Александр Шевцов (Андреев, Саныч, Скоморох) - Очищение. Том.2. Душа
А прятали не щадя сил и живота своего. После Сталинского словаря в России словарей выпускали немало. Словарь Ожегова мы уже читали. Но кроме него был создан четырехтомный Словарь русского языка, который считается академическим. Он явно подхватил дело Сталинского словаря. Во всяком случае, задача осознавалась составителями как закрепление всего нового, что было найдено творцами советского языка, каждые 10–20 лет: «в первом издании было представлено состояние словарного состава русского литературного языка 40—50-х годов, второе издание должно показать состояние словарного состава 60—70-х годов XX века».
Я приведу статью о душе из третьего издания, выпущенного на переломе 1985 года, когда выходили словари, подводившие итоги всей советской эпохи. В том году Словарь вышел без изменений, стереотипным изданием. Нового не было слишком долго, в итоге началась перестройка.
Итак, если вы еще не забыли Ожегова, то будете приятно удивлены: ба, знакомые все лица! Но вот по сравнению с тридцать пятым годом движение есть. Безусловно, есть. Наверное, есть… И если оно есть, то явно продумано не в Институте языка, а в идеологическом отделе Политбюро ЦК КПСС. И задумка эта из разряда тех хитростей, которые заплетают мозги в узел, так что уже никто не разберется, где здесь начала, где случайное. Сравнивайте:
ДУША. 1. Внутренний, психический мир человека, его переживания, настроения, чувства и т. п. <…>
// В идеалистической философии и психологии: особое нематериальное начало, существующее якобы независимо от тела и являющееся носителем психических процессов.
// По религиозным представлениям: бессмертное нематериальное начало в человеке, отличающее его от животных и связывающее его с богом. <…>
2. Совокупность характерных свойств, черт, присущих личности; характер человека. // Чувство, воодушевление, темперамент. <…>
3. разг. Человек. <…>
4. В старину: крепостной крестьянин. <…>
5. Дружеское фамильярное обращение. <…>
6. Самое основное, главное, суть чего-л. <…>
Все. Дальше — народное описание души. Оно не комментируется. Есть еще вопросы к словарям? Вопросы-то есть, да не в словарях же искать ответы?
Ясно, что не в словарях, и вообще может появиться ощущение, что словари в поиске души бесполезны. Это не так. Не забывайте, что наше самопознание идет через очищение, а словари, если вы вдумаетесь, написаны не на бумаге. Они написаны, как все настоящие книги, на том, что не горит. Ведь они писаны образцами, а образцы эти давно расползлись по сознаниям людей и теперь живут в нас.
Я предлагал в самом начале упражнение: проверить себя, узнаете ли вы то, что сказано в словарях. Или это покажется чем-то совершенно новым и вызывающим ваше недоумение. Вряд ли вы столкнулись хоть с чем-то, что не поняли без переводчика, скорее, наоборот, к третьему словарю началась скука. Ведь вы все знали уже при чтении первого. Все высказывания как бы естественны для современного русскоязычного человека. Значит, даже если мы этого не осознавали, в нашем сознании все это уже угнездилось и живет, само собой разумеясь. И при столкновении с соответствующими выражениями узнает их.
А где же мы? Чем занят я, пока вот это, придуманное в институте при ЦК КПСС, разумеет себя?
Хватит Толковых словарей и обычных понятий о душе, перехожу на следующий круг, к понятию простонаучному.
Круг второй. ПРОСТОНАУЧНОЕ ПОНЯТИЕ ДУШИ
Наука за последние века стала столь привычной, что мы даже не замечаем, что говорим научно даже в быту. В итоге, очень часто мы вообще не замечаем, что говорим. Ярчайшими примерами является использование словечек, вроде логично, система, анализ. Перейдя из тайного языка науки в бытовую речь, они превратились в совершенно самостоятельные вещи, не имеющие действительного соответствия ни в исконном языке, из которого их заимствовала Наука, ни в языке собственно научном.
Что же так соблазняет обывателя в простонаучном жаргоне, который расползается по умам подобно тому, как расползается сейчас блатная феня? Действенность. Точнее, кажимость действенности, а значит, магичности. Это обман, но настолько сложный, что его почти невозможно разглядеть, ведь он подкрепляется неким общественным договором, а значит, обретает ту действенность, которая за ним подозревается.
Поясню. Первое подозрение о действенности простонаучного языка и фени возникает у обычного человека, не входящего в тайные сообщества воров или ученых, не тогда, когда он слышит саму их речь. Нет, тогда он как раз думает о ней плохо, как о птичьем языке: чего чирикают?! Нельзя, что ли, по-человечески говорить!
Подозрение возникает, когда он понимает, что и воры, и ученые очень дееспособные люди, которые захватили мир и делят его между собой, уступая по силе разве что государству и предпринимательству. Вот тогда появляется вопрос: а как это им удается? За счет чего они могут то, чего не могу я? И разум тут же начинает изучать и собирать все, что может быть использовано для совершенствования, а значит, для улучшения выживания. А это, что вполне естественно, то, что снаружи и что проще всего взять. Язык.
Но ведь язык состоит всего лишь из слов.
Действенность сообществ заключается в их свойстве, в том, что все свои, входящие в сообщество, заключили гласные и негласные договоры помогать друг другу всеми средствами. И вот их много, и они повсюду, а обыватель всегда один на один со всем миром.
По большому счету, это одиночество — вовсе не его беда. Это его награда, ради которой он и живет. Ведь он бы тоже мог войти в сообщество, но очень не хочет платить ту цену, которую затребует сообщество за то, чтобы считать его своим. А это цена свободы. Да еще и дополнительных скреп, которые надо наложить на душу. Блатные, к примеру, принимают тюрьму как мир и символ веры. И выйдя из нее, они уже никогда не свободны, потому что остаются и здесь жить в законе, таская тюрьму на себе, подобно ракушке. Вот почему они даже из своих домов устраивают хаты, более всего напоминающие жизнь на зоне. Жить в разных мирах трудно, проще, оказывается, тащить частицу одного из миров с собой по всем мирам, куда тебя заносит жизнь.
Ученым тоже свойственно превращать любое место, хоть кухню своей квартиры, в привычную лабораторию или кафедру, стоит им собраться вместе. Да и обыватель делает то же самое. Он несет свой мирок с собой или намотанным на себя настолько ярко, что его с первого взгляда узнают, когда он входит в камеру пересыльной тюрьмы. Мужик пришел! Значит, терпила, лох. Да и в университете — либо он выглядит как студент-заочник, либо его принимают за слесаря.
Тем не менее, простой человек постоянно забирает в свой словарь все подворачивающиеся сильные словечки и применяет их в своей бытовой речи. В итоге, все подобные ему простецы, которые сами нахватались осколков магических языков, начинают понимать не то, что он сказал, а то, что он звучит сильно! А этого вполне достаточно для его главной цели — получить уважение, то есть обрести достоинство в своем мирке. А то, что ему надо, он изложит во втором слое своей речи, дополнительном к слою самоутверждения. Мы очень привыкли распутывать смыслы и пересмыслицы, и нас невнятной речью не смутишь. Лишь бы человек был приятным и внушал мне чувство взаимного уважения.
Когда мы говорим умно, когда мы говорим сильно, мы довольны собой. А то, что мы не понимаем, что говорим, кому до этого дело? Чужим, может быть? Так и пусть живут в своем мире, а в моем все прекрасно понимают, что я делаю, когда говорю научно, например. Даже если я говорю не научно, а простонаучно.
Как ни странно, но общее ощущение самодовольства, исходящее от обывателей, освоивших сильное звучание тех же научных слов, производит обратное воздействие и на воров и на ученых. Они начинают чувствовать, что простонаучным или простофеней надо владеть, поскольку языки эти явно действенны, раз весь народ их использует. И искажения исконных тайных языков начинают просачиваться вспять, проникая в собственные материнские сообщества.
В итоге, множество ученых говорят о науке не на научном, а на просто-научном языке, не очень понимая, чем они отличаются, и даже не осознавая, в каком состоянии сознания употребили то или иное слово. Мы же из-за этого оказываемся в следующей ловушке. Теперь, читая книгу, написанную в изрядной своей части на простонаучном языке, мы ощущаем, что понимаем, что там сказано.
Но, что там сказано, по-настоящему не понимал и автор. Ведь он не понимал простонаучного языка, когда использовал. Не понимал по той простой причине, что это вообще не язык для писания или рассказывания. Это язык действия, строго дополнительный к основному разговору и более всего похожий на язык жестов, вроде принятия властных или униженных поз у двух животных, когда они выясняют, кто из них главнее в собственной стае. Писать на простонаучном языке нельзя вообще, а пишут только потому, что для него используются слова научные со сходным начертанием.
