нас смешит. Он приехал из Средней Азии, но еще не успел как следует устроиться, а только забросил чемоданы к каким-то знакомым. Знаешь, он очень хочет, чтобы ты отвел его в пельменную. Он просто достал нас этими пельменями. Можно подумать, что он без них жить не может.
Я был немного удивлен, так как не мог понять, почему человек, который только что увидел меня в первый раз, может хотеть, чтобы именно я отвел его поесть пельменей, и откуда Рогов это знает.
Тут Осин потянул меня за рукав, отвел в сторонку и прошептал:
— Ради бога, избавь нас от этого «монгола». Привязался, как репей, и все время болтает какую-то чушь.
Я не стал заставлять себя долго уговаривать, так как после института еще не успел поесть и сам не отказался бы от порции пельменей. Поэтому я сказал, обращаясь к корейцу:
— Я с удовольствием отведу вас в пельменную.
Кореец широко улыбнулся в ответ и мгновенно откликнулся с сильным акцентом:
— Я угощаю.
Это меня вполне устраивало.
Мы попрощались с Осиным и Роговым, быстрым шагом добрались до памятника Ленина, повернули направо, прошли через сквер Тренева и дальше, направляясь к пельменной.
Пока мы шли, кореец неожиданно начал говорить о рукопашном бое и спросил меня, совершенствуюсь ли я в боевых искусствах. В то время этим термином еще не пользовались, говорили только о конкретных видах единоборств — карате, джиу-джитсу, дзю-до, поэтому я ответил, что занимаюсь всем понемногу, что мне интересно изучать все виды единоборств. Я заострил внимание на том, что слова «боевые искусства» мне непривычны.
— Нет, нужно заниматься или спортом или боевыми искусствами, — настаивал кореец.
— Не понимаю, почему обязательно выбирать что-то одно, — возразил я. — Я, например, занимаюсь и спортом и самообороной.
Тогда я не понял, что мой собеседник хотел узнать, чем являются для меня боевые искусства — искусством или спортом.
Я начал рассказывать, что изучаю самбо, дзю-до, карате и другие виды единоборств.
Выяснив, что я ничего не смыслю в высоких материях, кореец быстро перевел разговор на другую тему, мы начали рассуждать о самбо и о дзю-до и так за разговорами дошли до пельменной.
Кореец со своим ужасным акцентом заказал три порции пельменей с маслом, и я, решив не отставать от него, тоже попросил три порции.
Потом мой спутник попросил себе порцию бульона и, схватив тарелку так, что большие пальцы его рук утонули в супе, залпом выпил через край содержимое тарелки, громко причмокивая от удовольствия.
Меня слегка покоробило, и кореец, заметив мою реакцию, сказал, что надо быть проще и что только простота приносит определенное счастье в жизни.
Проигнорировав тему счастья и простоты, я начал его расспрашивать о боевых искусствах, что он о них знает, занимался ли чем-либо сам и откуда у него такой интерес к единоборствам.
Кореец на это ответил, что раньше он тоже был причастен к изучению разных видов борьбы, но теперь он не занимается этим глупым делом, потому что есть дела и поинтересней.
Сказав это, он откинулся на стуле и закинул ногу на ногу. И тут я впервые обратил внимание на его туфли. В жизни я не видел туфель такого покроя. Они были черными, узкими, с длинными загибающимися кверху носками. Я не мог представить себе безумца, изготовившего такие туфли, и серьезно над этим задумался. Было ясно только одно — они не фабричного производства. Я раньше встречал обувь с длинным узким носком, но чтобы носки туфель были вытянуты настолько, что казались клоунскими и завивались вовнутрь на полтора оборота, почти как у старика Хоттабыча, такого мне видеть еще не приходилось.
Я спросил корейца, где он взял эти удивительные туфли и зачем ему туфли такого фасона, на что он гордо ответил со своим неповторимым акцентом, что такие туфли подчеркивают оригинальность человека и что в определенной среде (тут он сделал многозначительную паузу) это очень модный стиль.
Я молча проглотил это замечание, но был ужасно заинтригован, потому что никак не мог себе представить, что существуют круги, в которых одежда и обувь моего спутника могут быть модными.
Я и сам был одет, прямо скажем, не роскошно. На штанах у меня вечно были заплаты, потому что они быстро протирались от отработки ударов ногами на улице или в лесу.
Но вид корейца бил все рекорды.
Я снова бросил взгляд на его костюм, на залощенные затасканные рукава, на сальные пятна. Кореец выглядел чрезвычайно неопрятным человеком, явно не уделяющим своей одежде достаточного внимания. Тем более было странно слышать от него какие-то рассуждения о моде.
Я подумал, собрался с духом и спросил:
— Но если вы хотите быть модным, почему у вас такой костюм, явно не первой свежести. В чем же заключается мода? Он высокомерно посмотрел на меня и сказал:
— Это деловой костюм. В таком костюме я встречаюсь с людьми и делаю разные дела. В определенных кругах приняты определенные формы деловой одежды.
— И в каких же кругах приняты такие формы одежды? — поинтересовался я.
— Мы с вами еще достаточно шапочно знакомы, чтобы вас информировать по строго конфиденциальным вопросам мировой значимости, — заявил кореец с абсолютно серьезным выражением лица. Его акцент, казалось, еще усилился, он тщательно выговаривал каждую букву, произнося слова как будто по слогам с ударением на каждом слоге, словно желая подчеркнуть значительность того, что он говорит.
— В чем же заключается мировая значимость? — спросил я, прилагая большие усилия, чтобы не рассмеяться.
— Европейцы всегда проявляют излишний интерес к не своим делам, — по слогам произнес кореец.
Я не обиделся, так как просто не мог воспринимать всерьез все эти безапелляционные заявления. Посмотрев несколько секунд на своего собеседника, я рассмеялся.
Кореец на мою улыбку никак не отреагировал и неожиданно принялся с большой скоростью поглощать оставшиеся на тарелке пельмени.
