Уолтер Эванс-Вентц - Великий йог Тибета Миларепа
Поверив этому сообщению, она пришла ко мне с кувшином чанга и небольшим сосудом с мукой. Остановившись перед входом в пещеру, она увидела меня и ужаснулась. Лишения и страдания довели меня до истощения: глаза ввалились, цвет тела был синевато-зеленым. Мышцы сморщились и высохли. Я был кожа и кости и выглядел, как живой скелет, покрытый синевато-зелеными волосами. На голове волосы стали жесткими и были похожи на устрашающий парик, а конечности были такими хрупкими, что легко могли сломаться. Мой вид внушал ей такой жуткий страх, что она приняла меня за бхуту. Вспомнив о, том, что ей говорили обо мне, она, однако, в какой-то мере сомневалась в том, что это я. Наконец, собравшись с духом, она спросила: «Человек ты или бхута?» В ответ я сказал: «Я Мила Тхепага». Узнав меня по голосу, она тогда приблизилась ко мне и, обняв меня, воскликнула: «Брат! Брат!», — и тут же лишилась чувств. Я тоже, зная, что это Пета, был одновременно и рад и опечален. Приняв все необходимые меры, чтобы привести ее в чувство, я наконец смог это сделать. Но она, положив голову между моими коленями и закрыв лицо руками, дала волю новому потоку слез и сквозь рыдания говорила: «Наша мать умерла в ужасной нищете, и она все время ждала тебя. Никто к ней не приходил, и я не могла переносить эти ужасные лишения и одиночество в нашем доме и ушла просить милостыню. Я думала, что тебя тоже нет в живых. Я, конечно, надеялась, что, если ты жив, я увижу тебя в более лучших условиях, чем эти. Но, увы! Ничего нет хорошего. Ты видишь, какую жизнь я веду. Есть кто-нибудь более несчастный на Земле, чем мы с тобой?»
Она не раз произносила имена наших родителей и не переставала рыдать. Я всячески старался успокоить ее. В конце концов мне тоже стало очень грустно, и я спел моей сестре такую песню:
«Почтение моим Владыкам Гуру!
По вашей милости пусть я буду предан отшельничеству.
Сестра, ты преисполнена мирских желаний и настроений.
Знай, что мирские радости и горести все непостоянны.
Но я, сам себя обрекший на эти лишения,
Уверен в том, что достигну Вечного Счастья.
Итак, послушай песню твоего брата.
Чтобы отплатить за доброту всем живым существам,
Так как они были нашими родителями[197],
Я посвятил себя религии.
Взгляни на мое жилище. Оно, как у лесных зверей.
Любой испугается, войдя в него.
Взгляни на мою еду. Это пища собак и свиней.
Людей от нее стошнит.
Взгляни на мое тело: оно превратилось в скелет.
Даже враг заплачет при виде его.
Я похож на сумасшедшего в своих поступках,
И поэтому ты разочарована и опечалена.
Но если бы ты могла рассмотреть мой ум, ты бы увидела,
Что это Ум Бодхи, радующий Победителей.
Сидя на этой холодной скале, я медитирую с таким упорством,
Что вынесу, если с меня живого будут кожу сдирать
Или мясо отрывать от костей.
Мое тело внутри и снаружи сделалось, как крапива,
Зеленоватый оттенок, не меняющийся, оно приняло.
Здесь в безлюдье, в этой скальной пещере,
Где нет никаких развлечений,
Я неизменно, постоянно полон любви и восхищения
Гуру, истинным воплощением Вечных Будд.
Так, преданный медитации,
Я, несомненно, приобрету
Трансцендентальные Опыт и Знания,
И если в этом смогу преуспеть,
Будут достигнуты мной в этой жизни счастье и процветание,
А в следующем рождении достигну я состояния Будды.
И потому, моя сестра, Пета дорогая,
Не предавайся горестным мыслям
И религии ради обратись к покаянию».
В ответ она сказала: «Было бы прекрасно, если бы то, что ты говоришь, соответствовало бы действительности, но трудно в это поверить. Будь это на самом деле так, как ты представляешь, другие подвергли бы себя таким же мучениям по крайней мере частично, если не смогли бы вынести все, что выносишь ты. Но я не встречала ни одного человека, кто бы добровольно принял на себя такие страдания». С этими словами она дала мне принесенные с собой чанг и еду. Эта пища восстановила мои силы, и моя медитация ночью была еще более успешной.
На следующее утро после посещения меня Петой я ощутил сильное возбуждение и физическую боль, а в моей голове проносились то благочестивые, то греховные мысли. Я старался изо всех сил сосредоточиться на объекте медитации, но у меня ничего не получалось.
Через несколько дней мне нанесла визит Зесай, принеся с собой хорошо приготовленное вяленое мясо, сливочное масло, муку и хорошую порцию чанга. Она пришла вместе с Петой. Они встретили меня, когда я шел за водой. Я был совершенно голый (так как у меня не было одежды), и они обе смутились. Однако, несмотря на охватившее их смущение, не могли сдержать слез при виде моей полнейшей нищеты. Они положили передо мной мясо, сливочное масло, муку и чанг. Когда я пил чанг, Пета сказала: «Брат, сколько я за тобой ни наблюдаю, я не могу согласиться с тем, что ты нормальный человек. Я прошу тебя, проси милостыню и питайся пищей, которую едят люди. А я постараюсь раздобыть тебе что-нибудь из одежды и принесу тебе». Зесай вторила ей: «Проси милостыню, проси еду, и я тоже принесу тебе одежду». Я ответил им: «Ввиду неизвестности времени смерти, ожидающей меня, я не вижу смысла просить себе на пропитание, и у меня нет времени на это. Если бы даже я умер от холода, это случилось бы ради Истины и Религии, и поэтому у меня было мало оснований сожалеть об этом. Меня не может удовлетворять религиозность, о которой заявляют в кругу веселых, хорошо одетых родственников и приятелей, предающихся чревоугодию и пьянству и предпочитающих такую жизнь истинному искреннему служению. Мне не нужна ни твоя одежда, ни твои визиты. И твоему совету просить милостыню на пропитание я не последую». Пета сказала: «Что же тогда может удовлетворить тебя, брат? Мне кажется, что что-нибудь более жалкое, чем такая жизнь, тебя бы удовлетворило, но даже при твоей изобретательности ты бы не смог, вероятно, придумать ничего мучительнее этого». Я ответил ей: «Три Низших Лока[198] более скорбны, чем моя жизнь здесь, но большинство живых существ делает все, чтобы оказаться в этих — безрадостных мирах. Я же безропотно принимаю мои страдания». И я спел песню, в которой рассказал им, что меня удовлетворяет:
«Почтение Телу моего Владыки Гуру!
Даруй мне преданность отшельнической жизни.
О моем счастье не знают мои родственники,
О моих горестях не знают мои враги.
Если здесь, вдали от людей,
Суждено мне будет умереть,
Мне, отшельнику, такая смерть угодна.
О моей старости не узнает моя нареченная,
О моей болезни не узнает моя сестра.
Если здесь, вдали от людей,
Суждено мне будет умереть.
Мне, отшельнику, такая смерть угодна.
О моей смерти не узнает никто,
И птицы не увидят мои гниющий труп[199].
Если здесь, вдали от людей,
Суждено мне будет умереть,
Мне, отшельнику, такая смерть угодна.
Мою разложившуюся плоть облепят мухи,
Мои распавшиеся мускулы съедят черви.
Если здесь, вдали от людей,
Суждено мне будет умереть,
Мне, отшельнику, такая смерть угодна.
Не будет следов человека у моего жилища
И ни одного пятна крови внутри пещеры[200].
Если здесь, вдали от людей,
Суждено мне будет умереть.
Мне, отшельнику, такая смерть угодна.
И никто не придет на мои похороны,
И никто не будет оплакивать мою смерть.
Если здесь, вдали от людей,
Суждено мне будет умереть,
Мне, отшельнику, такая смерть угодна.
И никто не спросит, куда я ушел,
И никто не сможет показать это место.
Если здесь, вдали от людей,
Суждено мне будет умереть.
Мне, отшельнику, такая смерть угодна.
Пусть эта молитва о моей смерти
В этом пустынном месте
Принесет плоды и благо всем существам, как я того желаю.
Тогда я, отшельник, умру удовлетворенный».
Когда я закончил петь, Зесай заметила: «Твои слова и дела не противоречат друг другу. И поэтому этой песней можно восхищаться». А Пета сказала: «Что бы ты ни говорил, брат, я не могу выносить, что ты совершенно раздет и голодаешь. Я приложу все старания и раздобуду для тебя одежду. Но так как ты не желаешь просить подаяние, возможно, ты умрешь здесь, в этой глуши, от голода и холода, и никто не будет рядом с тобой, то есть ты умрешь так, как ты этого желаешь. Если я, однако, узнаю, что ты жив, я приду и принесу тебе что-нибудь из одежды, что мне удастся достать». Затем они обе ушли.
Когда я поел хорошей пищи, телесная боль усилилась, и мое состояние духа ухудшилось. Я чувствовал себя так плохо, что не мог медитировать. Страдая от боли и от мысли о том, что не может быть большей опасности, чем невозможность продолжать медитировать, я открыл свиток, данный мне гуру, и увидел, что в нем описан способ лечения моей болезни, устраняющий препятствия и опасности на Пути, превращающий зло во благо и укрепляющий силу духа. В свитке также содержалось указание о том, что я должен в это время питаться хорошей полноценной пищей[201]. Мое усердие в медитации подготовило почву для внутренней перестройки всей нервной системы, но из-за плохого питания перестройка задержалась. Чанг, принесенный Петой, вызвал нервное возбуждение, а принесенная Зесай еда совсем ухудшила мое состояние. Теперь мне стало понятно, что со мной произошло, и, изучая этот текст, я нашел в нем указания о том, какие меры нужно в этом случае принимать и какие выполнять упражнения как для тела, так и для ума. Сразу же приступив к их выполнению, я через некоторое время увидел, что более мелкие нервы выпрямляются[202] и даже расслабляется узел сушумна-нади (срединного нерва) ниже пупка[203]. Это напоминало мне мои прежние состояния экстаза, но превосходило их по глубине и силе. Так во мне родилось доселе неведомое мне трансцендентальное знание. Преодолев силой духа препятствия, я понял, что само зло (или опасность) превращается во благо. То, что прежде воспринималось как объективно существующее различие, теперь засияло как Дхармакая. Я понял, что сансара и Нирвана являются зависимыми и относительными состояниями и что Причиной Универсума является Ум, который не имеет ничего общего с понятием Заинтересованности или Пристрастия. Когда эта Причина направляется по пути безверия или эгоизма, она приводит к сансаре, но если она будет направлена по пути альтруизма, она приведет к Нирване. Я совершенно убежден в том, что действительный источник сансары и Нирваны находится в Пустоте Трансцендентального Ума. Знание, которое я теперь приобрел, явилось плодом моего усердия, которое было главной причиной. И достаточно было поесть во время кризиса здоровой и питательной пищи и выполнить содержащиеся в свитке указания, чтобы это знание проявилось. Таким образом, здесь полностью подтвердилась правильность моей веры в доктрины Мантраяны, в которой утверждается, что трансцендентальное знание можно получить при правильном отношении к своему телу, не отказываясь от питательной пищи и удобной одежды. Я также понял, что в окончательном выявлении скрытых во мне способностей большую роль сыграли Пета и Зесай, и поэтому я был в большом долгу перед ними. Чтобы выразить свою благодарность и посвятить их благочестивые деяния Высшей Цели, приносящей неистощимые блага, я спел этот гимн (молитву), выражающий Сущность Зависимости и Относительности Фактов[204]:
