Дэвид Фельдман - Заново рожденные
Сторонний наблюдатель, не задумываясь, скажет, что обида и злоба вредны и опасны для общества. А что если спуститься на уровень конкретного, отдельно взятого человека? Говоря языком психологов, затаенная злоба и жажда мщения — это «отказ от прощения». Кажется очевидным, что нежелание прощать должно негативно сказываться на психическом здоровье — вряд ли кому-то может понравиться в течение долгого времени сдерживать гнев, злобу и обиду. Но наука постепенно приходит к пониманию того, что отказ от прощения также может быть одним из факторов ухудшения физического состояния. Психологи Шарлотта Уитвлиет, Томас Людвиг и Келли ван дер Лан обратились к группе из 71 студента Хоуп-колледжа в штате Мичиган с просьбой вспомнить человека, который когда-либо плохо с ними обошелся или обидел. Закрепив на каждом из студентов датчики для измерения частоты сердечных сокращений, артериального давления и активности симпатического отдела центральной нервной системы, организаторы исследования попросили их сначала представить, что они прощают обидчика, а потом — что они затаили на него обиду. Был получен простой результат, дававший четкий ответ на поставленный вопрос: когда участники представляли себе, что отказываются прощать, они переживали более сильные отрицательные эмоции, а также у них чаще билось сердце и отмечался более высокий уровень давления и активности симпатического отдела нервной системы, чем когда они представляли ситуацию, в которой были готовы простить.
Эти результаты согласуются с данными, полученными в 2010 году в ходе второго Национального исследования коморбидности, о первом этапе которого упоминалось выше. Обширный перечень вопросов, заданных в рамках этого исследования 10 000 жителям США, включал, в частности, такой: «Верно ли следующее утверждение: “Меня долгие годы не покидает чувство злобы и обиды на людей”». В своей статье в журнале Social Psychiatry and Psychiatric Epidemiology исследователи Эрик Мессиас, Анил Саини, Филип Синато и Стивен Уэлч из Медицинского колледжа Джорджии приходят к выводу, что у людей, которые согласились с этим утверждением, чаще, чем у тех, кто дал отрицательный ответ, отмечались заболевания сердечно-сосудистой системы, включая остановку сердца, повышенное артериальное давление, язву, артрит, проблемы со спиной, головные и иные боли, в том числе хронического характера. Хотя большинство ученых говорят о необходимости продолжения исследований в этом направлении, не исключено, что физиологическое возбуждение, которое чувствовали студенты Хоуп-колледжа, действительно может приводить к ослаблению здоровья в долгосрочной перспективе.
Отказываясь прощать, человек, безусловно, наносит вред своему здоровью. Но разве не бывает по-настоящему ужасных поступков, простить которые просто невозможно?
* * *Детство Клемантин Уамария прошло в столице Руанды Кигали. Она была любознательной девочкой. Причем настолько, что, не в силах справиться с нескончаемым потоком вопросов обо всем на свете, даже бесконечно любящие ее родители время от времени подумывали о том, чтобы залепить ей рот скотчем. «Помню, как однажды мы ехали по городу, и я всю дорогу донимала маму вопросами: “Кто здесь живет? А здесь?” Мама выдумывала разные истории, рассказывая мне об обитателях домов. Я хотела все знать».
Короткий нос, высокие скулы, стройная фигура — в свои двадцать четыре Клемантин производит сильное впечатление. Первое, что часто замечают люди, — это ее необычайно открытая наивная улыбка. Как у многих в Руанде, ее волосы заплетены в множество тонких длинных косичек, собранных в узел на затылке. Кожа своим оттенком напоминает о песчаной буре. Голос звучит настолько выразительно и исполнен такой тоски и боли, что, когда она рассказывает о событиях, начавшихся в 1994 году, всего лишь через пару недель после той поездки по городу с матерью, вас невольно охватывает чувство ужаса и недоумения.
Ей было шесть, когда в Кигали начались массовые убийства. «Первым делом они насиловали девушек», — говорит Клемантин, возвращаясь в своих воспоминаниях в прошлое, во времена геноцида.
Напряженность в отношениях между населяющими Руанду этническими группами достигла своего апогея, когда убийство членов правительства спровоцировало начало массовых расправ хуту над тутси и сочувствующими им сторонниками мира. Пытаясь защитить Клемантин и ее 16-летнюю сестру Клэр, родители спрятали их в доме дедушки и бабушки. Но пожилые люди не могли долго защищать девочек от насилия.
Она помнит начало резни в мельчайших подробностях. В доме было холодно. Вокруг — непроглядная тьма. Ночь принесла с собой шум погромов, рев и крики. «На улице все гудело и грохотало. Было слышно, как кто-то пел — по-настоящему пел, — кто-то из толпы, которая шла по улице, вламываясь в дома. Я слышала чей-то плач в темноте. Изнутри или снаружи, точно не помню. Потом крик. Я, трясясь от страха, сжалась в углу рядом с бабушкиной спальней. Затем мы с Клэр, пробираясь на ощупь, пытались найти в доме место, где можно было бы спрятаться. Мы не знали, куда идти».
Сестры прокрались по душному коридору на другую сторону дома, подальше от входной двери. Немного не доходя до кухни, Клэр остановилась и открыла небольшое окно. Через него сестры выбрались во внутренний двор и под покровом темноты укрылись в роще банановых деревьев. Вдруг в голове Клемантин промелькнула страшная мысль. Она обернулась и посмотрела на дом, но Клэр тянула ее за собой дальше в рощу — было видно, что она не может остановиться и не способна думать о семье. Клэр подвела сестру к высокому дереву, подсадила ее и приказала лезть вверх по стволу. Наверху, среди раскидистых ветвей, время как будто замерло. Клемантин представляла себе, как превращается в камень — бездушный кусок скалы, застывший во времени, безымянный и чуждый всего земного. Где-то там далеко внизу, обступившую их со всех сторон темноту разрывали оглушительные вопли и крики — это отряды карателей, блуждая от дома к дому, хладнокровно и методично уничтожали их соседей. В ту ночь людей убивали повсюду в городе и по всей стране. «Я видела, как вдалеке над деревьями и крышами домов поднимаются языки пламени и клубы дыма, — рассказывает Клемантин. — Я не знала, был ли наш дом тоже охвачен пожаром. Мы ждали, когда выйдут дедушка с бабушкой. — Она запнулась, пытаясь подобрать правильные слова. — Мне этого никогда не понять. Никогда. То, что мы видели. Столько смертей. То, от чего мы бежали… Если я буду много думать об этом, я сойду с ума. Мои дедушка с бабушкой так и не вышли из дома».
Утром Клемантин и Клэр вернулись в город. Они шли по улицам, вдоль которых в сточных канавах валялись человеческие тела. Из-за нехватки места для складирования тел использовали храмы, которые были до потолка заполнены трупами. Повсюду в городе виднелись тлеющие руины домов. Клемантин и Клэр присоединились к другим лишившимся крова жертвам продолжающегося террора и отправились пешком в лагерь для беженцев в Бурунди, куда добрались лишь через много дней. «Мы оказались в совершенно незнакомом месте, окруженные тысячами раненых, потерявшихся, кричащих, плачущих, изголодавшихся людей; все в шоке; все в недоумении», — говорит Клемантин. Им с Клэр пришлось отстоять длинную очередь, чтобы получить палатку, одеяла и мешки для пожитков. В этом лагере они прожили приблизительно год. Тем временем хуту убили еще 800 000 тутси.
* * *«Большинство людей обычно хотят вернуть то, что у них отняли, но, как заметил Ганди, следование правилу “око за око” неизбежно приведет к слепоте мира», — говорит нам архиепископ Десмонд Туту в своем доме в Южной Африке. Лауреат Нобелевской премии мира, он получил международную известность как ярый противник апартеида и правозащитник незадолго до того, как правительство Бутана начало проводить политику этнической дискриминации. Прослыв одним из главных в мире специалистов по урегулированию политических конфликтов, архиепископ Туту был назначен председателем Южноафриканской комиссии по установлению истины и примирению, в функции которой входило принятие решений об амнистии лиц, допустивших злоупотребления в эпоху апартеида.
«Никто не имеет права говорить тому, кто прошел через страдания, что он обязан простить, — продолжает Туту. — Нет, мы должны разделить боль с тем, кого люди заставили страдать, мы должны утешить его, проявить понимание и сочувствие».
Туту высказывает мысль, с которой согласны многие пострадавшие и эксперты. Никто никого не обязан прощать. Жертвы не обязаны прощать своих мучителей. Прощение — это что-то очень личное; люди прощают, если они к этому готовы и только тогда, когда они к этому готовы. Это не что-то такое, к чему кто-либо кого-либо может принудить или должен принуждать. Принуждение в данном случае лишь усугубит причиненные жертве страдания. Тем не менее у науки есть основания утверждать, что людям, которые самостоятельно приходят к осознанию готовности переступить через свое нежелание прощать, лучше всего так и поступить, то есть простить. Это поможет им сделать шаг вперед и начать новую главу своей жизни. Более того, это может помочь им родиться заново.
