Константин Серебров - Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая)
Пивная располагалась в небольшом зале с каменными стенами: высокая стойка из светлого дерева, несколько квадратных деревянных столиков и стульев. В зале сидела одна пара, остальные столики пустовали. У стойки сидела на высоком табурете официантка в короткой синей юбке, открытой блузке и белом переднике, с ней флиртовал рослый красавец-бармен. Засмотревшись на ее круглые колени, я невольно позавидовал этим людям: их жизнь показалась мне легкой и беззаботной. Джи осмотрел зал и выбрал столик, стоявший у кадки с небольшим деревцем. Официантка нехотя соскользнула с табурета и подошла к нам.
– Мы возьмем пива и креветок, – сказал Шеу значительно.
– Они у вас, надеюсь, свежие?
– Свежайшие, – без всякой обиды, с улыбкой ответила официантка и убежала, стуча каблучками.
Ее легкая атмосфера растворила мою угрюмость.
– Что же такое наша сущность, о которой вы все время говорите? – спросил вдруг Шеу, внимательно изучая меню.
Джи ответил не сразу:
– Однажды к Иисусу подошел молодой человек и попросился в ученики. Иисус ответил, что для этого следует раздать свое имение бедным, и тогда он сможет стать учеником. Но тот не смог сделать это и, заплакав, ушел.
Имение – это наша личность, а бедные, нищие, хромые и убогие – это наша сущность, которая перестает расти после семи лет. Но только она может в нас развиваться, расти, летать!
– Но как же ощутить ее в себе? – спросил я.
Шеу посмотрел на меня с интересом.
– Научись отделять сущность от существ, которые населяют твое внутреннее пространство, – ответил Джи. – Ты ведь читал роман “Робинзон Крузо”? Даниэль Дефо был не просто писателем, он был создателем “Интеллидженс Сервис” и посвященным в тайные учения. В романе “Робинзон Крузо” он и описывает внутренний мир человека в виде необитаемого острова с дикой природой, которую нужно начать культивировать. Стань Робинзоном, исследующим население внутреннего острова. Наблюдай его обитателей без критики и похвалы и заноси их в дневник. В неделю у тебя должен быть килограмм записей и рисунков.
В этот момент официантка поставила на стол три большие кружки пива и блюдо с креветками и снова отошла к стойке бара. Я посмотрел на креветок. Их было очень много, но все же меньше килограмма.
– Вы, наверное, ошиблись, – осторожно сказал я. – Как это – килограмм? Уж не хотите ли вы сказать...
– Именно это я и хотел сказать, – ответил Джи. – Я совсем не ошибался, когда говорил: “Килограмм исписанной тобой бумаги”. В какой-то момент ты заметишь, что некие туземцы живут в тебе, а ты принимаешь их желания за свои.
– А где же моя сущность? – спросил я, испуганный идеей, что какие-то существа пользуются мной.
Тут неожиданно вмешался Шеу:
– Мне трудно с тобой согласиться. Я, например, считаю неотъемлемой частью моей сущности – душевное сидение за пивом и креветками. Я просто не мыслю жизни без этого!
– Отлично, – произнес Джи. – После пивной предлагаю пойти в магазин – закупить еды на вечер.
Я рассчитался с официанткой и с сожалением покинул пивную.
Мы долго ходили по узким кривым улочкам, пока Шеу не потерялся в одной из них. Наконец мы нашли магазинчик с выкрашенными синей краской стенами и кирпичного цвета полками. Несмотря на невзрачный вид, магазин был полон консервов, колбас, копченой рыбы и пива. Я выбрал большую палку сухой колбасы, несколько копченых сардин, десять бутылок пива, а потом, не дожидаясь колких намеков Джи, приличный кусок соленого сала и полкило луку. Продавщица, веснушчатая и голубоглазая, надписывала толстым карандашом цену прямо на упаковке. Я протянул ей двадцать пять рублей. Джи вдруг остановил меня:
– Скажи сначала, сколько причитается сдачи с этих денег?
Мне было неприятно, что симпатичная продавщица может подумать, что я мелочен.
– Не могу подсчитать, – нашелся я, – не смотрел на весы.
Женщина с любопытством поглядывала на нас, ожидая, чем закончится наш диалог.
– Я обучаю своего юнгу элементарным бытовым навыкам, – обратился к ней Джи, – учу его считать деньги.
– А как же без этого? – ответила женщина. – Но он, наверное, никогда еще своих денег не имел – на родительские до сих пор живет.
– Советую вам, – как можно более весомо сказал я, – следить за тем, откуда берутся ваши собственные деньги.
– Какой он у вас колючий, однако, – сказала она Джи, рассмеявшись, – прямо как репей.
– Представляете себе, в каком положении я нахожусь? – подхватил ее тон Джи. – И так он отвечает на любое мое замечание! А ведь я работаю над его совершенством.
Женщина понимающе и сочувственно кивнула, как будто и в самом деле знала, что имеет в виду Джи. Я быстро оценил стоимость покупок и выпалил:
– Примерно тринадцать рублей!
– Ну что ж, – сказал Джи, – это похоже на реальность. В следующий раз я попрошу тебя назвать точную цифру, так что будь алертен.
Пока я укладывал продукты, продавщица выбила чек на 12 рублей 40 копеек. Она протянула его Джи, глядя на меня и укоризненно качая головой. Я был вне себя от всей этой нелепой, на мой взгляд, сцены. Джи приветливо улыбнулся и попрощался с продавщицей.
– Всего хорошего, – сказала она, – приходите еще.
– Не знаю, – ответил он серьезным тоном. – В этой инкарнации уже вряд ли получится.
Мы вышли на улицу.
– Почему вы высмеяли меня перед какой-то продавщицей?!
– сердито спросил я.
– Она ведь сказала о тебе правду, не так ли?
– Ну, в общем-то, да, – нехотя согласился я.
– Ты все время забываешь, что находишься в Школе и обучающая ситуация может сложиться в любую минуту. Знать, сколько у тебя денег и как ты их тратишь – твоя ответственность, а не продавщицы. В твоем отношении к деньгам, которое было проявлено сегодня, видна твоя главная слабость: ты привык всю ответственность перекладывать на других людей. Это позиция лунатика и бродяги, а ты должен стать домохозяином. Расти-то надо тебе самому, а не продавщице и множеству других людей, на которых ты перекладываешь возможность своего роста, до сих пор оставаясь бытийно маленьким, съежившимся Циннобером, Крошкой Цахесом.
Меня передернуло. Я помнил гофмановскую историю о Крошке Цахесе. Он был обездоленным уродливым карликом, но над ним сжалилась фея Розабельверде. Благодаря ее магическому дару он мог казаться не тем, чем был на самом деле. Он достиг почестей, богатства и угодливого почитания окружающих, оставаясь ничтожным карликом со скверным характером. Его сморщенная душа так и не откликнулась на призыв феи, которая внушала ему: “Ты не тот, за кого тебя почитают, но стремись сравняться с тем, на чьих крыльях ты, немощный и бескрылый, взлетаешь ввысь...”
Вдруг вопрос Джи вернул меня от рефлексии к реальности:
– Кстати, как нам вернуться назад, в студию? Ты запомнил, как мы сюда шли?
Я похолодел от мысли о том, какой нагоняй мне устроит Петраков за опоздание, и огляделся. Мы стояли на тротуаре возле пятиэтажного кирпичного дома. Рядом с ним и на противоположной стороне возвышались такие же дома. Место было совершенно незнакомым. Я посмотрел на табличку на доме.
– Мы находимся на улице Каверина, – сообщил я.
– Это ничего не меняет, – ответил он.
– Сейчас, – сказал я растерянно, – подождите... Я спрошу кого-нибудь.
Улица была пустынна. Я пробежался трусцой до следующего перекрестка, который был метрах в ста, и осмотрелся.
– Здесь почему-то никого нет! – крикнул я.
Джи иронически посмотрел на меня.
– Я бы предпочел, чтобы ты использовал свою способность логически мыслить, – и указал рукой куда-то вверх, в промежуток между домами.
Посмотрев туда, я увидел возвышающуюся над городком башню телевидения. Джи повернулся ко мне, и переносицу его вдруг прорезала глубокая вертикальная морщина, делая лицо суровым, даже пугающим.
– Я уже устал от твоей безалаберности! – сказал он резким голосом. – Ты ни за что не хочешь отвечать, ты уже превратился из помощника в обузу!
Я оцепенел. Передо мной стоял совершенно незнакомый человек, излучавший атмосферу ясности и строгости, – ни уюта, ни тепла, обычно свойственных Джи, там и в помине не было! Я запаниковал.
– Если ты и дальше будешь так безответственно себя вести, то определенные силы переведут тебя на другой участок работ, чтобы добро, которое в тебя уже вложено, не пропадало зря.
Я хрипло спросил, не узнавая свой голос:
– А куда они меня переведут?
Джи иронически улыбнулся:
– Не волнуйся, вовсе не в Сибирь. Вернешься в Кишинев, будешь по-прежнему сидеть на шее у своих родителей. Но больше никаких поездок по стране с ансамблем не будет!
Я собирался заплакать от обиды, но какая-то часть меня оставалась отстраненной, наблюдая за тем, что происходит внутри.
