Карл Оноре - Без суеты: Как перестать спешить и начать жить
Под конец XIX в. к спешке прибавились новые обороты: внес свою лепту предтеча всех консультантов по менеджменту Фредерик Тейлор. На сталелитейном заводе в Вифлееме (Пенсильвания) Тейлор с помощью хронометра и логарифмической линейки по секундам рассчитал продолжительность каждой операции и затем организовал работу с максимальной отдачей. «Прежде на первом месте стоял человек, но в будущем на первом месте будет машина», – зловеще пророчествовал он. Хотя книги Тейлора читались повсюду, у самого автора не все складывалось удачно при внедрении «научного управления» в жизнь. Одного рабочего ему удалось научить перекладывать за день вчетверо больше чушек чугуна, но многие ушли с завода, не выдержав стресса. Да и руководству фабрики нелегко было иметь дело с Тейлором, и в 1901 г. его уволили. Он доживал в бесславии, объект ненависти для молодых профсоюзов. Тем не менее кредо Тейлора «на первом месте расписание, человек в лучшем случае на втором» успело оставить след в западном сознании. Майкл Шварц, снявший в 1999 г. документальный телефильм о наследии Тейлора, говорил: «Пусть Тейлор и умер в безвестности, последнее слово, видимо, осталось за ним: его идеи повлияли на наш образ жизни, не только на работу, но и на частную жизнь каждого человека».
Примерно в те же годы, когда Тейлор подсчитывал, сколько сотых секунды нужно, чтобы сменить перегоревшую лампочку, Генри Олрич опубликовал роман под названием «Мир без города и деревни» (A Cityless and Countryless World) о марсианской цивилизации, где время настолько дорого, что используется вместо денег. Прошло 100 лет, и пророчество того гляди сбудется: время все более превращается в деньги. Появились такие выражения, как «запас времени», «недостаток времени».
Почему на фоне растущего материального богатства все острее ощущается «бедность временем»? Думается, главная причина – в смертности человека. Современная медицина добавила с десяток лет к 70 годам, которые отмерила человеку Библия[4], но мы все равно вынуждены постоянно ориентироваться на окончательный дедлайн – смерть. Время коротко, время уходит, хотелось бы наполнить смыслом каждую минуту. Но если это естественный инстинкт, почему же к бегу наперегонки со стрелками часов одни цивилизации проявляют заметно бо́льшую склонность, чем другие?
Отчасти ответ связан с нашими представлениями о времени как таковом. В некоторых философиях (например, китайской, индуистской, буддистской) время циклично. Эскимосы Баффиновой Земли (Канада) одним и тем же словом uvatiarru обозначают и отдаленное прошлое, и отдаленное будущее{14}. В таких культурах время не только уходит, но и постоянно приходит. Оно вокруг нас, оно обновляется, как воздух, которым мы дышим. В западной традиции время линейно: это стрела, неумолимо летящая из пункта А в пункт Б. Время – ограниченный, а потому драгоценный ресурс. Христианская культура потребовала от человека использовать во благо каждый момент жизни. Бенедиктинцы соблюдали строжайшее расписание, иначе, мол, «дьявол найдет работу для праздных рук». В XIX в. Чарльз Дарвин в сжатой формуле выразил одержимость нашей цивилизации, нашу потребность выжать как можно больше из каждой минуты: «Человек, способный напрасно потратить хотя бы час, не понимает смысла жизни».
В традиционной японской религии синто, которая гармонично уживается с местной формой буддизма, время циклично. Но с 1868 г. Япония прилагала прямо-таки сверхчеловеческие усилия, пытаясь нагнать Запад. Насаждалась современная капиталистическая экономика, из Америки завезли часы, превозносились пунктуальность и умение выжимать из времени максимум. Культ эффективности еще более распространился после Второй мировой войны, когда Японию пришлось поднимать из руин. Сегодня в токийском метро пассажиры сломя голову несутся к электричке, хотя интервал движения поездов составляет не больше двух минут. Наблюдая за этим, понимаешь, что японцы вполне освоились с представлением о времени как об ограниченном и драгоценном ресурсе.
Еще один мощный стимул этой гонки – консюмеризм, и он расцвел в Японии пышным цветом. Уже в 1830-х гг. французский писатель Алексис де Токвиль бранил страсть к шопингу, ускоряющую ход нашей жизни: «Тот, чье сердце всецело отдано погоне за мирским благополучием, всегда спешит, потому что ему не хватает времени, чтобы все ухватить, присвоить и насладиться этим». Сегодня этот анализ верен как никогда: весь мир – универмаг, и люди в нем покупатели. На каждом углу нас соблазняют, щекочут, мы пытаемся впихнуть в нашу жизнь как можно больше потребления и «впечатлений». Нам мало блистательной карьеры – подавай еще курсы рисования, тренажерный зал, газету и все книги из списка бестселлеров; хочется посидеть с друзьями в кафе, обойти все клубы, попинать мячик, часами валяться перед телевизором, слушать музыку, проводить досуг с семьей, скупить все новомодные аксессуары и гаджеты, сходить в кино, насладиться близостью и замечательным сексом, слетать на край света в отпуск, а может быть, и волонтером послужить какому-нибудь общеполезному делу. И нас гложет разительное несовпадение между тем, чего мы хотим от жизни, и тем, что мы можем получить. Вот откуда мучительное ощущение нехватки времени.
В эту схему вполне укладывается и моя жизнь. Детям требуется много внимания: чтобы выполнять родительские обязанности, приходится вычеркивать из ежедневника какие-то другие дела. Но я никак не соглашался, я хотел всего и сразу. Я не отказался от своих хобби и увлечений, а впихивал их в график, и без того трещавший по швам. Выкраивал время поиграть в теннис, а потом весь день наверстывал эти два часа. Быстрее гнал машину, бежал чуть ли не бегом и сводил к минимуму сказку на ночь.
Я, как и все, надеялся, что новые технологии помогут сэкономить время и я перестану так отчаянно спешить. Но технологии – коварный помощник. Они вроде бы и сберегают время, но тут же портят все, порождая еще больше обязанностей и потребностей. Скажем, в начале ХХ в. стиральная машина избавила домохозяйку от многих часов утомительного ручного труда. Но с годами и требования опрятности возросли, мы стали стирать одежду гораздо чаще. Результат: переполненная корзина для стирки – столь же привычная примета современного дома, как и стопка счетов на тумбочке в коридоре. Или взять электронную почту. Плюс: чрезвычайно упростилось и ускорилось общение. Минус: именно эта простота и побуждает всех и каждого чуть что нажимать кнопку «Отправить». Ежедневно по миру разносится 5 млрд электронных писем, в том числе совершенно лишние меморандумы, пошлые анекдоты, спам. И эту гору информации каждому из нас ежедневно приходится разгребать.
Перед таким натиском едва ли устоит самый преданный апостол неспешности. Сатиш Кумар, бывший монах-джайнист, в 1960-е гг. прошел пешком из родной Индии в Великобританию, затем обошел еще много стран. Ныне он живет на юго-востоке Англии, в Девоне, издает журнал Resurgence, идеология которого во многом близка Медленному движению. Я повстречался с Кумаром дивным летним вечером в Гайд-парке. Маленькая худая фигурка в льняном костюме медленно передвигалась в потоке бегунов, торопливых пешеходов и молодежи на роликах. Мы пристроились в тени под деревом, Кумар снял обувь и носки, погрузил свои натруженные стопы в густую траву. Я спросил, страдает ли он «недугом нехватки времени».
– Это западная болезнь: сперва тут решили, что времени мало, затем принялись навязывать скорость всем сферам жизни, – ответил он. – Мама говорила мне: «Времени Бог дал вдоволь» – и она была права.
Но мать Кумара прожила всю жизнь в Индии, в сельской местности. В современном мире едва ли возможно освободиться от давления времени, от необходимости следить за стрелкой часов.
– Отчасти это верно. Живя здесь, я тоже поддаюсь суете и спешке. Порой приходится, иначе не сдать журнал. Живя на Западе, все силы кладешь на то, чтобы не позволить часам одержать над тобой верх.
Над головой жалобно жужжал самолет. Кумар глянул на часы. Через 15 минут – очередное дело, презентация книги.
– Пора идти, – слегка улыбнулся он. – Опаздывать нежелательно.
Но «нехватка времени» может быть симптомом более глубокого и опасного заболевания. На последней стадии перед выгоранием человек зачастую ускоряется пуще прежнего, лишь бы не вглядываться в себя и не признавать, что все идет наперекосяк. Кундера говорит, что скорость помогает нам не замечать ужаса и пустоты современного мира. «Наша эпоха одержима желанием забыть и во имя этого предается демону спешки. Она все ускоряет шаги, демонстрируя нам, что не желает запоминаться, что устала от самой себя, изнемогла от себя, что она хочет задуть крошечное колеблющееся пламя памяти».
Кто-то видит в ускорении попытку уйти не от жизни, а от смерти. Марк Кингуэлл, профессор философии университета Торонто, в своих работах переосмысливает значение культа скорости. Мы побеседовали за чашечкой кофе – он уводил разговор в сторону от космических кораблей и широкополосного Интернета.
