Павел Алексеев - Красноярск-Шаолинь-Транзит
Глава 4
«Китай прирастать будет Хэнанью!»
Из неопубликованных записок Дэн Сяопина.Чжэнчжоу – промышленный и транспортный центр провинции Хэнань, а ведь в ней населения больше, чем во всем бывшем Советском Союзе. Это уже не Пекин с его столичным лоском и европейскими замашками. Мы поняли это, когда протолкавшись сквозь толпу убывающих и прибывших разношерстных пассажиров, были окружены плотным кольцом местных аборигенов, никогда, видимо, не видавших живого лаовая. Скорее всего, это были крестьяне или наемные рабочие из глубинки, приехавшие в Чжэнчжоу на заработки, но так или иначе, ребята таращились на нас буквально с открытыми ртами без всякого стеснения и хорошо еще, что не трогали руками. Впрочем, мы не остались внакладе – обложишись рюкзаками по кругу, как те еще квакеры в Америке времен последних могикан, начали снимать китайцев в две камеры плюс еще пара кодаков, громко комментируя выражения их лиц, правда, по-русски. Неизвестно, чем закончилось бы это культурное противостояние, не приди А.М. с новостями – есть автобус до Шаолиня, в автобусе есть места, надо только протолкаться через привокзальную площадь (после Пекина – тесная и обшарпанная, куча нищих фантастически грязного вида, общественный туалет за треть юаня описывать не буду по этическим соображениям), перейти восьмиполосный проспект, просочиться между рядами велосипедистов (в Китае правило перехода дорог одно: иди так, как будто никого нет, и тебя объедут, если же начнешь вилять, то тебя задавят), отбиться от алчных таксистов (хорошо помогает какая-нибудь длинная вежливая фраза на хорошем путунхуа – сбивает с толку во-первых, сбивает цену сразу вдвое во-вторых; на крайняк все могут монотонно повторять «Бу яо, бу яо, бу яо…» (не надо, не надо…), тем более что в Хэнане свой, совершенно отвратительный диалект, после которого диктор пекинского телевидения кажется просто родным братом, кассету с голосом которого кто-то всего лишь поставил на ускоренное воспроизведение) и после всего этого втиснуться в раскаленный на солнце, по-японски узкий в коленях, видавший виды гор Суншань небольшой дизельный автобусик.
Уважаемые дикие туристы, рискнувшие своими силами путешествовать по провинциальному Китаю, имейте ввиду! Если водитель автобуса поклялся вам, что отправление – в десять часов, не верьте этой старой прокуренной вобле! Автобус не тронется, пока последнее место в нем не будет занято, а значит, еще лишние десяток-другой юаней не будет заработан – и не помогут удивленные распросы, просьбы, требования и угрозы – водила будет холодно курить вам в лицо, сплевывая в окошко поверх проезжающих мимо велосипедистов, шеи которых медленно отворачиваются вслед вашим потным европейским рожам, и демонстрировать самоотверженную готовность умереть, но не вернуть уплаченные вами деньги. А хочешь, чтобы все было без осечек – плати баксами втридорога, желательно заранее, еще до въезда в Китай. Тогда солидная турфирма обеспечит вам комфортабельное путешествие в чистых светлых поездах и автобусах по красивым и с центральной канализацией местам культуры и отдыха, тем самым в корне задушив запах и вкус живого, вонючего и антисанитарного любимого вами Китая.
Бодренько проезжаем сквозь пыльный и низкорослый Чжэнчжоу – масса автомастерских, мелких одно-двухэтажных магазинов, склады, жилые дома в большинстве нашего девятиэтажного блочного типа, грязные, в бурых потеках, с битыми стеклами. Это – недалекое индустриальное прошлое Китая, в то время как Пекин олицетворяет близкое интернационализированное будущее. Конечно, небоскребы и древние пагоды есть и в Чжэнчжоу, но как-то теряются в общей массе обветшавших «хрущевок по-китайски».
За городом – прекрасное шоссе, сплав труда многотысячной армии дешевых рабочих и современной западной технологии. Наш шофер выжимает из автобуса все возможное, заставляя меня, водителя со стажем, по-крепче сжимать подлокотники кресла. Полагаю, китайцы сочли излишним вводить правила дорожного движения, ограничиваясь наглядной пропагандой (то есть – развесили плакаты с надписями типа «Пешеходы! Будьте бдительны!» с цветными фотографиями раздавленных трупов). Также я не заметил признаков какого-либо аналога нашего ГАИ, не считая регулировщиков в крупных городах. Манера вождения китайских водителей дает пищу для размышлений о бренности всего сущего: так, обычным делом считается двойной обгон по встречной полосе, обгон на поворотах без видимости, гонки на самосвалах и трехколесных фургончиках. Главное – почти непрерывно сигналить, не бояться за машину и верить в счастливую звезду притихших за спиной трех десятков пассажиров! И все же – никакой ругани и агрессии по отношению к таким же как ты раздолбаям за рулем. Нарушаешь сам – дай понарушать и другим.
Горы Суншань возникают как-то внезапно, словно прятались за очередным холмом. Наши буддийские сердца взволнованно подпрыгивают на случайной кочке и уже не утихают, наверное, до самого Красноярска. Начинаются перевалы, щедрое солнце изредка выхватывает на вершине горы ступенчатые крыши одного из местных монастырей – возможно, буддийского, возможно – даосского. Цель нашего путешествия все ближе, это заметно по обилию придорожных гостиниц и школ ушу с иероглифами «Шаолинь» в названии. Автобус делает несколько коротких остановок возле некоторых из них с до смешного очевидной целью: подбегает толпа торговцев мелкими шаолиньскими сувенирами, баночной газировкой и какими-то безумно-безполезными побрякушками в надежде окучить пару-тройку лохов, в первый раз едущих в Шаолинь. Уставшие безконечно повторять «Бу яо!», мы лишь молча грустно глядим на их назойливые лица. Уйди, бабуля, я четверо суток не мылся в душе!
Останавливаемся у своеобразного КПП: каждая полоса дороги контролируется шлагбаумом и очередной чистенькой форменной рубашкой. За проезд по хорошим дорогам надо платить, в среднем от 10 до 50 юаней. За это мы пронзаем насквозь большущую гору по современному, хорошо освещенному тоннелю и въезжаем в Шаолиньскую долину (как мы привыкли ее называть). Пара серпантинов, минуем искусственное водохранилище, последний рывок – и наш автобусик, пофыркивая дизелем, вкатывается на главную (и единственную) улицу шаолиньской деревни, начало которой охраняет пятиметровая гранитная статуя непомерно плечистого шаолиньского монаха, увесистый кулак коего упирается в рубленую ладонь на уровне груди, символизируя бдительное приветствие всем прибывающим в святая святых всего кунфу, колыбель всех боевых искусств мира, Мекку всех чань-буддистов и романтиков кулачного и оружейного дела – Северный (а ныне и единственный) Монастырь Суншань Шаолинь.
Глава 5
«Давая обет безбрачия, предварительно грамотно оформите развод»
Из наставлений монахам.Неумолкая, поют цикады, некоторые из них – как-то странно, слишком уж однообразно. Это просто музыкальные шкатулки на фотоэлементах, в обилии разложенные по лоткам вездесущих торговцев. Закроешь – молчит, откроешь – сверчит. Мимо неторопливо проходит группка разморенных полуденным солнцем негров, из вестибюля гостиницы слышна английская речь. Сложив сумки на асфальт, мы слегка заторможенно перевариваем сложившуюся ситуацию: мы – в Шаолине. Конечно, мы еще не в самом храме, а всего лишь в гостинице для иностранцев, но – вот она, гора лежащего Будды, у подножия которой жил второй патриарх, а вот горы Ужуфэн, а за деревьями, наконец – гора Шаоши, где в пещере великий Дамо медитировал девять лет… А воздух! А деревья! А негры!… Внизу Роберт Васильевич в священном трансе прогуливается среди столбов мэйхуа, ловлю его в объектив – для потомков.
Первый трепетный визит в храм – через центральный вход, навстречу улыбающемуся Майтрейе в маленьком полутемном зале, и далее, вдоль короткой аллеи, заставленной каменными стеллами, подаренными монастырю различными зарубежными школами или обществами шаолиньского кунфу. В сущности, если убрать пестрые толпы туристов, магазинчики сувениров и постоянно играющую музыку, то станет ясно, что Шаолинь невелик по размерам, очень уютный, пропорционально построенный, продуманный в мелочах, с обилием потайных уголков и маленьких площадок для тренировок. Расположенный ступенчато, террасами, он поднимается в гору от центрального входа, причем соседние уровни архитектурно изолированы друг от друга, образуя своеобразные «дворы». Ступени каменных лестниц весьма круты, порой даже, спускаясь вниз, не видишь их до последнего момента и невольно замедляешь шаг.
Несмотря на обилие посетителей, во дворах чисто, оберток или сигаретных окурков не встретишь – следят, убирают, да и туристы в храме ведут себя сдержанно – атмосфера располагает. Даже в самую лютую летнюю жару в залах прохладно, царит легкий полумрак, все пропитано запахами благовоний. Суета и озабоченность сами собой улетучиваются, шаги замедляются, голос невольно понижается до полушепота. Если есть фраза «…слышны отголоски прошлого», то в Шаолине больше подходит «…слышна тишина прошлого». Когда-то здесь немало медитировали, и даже горластые экскурсоводы не в состоянии полностью разрушить веками создававшееся спокойствие.
