Григорий Курлов - Путь к Дураку. Книга первая. Философия Смеха.
Видно было, что воротами давно уже никто не пользуется.
— Оно и понятно, — подумал Петя, протискиваясь промеж створок. — Летучий же…
Казалось, что мрачный замок Горыныча сложен из камня, наспех подобранного где ни попадя, — был он весь какой-то бугристый и неровный.
— Видать, построил Змей замок из камней, в его огород брошенных, — озадаченно бормотал Петя, бродя по двору взад-вперёд и пытаясь найти вход.
Двор, как и сам замок, выглядел заброшенным и безлюдным. Потыкавшись вокруг, нашёл-таки Петя лесенку узкую, стал по ней подыматься.
Дошёл до двери невысокой, дух перевёл и, глянув к себе внутрь — неподвижно озеро спокойствия было, зеркально, — толкнул дверь.
В высокой зальной комнате с огромным, как ворота, окном на груде подушек почивал Змей Горыныч, похрапывая в три голоса, каждой головой на свой лад.
Петя постоял, осматриваясь, и негромко позвал:
— Эй… — сказал он. И после паузы громче: — Эй!.. говорю!.. На один храп стало меньше. Средняя голова, приоткрыв веко, невнятно пробормотала:
— Я же тебе сказал: «Приходи завтра!»А ты всё сегодня приходишь да сегодня…
Голова гулко потянула носом и вдруг резко вскинулась:
— Дух… — сказала она, вращая глазами, — человеческий дух… Нашарила взором Петю и будто насквозь пронзила злющим взором. У Пети что-то екнуло внутри, почти на автомате он включил в себе смех.
— … Человек… — проговорил Горыныч средней головой. — Человек — это звучит гордо… вот только выглядит отвратительно…
— Я тоже хочу звучать гордо… — не открывая глаз, пробормотала левая голова.
— А ты — рот закрой, — оборвала её средняя, — сквозит ведь…
— Ты кто? — спросила у Пети.
— Я — Петя, — ответил тот. Закончив внутренний смех, он был вновь спокоен. — А ты? Значит, ты и есть Змей Горыныч?..
— Я?.. — Горыныч хохотнул средней головой. — А что, не похож? Ну считай тогда, что я помесь акулы с Золотой Рыбкой. Исполняю любое желание… Последнее.
— Что нужно здесь?.. — добавил уже угрожающе, с рыком, из его открытой пасти потянулась слабая струйка дыма.
Колыхнулась на длинной шее и поднялась, с ощутимым трудом отворяя глаза, правая голова. Выражение её морды было откровенно нецензурным. Глянув на Петю, она икнула. Потянуло перегаром.
— Старуху ищу, — сказал твёрдо Петя. — Кощей сказал — у тебя она.
— Старуху?.. — удивилась средняя голова. — Постой, постой…Так ты тот самый Петя?.. — что-то новое мелькнуло в её взоре.
— Наслышан я о тебе, Петя, а как же… Говорят, растёшь ты на глазах прямо…
— Как бельмо!.. — хихикнула правая голова и вновь икнула.
— Старуху, значит, … — не обращая на неё внимания, продолжал Горыныч головой средней. — Кощей, говоришь, сказал?.. Не иначе, как вновь приступ честности у него… Мается, бедолага…
— Старуха где?.. — напомнил о себе Петя. Он глядел на своё «внутреннее озеро покоя», с ужасом наблюдая за поднявшимся там штормом. Из недр его родовых неспешно подымался дикий ужас перед нечистью, поедающей его взглядом.
Петя сделал внутреннее усилие, пытаясь включить смех, да не тут-то было — мысли, плененные страхом, судорожно метались в голове его, улыбка на лице превратилась в гримасу, и вместо смеха он ощутил в себе лишь дребезжание странное и натужное.
Совсем у ж было растерялся бывший старик, как неожиданно фыркнул в нём кто-то и урчащий голос Мява спокойно и насмешливо сказал: «Слушай себя, Петя, слушай внимательно, загляни под мысли свои испуганные, услышь наконец-то, что давно уже живёт в тебе».
И Петя услышал вдруг…Будто целый хор голосков детских смеётся в нём взахлеб, заполняя его едва ощутимым, но несмолкаемым смехом с головы до самых пяток. Всего лишь мгновенье слышал он это, но тут же свободу внутреннюю ощутил — ужаса, леденящего душу, как не бывало, а кудахтанье внутреннее вновь в привычный смех превратилось.
Изумился Петя, не понимая, что же такое приключилось в нём, но раздумывать о том сейчас было некогда.
Будто разбуженная его смехом, вскинулась и левая голова. Она расплылась в оскале улыбки, словно и не спала. Потянулась всем Горынычевым телом, сладко крякнув.
— Баба с возу, — сказала, — потехе час. А ты, лапоть, всё по сказкам шляешься, ушами хлопаешь…
— Да, да, — осклабилась ей вслед и правая, — оставил бы ты старуху свою в покое…Что тебе до неё сейчас? Ничто так не украшает, понимаешь ли, женщину, как временное отсутствие мужа…
— Вот-вот, была здесь как-то одна… — вклинилась в разговор и средняя. — До чего изысканно сложена была… Помню, я всё никак не мог оторвать от неё глаз. Пришлось начинать с уха…
Как ни странно, но именно в этот момент, пропуская все насмешки мимо ушей, Петя и достиг состояния Хозяйского. Пережитый в течение нескольких мгновений сильный, по роду переданный ужас перед тварью летучей словно придал нынешнему его состоянию особую глубину, будто маятник внутренний в другую сторону качнуло…
Такого с ним ещё не было — вроде как двое его стало. Один, смеющийся, будто со стороны на Петю смотрит, а другой и есть Петя, что и первого собой так же ощущает. Первый — спокойный, со смехом лёгким за всем наблюдает, а второй Петя такой же, как всегда, — бывший нестарый старик, с бурчащим сейчас животом. И всё ж не двое их, а один… такая вот петрушка… Странное, но занятное ощущение…
Забавно очень Пете стало. А главное, глядел он, как Змей его окручивает, запугивает всячески, и не окручивался, не запугивался, а напротив даже — весёлость в себе ощущал.
Горыныч же, отчего-то утратив интерес к Пете и будто даже забыв о нём, болтал одновременно в три головы.
— …Приходят разные, хамят, — говорила одна, — на бой вызывают, а что?.. Я и не против. Каждый рыцарь — это 70–80 килограммов хороших мясных консервов. Латы аккуратненько так отогнёшь…
— …И всю оставшуюся жизнь он видел летящий в него кирпич… — вспоминала о чём-то своём, приятном, другая голова.
— …Ничего не понимаю!.. — говорила третья, ковыряя в носу когтистым толстым пальцем. — Впрочем, какая разница?..
Неожиданно Горыныч замолчал весь и в шесть глаз уставился на Петю.
—.. А было у царя три сына… — неожиданно начал он говорить головою левою. — И послал их отец во двор. Наступил на грабли старший сын. И шандарахнула его рукоять промеж глаз ясных… Наступи на грабли средний сын. И туда же шандарахнула его рукоять та же… Пригорюнился тут младший сын… Да делать нечего…
Петя слушал Змея вполуха, так как вновь ощутил странное — словно тысячи звонких голосков засмеялись в нём, то ли отзываясь на внутренний смех, то ли напротив — призывая и поддерживая его. Будто каждая клеточка стариковская превратилась в маленькую самозабвенно хохочущую рожицу.
Длилось такое состояние совсем, недолго, вспыхнув лишь на мгновенье
смеющимся светлым пламенем.
— Глупая сказка, — сказал Петя, возвращаясь к действительности и обрывая Змея на полуслове, — не про меня.
— А вот это мы как раз и проверим, — прошипела средняя голова Горыныча. — Старуху тебе…
— Слушай сюда, Петя, — сказала она вдруг пронзительно. — Диктую большими буквами…
— Три желания моих выполнишь — твоя старуха. А нет если — то и ты моим станешь…
Змей загоготал в три глотки, наполнив воздух смрадом перегарным, и добавил, глядя на Петю уже откровенно кровожадно:
— Одна голова хорошо, конешно, но без неё смешнее как-то…
— Вот тебе моё первое желание, — сказал Горыныч. — Подарок хочу. Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. Во как…
Он злорадно глянул на бывшего старика в шесть налившихся кровью глаз… да вдруг жалобно охнул и осторожно ухватился когтистыми лапами за свой огромный живот.
Внутри живота у него что-то квакало и оглушительно урчало, словно стараясь вырваться наружу. Ругаясь и постанывая одновременно, Горыныч шумно ринулся из комнаты, оставляя Петю наедине с собой.
* * *— Да уж… — бормотал приунывший Петя, нагуливая круг за кругом по громадной горнице Горыныча. — Куда идти? Чего искать? Подарок ему принеси… Меч бы кладенец тебе в подарок…