Эрнст Шумахер - Малое прекрасно. Экономика для человека. Карта для заблудившихся.
Во-вторых, мы поговорим о «человеке» и его приспособленности к жизни в этом мире — Великой Истине о принципе соответствия.
В-третьих, рассмотрим то, как человек познает мир — Великую Истину о «Четырех Сферах Познания».
В-четвертых, посмотрим, как прожить жизнь в этом мире, исходя из понимания Великой Истины о двух типах проблем — имеющих техническое решение и не имеющих такового.
Давайте сразу оговоримся и твердо усвоим, что карта не «решает» проблемы и не «раскрывает» тайны — она только помогает их распознать. Поэтому решение проблем и раскрытие тайн останется на нашей совести. Вспомним последние слова Будды: «Прилежно работай над своим спасением».
А для этого, по словам Тибетских учителей,
Необходима всеобъемлющая философия, позволяющая охватить все сферы знания.
Необходима система медитации, с помощью которой приобретается способность сосредотачиваться на любом предмете.
Необходимо вести такой образ жизни, который делает возможным использовать все способности тела, речи и ума в качестве помощников на Пути[106].
IIЕвропейские философы уже давно не составляли полных и достоверных карт. Так, Декарт (1596–1650), коему современная философия обязана столь многим, смотрел на вопрос о составлении карт совсем иначе. «Тот, кто ищет прямой путь к истине, — говорил он, — не должен обращать внимания на то, что нельзя описать с точностью арифметических и геометрических формул». Достойны внимания только те предметы, «на достоверное и несомненное знание которых способен наш ум»[107].
Отец современного рационализма, Декарт утверждал, что «мы не должны верить ничему, что не подтверждается нашим Разумом», и подчеркивал, что речь идет именно «о нашем Разуме, а не о воображении и чувствах»[108]. Суть метода познания мира разумом в том, чтобы «шаг за шагом разложить сложные и запутанные идеи на более простые, а затем, отталкиваясь от интуитивного понимания всех элементарных, абсолютно простых идей, попытаться подняться к знанию более сложных идей через серию таких же шагов»[109]. Эта программа рождена сильным, но страшно ограниченным умом. Ограниченность такого подхода еще лучше заметна в правиле:
Если, изучая предметы, мы делаем шаг, с пониманием которого наш интеллект недостаточно хорошо справляется, надлежит немедленно остановиться. Нам не следует даже пытаться исследовать предмет дальше в этом направлении. Таким образом, мы оградим себя от лишних трудов[110].
Декарт ограничивается точными и абсолютно достоверными знанием и идеями потому, что его главная цель — стать «хозяином и властелином природы». То, что нельзя тем или иным образом измерить, не может быть точным. Комментарии Жака Маритэна:
На самом деле математическое познание природы — не полное отражение реальности, но лишь определенная интерпретация феноменов… оставляющая без ответов главные вопросы о сути вещей. Для Декарта же математические знания раскрывают самую суть вещей. Предметы досконально анализируются на основе их геометрической протяженности и характера движения. Вся физика, то есть вся философия природы, сводится к простой геометрии.
Таким образом, картезианская философия ведет нас прямиком к механике. Она превращает природу в механизм, насилует ее, уничтожает все, что позволяет предметам символизировать дух, являться частью гения Творца, разговаривать с нами. Вселенная становится безмолвной[111].
Где гарантия, что в этом мире несомненная истина непременно является полной истиной? Чья несомненная истина, чье понимание? Человека. Каждого человека? Все ли люди способны осознать всю истину? Как показал Декарт, человеческий ум может подвергнуть сомнению все, что не укладывается в его рамки, и некоторые люди больше склонны к сомнениям, чем другие.
Декарт порвал с традиционными знаниями, отмел весь опыт своих предшественников и решил все начать с начала и во всем разобраться сам. Подобная самонадеянность стала «стилем» европейской философии. Маритэн отмечает: «Каждый современный философ — картезианец в том смысле, что видит себя первооткрывателем, долг которого — принести человечеству новую концепцию мироздания»[112].
Декарт заключил, что «на протяжении многих веков философию двигали вперед лучшие умы, и тем не менее в ней нет ничего бесспорного, а следовательно, все сомнительно»[113]. Он фактически «отрекся от мудрости» и сосредоточился исключительно на знании, обладающем математической или геометрической точностью и несомненностью. Такой подход уже был свойствен Фрэнсису Бэкону (1561–1626). Скептицизм, своего рода пораженчество в философии, стал основным течением европейской метафизики. С кажущейся справедливостью скептики утверждали, что возможности человеческого ума строго ограничены и нет смысла интересоваться тем, что выходит за пределы его способностей. Древняя мудрость гласила, что человеческий ум слаб, но открыт, то есть способен превзойти себя и устремиться к более высоким уровням сознания. Новое же мышление приняло как данность то, что возможности разума строго и узко ограничены, причем эти границы можно четко обозначить; но в своих пределах возможности разума практически безграничны.
С точки зрения философской картографии это означало огромную потерю: целые континенты, необыкновенно старательно описанные людьми прошлых поколений, просто исчезли с карт. Но, кроме того, произошло еще более значимое «отречение от мудрости», несказанно обеднившее философскую мысль: традиционная мудрость всегда представляла мир как трехмерную структуру (символизируемую крестом), в которой не только значимо, но и принципиально важно всегда и везде различать между «высшими» и «низшими» предметами и Уровнями Бытия. Новое мышление рьяно, если не сказать бешено, бросилось устранять вертикальное измерение. Откуда взяться ясному и точному представлению о таких качественных понятиях, как «высшее» или «низшее»? Для разума стало насущной необходимостью заменить их количественными показателями.
Да, с «математизмом» Декарт перегнул, и вот Эммануил Кант (1724–1804) вызвался начать все с начала. Но, как замечает Этьен Гилсон, несравненный знаток истории философии:
Кант перешел от математики не к философии, а к физике. Да он этого и не скрывал: «Истинный метод метафизики по своей сути ничем не отличается от метода, который Ньютон применил в естественных науках и который оказался столь плодотворным»… «Критика чистого разума» Канта — искусное описание того, какой должна быть структура человеческого ума, если исходить из существования концепции природы Ньютона и соответствия этой концепции реальности. Можно ли после этого всерьез говорить о «физическом» методе Канта как о здоровом философском методе?[114]
Математика и физика не могут переварить качественное понятие «высшего» и «низшего». Поэтому вертикальное измерение исчезло с философских карт, а философия сконцентрировалась на несколько надуманных проблемах типа «А существуют ли другие люди?» или «Могу ли я вообще что-нибудь знать?» или «Воспринимают ли другие люди этот мир так же, как я?» Так карты стали совершенно бесполезны для людей, решающих благородную задачу выбора жизненного пути.
Этьен Гилсон так сформулировал надлежащую задачу философии:
Ее непреходящая обязанность — приводить в порядок и контролировать все более широкое поле научного знания и решать все более сложные проблемы поведения человека. Ее нескончаемая задача — удерживать науки в присущих им границах и определять место и задавать границы новым наукам. Наконец, не менее важная задача: как бы ни менялись обстоятельства, удерживать все действия человека во власти разума, только благодаря которому человек и является судьей своих поступков и, после Бога, хозяином своей судьбы[115].
Потеряв вертикальное измерение, на вопрос «Что мне делать с моей жизнью?» человек теперь мог дать лишь утилитарный ответ. Ответ эгоистичный или альтруистичный, но все же утилитарный: «Живи как можно комфортней» или «Осчастливь как можно больше людей». Кроме того, получалось, что по сути человек — только животное. «Высшее» животное? Быть может, да и то лишь в некоторых отношениях. В определенных отношениях другие животные «превосходят» человека, а значит лучше избегать расплывчатых понятий «высшего» и «низшего», если только мы не говорим в строго эволюционном смысле. В контексте эволюции «высшее» обычно можно соотнести с «позднейшим», а так как человек, несомненно, появился весьма недавно, его условно можно поставить на вершину эволюционной пирамиды.
