Константин Серебров - Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая)
На следующее утро я никак не мог отделаться от тяжелых мыслей, неизвестно откуда навалившихся на меня. От вчерашнего полета души не осталось и следа. Джи сидел у стола и что-то писал в записной книжке.
– Наверное, мне придется сегодня уехать в Кишинев, – с сожалением произнес я. – Я прогулял больше трех недель занятий в университете, а родители вообще не знают, куда я исчез, – чувствую, там поднялась буря.
Джи внимательно взглянул на меня и сказал:
– Когда человек плывет на Корабле Аргонавтов, силы хаоса насылают на него различные наваждения. Ему кажется, что срочно надо возвращаться в родное гнездо, что его ждут и не могут обойтись. Или, что ему грозит большая опасность, если он останется еще хоть на один день. Но в реальности ничего этого нет. Важно не поддаваться этой волне, и она рассеется. В этой поездке с тобой произошли важные алхимические изменения. Если ты уедешь, не пройдя московских ситуаций, то жизнь в Кишиневе быстро съест ростки новых качеств. Москва действует как алхимический закрепитель и фиксирует в твоем астральном теле все изменения.
– Я так смущен вашими словами, что не знаю, что мне делать.
– Ты можешь уехать, но тогда это будет абортированная ситуация и, вместо алхимического младенца, в душе останется нежизнеспособный выкидыш.
– Тогда я остаюсь, – радостно заявил я, и стопудовая тяжесть свалилась с плеч.
Наши гастроли по Прибалтике подходили к концу. После нескольких концертов в городке Резекне мы должны были вернуться в Москву.
Вместе с Петраковым и Аркадием я привычно расставлял аппаратуру на маленькой сцене местной филармонии. Джи подождал, пока я закончу, и весело произнес:
– Дорогой Петруччо, приглашаю тебя обследовать здание. Заодно посмотрю, чему ты бытийно научился, как ты сможешь войти в контакт с местной флорой и фауной – с рабочими сцены, вахтерами и администраторами, а также с уборщицей, – сумеешь ли ты заручиться их поддержкой.
– Это выше моих сил, – устало заявил я, – при чем тут уборщицы?
– Ты, братец, постоянно забываешь о том, что обучаешься на юнгу Корабля Аргонавтов.
На мое счастье, филармония оказалась пустой.
– Ну что ж, – заявил он, – тогда пойдем в город.
Я шел рядом с ним молча, – все еще думая о том, что ждет меня в Кишиневе – ведь рано или поздно туда придется возвращаться. Мы проходили мимо книжного магазина, и вдруг Джи сказал:
– Надо купить путеводитель.
Он зашел в магазин, а я остался ждать на улице. Вскоре он вернулся и протянул мне маленькую детскую книжку за пять копеек. Книжка называлась “Под грибом”. На обложке были изображены три белых гриба, а под ними – маленькая девочка. Я повертел книжку в руках, ничего не понимая. Джи забавно улыбнулся и загадочно произнес:
– Эта книжка указывает нам дорогу.
Я рассмеялся очевидной нелепости этого заявления.
Мы зашли на рынок. Джи купил красной рыбы, а я – пучок петрушки.
– У тебя странный вкус, – заметил он.
– У меня мало денег, – сконфузился я.
– Это жалость к себе.
Я молча брел за ним, любуясь сказочной красотой голубоватых улиц. Внезапно мы оказались в пустынном дворе, посреди которого возвышался белый полуразрушенный храм.
– Если обойти вокруг него с молитвой, – произнес Джи, – то с твоей души снимется уныние и тяжесть.
Моля Господа о помощи, я пошел вокруг храма, касаясь рукой прохладной белой стены. Позади храма оказалась небольшая лужайка, окаймленная облетающими кустами. То, что я увидел, заставило меня вздрогнуть. На лужайке возвышались три двухметровых каменных гриба, а под ними, на деревянной скамейке, печально сидела симпатичная молодая девушка.
Это выглядело настолько сюрреально, что я воскликнул:
– Не может быть! – и уставился на Джи, все еще державшего в руке книжечку “Под грибом”.
– Так работают знаки, – улыбнулся он.
“Может быть, я сплю?” – подумал я. На лужайке стояла удивительная тишина. Как во сне, я приблизился к девушке и спросил не своим голосом:
– Что ты тут делаешь?
– У меня мама умерла, – печально ответила она. – Сегодня ночью она просила, чтобы я пришла сюда и помолилась за нее.
Ее голос, доносившийся из потустороннего мира, мгновенно переместил меня в Зазеркалье. Я тоже присел на скамейку. Желтый лист, покружившись в воздухе, плавно опустился мне на руку. Никто из нас не сказал ни слова. Прошло несколько минут. Девушка вдруг поцеловала руку Джи и мягким голосом произнесла:
– Спасибо, что вы пришли.
Я совершенно растерялся и стал нервно искать в сумке записную книжку, чтобы записать ее адрес, но когда я достал листок бумаги, то с ужасом обнаружил, что девушка исчезла. Я похолодел. Волна страха прокатилась по позвоночнику.
– Ты увидел на мгновение дверь в стене, – отчужденно произнес Джи, и его голос доносился из бесконечности, – но опять не смог войти в нее. Ты спишь, тебя нет. Твое восприятие так тускло, так непоэтично. Разве ты не знаешь, что от поэзии до ясновидения – всего один шаг?
Я вдруг вспомнил короткий рассказ, который так и назывался: “Дверь в стене”. Он произвел на меня сильное впечатление, и я много раз перечитывал его, чувствуя сердцем тонкую, необычную вибрацию.
Это была история, которую рассказывает своему другу человек, сделавший удачную карьеру в обществе, влиятельный, достигший успеха в своих политических начинаниях.
Когда он был ребенком, он, гуляя, увидел зеленую дверь в белой стене. Было холодно – осень; он решил посмотреть, что находится за дверью, и, открыв ее, вошел в прекрасный летний сад. Он нашел там детей, одетых в белые одежды, с которыми играл в чудесные игры; черную пантеру, которая катала его на своей спине. Затем к нему подошла женщина в длинных одеяниях и дала ему книгу с картинками. Каждая картинка была живой и показывала день из его жизни, и он перелистывал их, пока не дошел до картинки, где рассматривал волшебную книгу. Женщина сказала ему, чтобы он не переворачивал эту страницу, не забегал вперед; но он из любопытства перевернул ее и увидел изображение стены с зеленой дверью, а в следующий момент стоял на тротуаре перед белой стеной – и двери не было.
Он так и не смог найти в жизни той красоты и тепла, которые увидел в чудесном саду, и постоянно мечтал найти зеленую дверь и войти в нее. И дверь появлялась несколько раз за те годы, когда он учился, женился, делал карьеру. Но каждый раз, когда он видел дверь в белой стене, он направлялся на очередное важное свидание, которое должно было выгодно устроить его жизнь. И каждый раз он выбирал свидание, а не дверь. И дверь перестала появляться.
Вдруг я осознал, что Джи является для меня дверью в волшебный сад, но до сих пор я не могу в нее войти.
Гастроли “Кадарсиса” закончились. На следующий день мы уже стояли на платформе Рижского вокзала в Москве, поеживаясь от холода. Мой кожаный пиджак, который я так берег, теперь был потерт, помят; через дырку на боку проникал холод, и я трясся мелкой дрожью.
– Что, холодно тебе? – сочувственно спросил Петраков.
– Совсем замерз, – ответил я.
– Давай меняться. Я тебе – свою ватную фуфаечку, а ты мне – дырявый кожаный пиджак.
В другую погоду я дал бы ему по наглой роже, но в такой собачий холод мне пришлось уступить. Мы обменялись. Надев ватную фуфайку, я сел на потертый зеленоватый кофр с подзвучкой, слегка стесняясь своего пролетарского вида, но зато было так тепло и уютно, что я достал тетрадку и стал ее перелистывать.
– Ну что, Петруччо, – сказал интригующим голосом Джи, – покажи мне свои дневнички – хочу поглядеть, как ты пишешь историю своего обучения.
Я дал ему тетрадку, и Джи, небрежно листая страницы, вдруг заявил:
– Твой дневник – это просто “карта каката”. Так это называлось в Древнем Риме.
– Что?
– Зас...я бумага.
Я подпрыгнул от такой уничтожающей ремарки и запальчиво ответил:
– Хотя у меня нет литературного таланта, но по вашей просьбе я описал, как мог, путешествие с вами.
– В этом тексте не видно твоих усилий, – ответил Джи. – Талант – это работоспособность и постоянные усилия, которые создают качество.
Вот ты хочешь стать порядочным человеком. Ты думаешь, что у тебя есть “талант” быть порядочным? Нет. Ты должен просто работать. Почему Моцарт виртуозно играл и писал музыку в пять лет? Да потому, что в прежней инкарнации он фантастически глубоко вкалывал. Гениев “просто так” не бывает. Это все результат усилий.
– Кончай базар, – заорал Петраков, – фургон на подходе, готовь ящики к погрузке!
Я переночевал у Шеу и на следующее утро стоял, в петраковской. ватной фуфайке, во дворе Росконцерта, где Джи назначил мне встречу. Я перебирал в памяти все нелепые и унизительные ситуации, в которые попадал во время своего путешествия, и мне было до слез жалко себя.
