Елена Денисова-Радзинская - Мы все из одной глины. Как преодолеть трудности, если ты необычный
Я не буду пересказывать весь спектакль, скажу только, что с сотворения мира и ухода Адама и его предательства у нас все началось, а потом Колобок – символ ушедшего от своих корней человечества – продолжил все в лесу, где лесные зверюшки с человеческими характерами живут очень похожей на нашу жизнью, и кто-то только и делает, что ищет золотые орешки, а кто-то нашел книгу о любви, праведности, дружбе, прощении, о призыве побеждать зло добром и, читая книгу, старается жить по ней, сильно раздражая этим золотоорехоискателей. Сюжет был прост как дважды два – четыре!
Все диктовалось по ночам ровно с четырех до шести, и песни, и тексты. И я при этом прекрасно высыпалась, как никогда. Пьеса стала сильно видоизменяться, мощной уверенностью, обрастать, как скелет мясом – песнями, монологами и диалогами, танцами и прочими театральными штучками.
Она по ночам наматывала на себя все больше и больше и из небольшого «колобка» превращалась в полноценную постановку.
Периодически я, приходя в подвал, читала ее всем нашим и получала большое одобрение. И от ребят, и в основном от Светы. Однако часть коллектива была настроена внешне дружелюбно, но за спиной мне передавали некоторое недоумение: зачем это? Мы что – получим за это какие-нибудь средства для ребят или для нас?
Мне передавали эти размышления вслух. Но слушать чье-то мнение было уже некогда!
Мы договорились с Арменом Борисовичем, что прочитаем пьесу ему или режиссеру его театра. Армена Борисовича не было в Москве. И мы со Светой Светлой (Китчатовой) пошли читать пьесу режиссеру, который ставил раньше пьесу моего мужа.
Я несла пьесу как только что рожденного ребенка – с трепетом, гордостью и радостью.
Мы сидели в кабинете Армена Борисовича, и я пыталась читать. Именно пыталась. Потому что меня сильно смущало режиссерское лицо. Оно выражало крайнюю степень сарказма, насмешки и абсолютного 100 %-ного неверия в нашу затею.
Он слушал, изредка еще и разговаривая по телефону, лицо было мучительно скорбящее. Он мучился так сильно, что я тоже стала мучиться от того, что мучаю его (я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я).
Света не знала, что делать. Она искренне поддерживала меня, но пыл мой угасал все быстрее и быстрее.
А ваш не угаснет, если вы услышите такое: «Вы серьезно хотите это ставить? У вас нет денег! Вы не найдете на это столько актеров! У вас нет звезд! Никому не интересно это играть! Лису нужно сделать разлучницей между Адамом и Евой, а Колобок должен стать наркоманом или еще какой-нибудь личностью потемнее».
Я пыталась возразить:
– Колобок же и так большой эгоист! Этого что, не хватит?
– Нет! Побольше темного нужно, а вот дьявола нужно вывести на сцену и сделать поярче как китайского дракона!
– Стоп! – перебила я. – Я не хочу, чтобы кто-то вообще играл на сцене этого дьявола. Слишком много чести! Я его хочу чуть схематически обозначить и все!
– Нет! – возмутился режиссер! – Нет! Дьявол – это должно быть самым интересным! – и что любопытно, именно эта тема оживила его скучающее лицо.
Я совсем теряла смысл всего, и дух мой сильно скорбел и плакал.
Читка пьесы закончилась. Я вышла из кабинета с ощущением полного бессилия, убитая морально и духовно.
Дома я легла в позе зародыша, как всегда раньше ложилась, когда мне было плохо и грустно, и, закрыв глаза, даже стала чуть постанывать.
Но мои страдания прервал телефонный звонок.
– Что? Наверное, лежишь в позе зародыша? – услышала я веселый голос Светы.
– Да, – не стала я скрывать. – Лежу!
– Вставай, а? Тебе Бог дал пьесу? Дал! – сама ответила она на свой вопрос. – Вот вставай теперь и думай, что с ней делать дальше, чтобы она вышла на сцену, потому что Он хочет, чтобы это было, и Он ждет! Ждет тебя! Не отлынивай!
Я немного приподнялась после этих слов и подумала: а что мне делать с той злостью, которую я начала испытывать к этому «прекрасному» режиссеру?
Так появился новый персонаж пьесы – Опытный господин Крот.
Когда наши ребята начинают спектакль, они идут за советом к Опытному господину Кроту, и тот им отвечает: «У вас ничего не получится! У вас нет денег, нет звезд, нет нормальных костюмов, и я не верю!»
Во время премьеры прообраз Крота сидел в зале, заполненном людьми, и смотрел на себя.
Через три с лишним месяца после нашей премьеры его уже не было в театре – его уволили.
Причины я не знаю…
Сейчас я хочу поделиться историей, которая, мне кажется, может быть кому-то полезной.
Когда я узнала о том, что у моего родственника синдром Аспергера (слабая степень аутизма), я, пережив депрессию и едва справившись с ней, вынуждена была уехать по делам из Москвы в Коктебель. И то, что я не могу ничего сделать для своего родственника, меня очень сильно мучило.
Я только-только узнала само название «аутизм», но оставался главный вопрос: «Что делать?» И если в Москве я имела бы хоть какой-то доступ к какой– то информации, то здесь я мало вообще кого знала, а Интернет там тогда работал очень плохо.
Я, почти плача, попросила своих друзей – Влада и Наташу из Феодосии – найти мне хоть что– то по этой теме.
Наташа честно облазила Сеть, как могла, и ответила: «Лена, очень много инфы с описанием, что это, и диагностики. Но вот что с этим делать – об этом почти ничего нет. Я нашла только один положительный опыт в книге Кэтрин Моррис «Услышать Голос Твой!»
Она мне скачала эту книгу, и я стала читать. У мамы в книжке рождаются трое детей, два из них – аутисты, и она делиться опытом, как она их выпрямляет. Опыт положительный, но дети до трех лет, и там это и подчеркивается – что нужно успеть до трех лет.
В это время ко мне в гости пришла знакомая из южного города, который чуть дальше Коктебеля. Мы стали делиться историями из жизни и немного открываться. Далее привожу диалог:
«Она: Знаешь, у меня есть сын.
Я: И у меня есть сын.
Она: Ему около двадцати.
Я: И моему около двадцати.
Она: Он у меня от первого брака.
Я: И мой тоже от первого брака.
Она: У моего поломана нога, и он хромает.
Я: И у моего поломана, и мой чуть хромает.
Она: Моего зовут Тема. Артем.
Я: Моего зовут Тима. Тимофей.
Она: У моего сына аутизм. Слабая степень.
Я: У моего сына аутизм. Слабая степень.
Она: Я никому не говорила до этого про это и не произносила слово «аутизм». Ты – первая.
Я: И я тоже никому не говорила и не называла».
Пауза…
Мы долго смотрели друг на друга.
Я произнесла: «Привози его ко мне сюда. Мы попробуем что-то сделать вместе».
Чем я руководствовалась тогда? Я не знаю.
Моя знакомая стала рассказывать о сыне, как он был талантлив в музыке, играл невероятно блестяще на гитаре (кто его слышал – долго не могли забыть), как, испугавшись большого скопления людей на экзамене, не пошел на экзамен, как она, не понимая, что это аутические черты, кричала на него и причиняла ему боль, не понимая, что делает.
А я узнавала в каждой истории себя и вспоминала свой крик, претензии к несовершенству в поведении сына и его раны…
Как я кричала на него, когда он, будучи неловким, выходил из машины и уронил яйца с двойным желтком, которые я хотела принести показать сестре мужа, а он смотрел на меня беззащитно и удивленно и не возмущался. А я принимала это за упрямство.
Как я кричала: «Почему ты не такой, как все?! Почему ты так по-дурному на все реагируешь? Что ты не можешь нормально себя вести? Поживее! Ну, крикни что-нибудь громко! Ну, руками нормально взмахни!»
Мы со знакомой вспоминали разные случаи и плакали. Это были как исповеди друг другу.
Она рассказывала о том, как хотела сдать его в дурдом, чтобы напугать (чтобы стал вести себя хорошо – нормально). О том, как один раз даже сдала его на два дня, но потом не выдержала, и как он спокойно и грустно смотрел на нее, когда она его сдавала, а потом так же спокойно и печально, когда забирала. Так обреченно и грустно…
И она, и я думали тогда, что они могут, но не хотят. Оказалось, что они очень хотели, но не могли из-за этой странной особенности, кем-то называемой болезнью, кем-то – просто свойством. Но смена названия не облегчает жизнь тех, кто имеет эти аутизмы и эти аспергеры…
Я вспоминала, как устраивала день рождения, и, чтобы никто из пришедших не заметил его «особенности», почти не давала ему слова сказать и что-то сделать. Я отвлекала его друзей и была так активна в этой задаче, что мне почти все удалось (никто ничего не заметил), удалось все, кроме одного – сын так и не почувствовал праздника и был по-прежнему несчастным. Впрочем, как и я…
Моя знакомая привезла своего сына ко мне. Внешне это был немного похожий юноша. По поведению – очень похожий, я просто обомлела!
Знакомая предупредила: он очень недоверчивый, и, если не примет человека сразу, или что-то заподозрит, потом будет трудно найти с ним общий язык.
Я молилась весь вечер так: «Господи! Ты знаешь мое сердце! Я очень переживаю за сына! Но я далеко от него и сейчас никак не могу ему помочь! Пожалуйста, сделай что-то такое с ним Сам, что не могу я! Я хочу чуда! Ты – Отец всех людей! И его небесный Отец тоже! Я обещаю тебе, что этому юноше, который приедет ко мне сюда, я буду давать все как мать! Как своему! Я сделаю все, что могу ему, а Ты, пожалуйста, делай там, в Москве, что-то с моим! Во имя Иисуса! Я верю!»
