Бхагаван Раджниш - Книга мудрости. Беседы по Семи Искусствам Тренировки Ума Атиши
Две английские леди из высшего общества случайно встретились, обходя магазины. Одна заметила, что другая беременна.
«Вот как, дорогая, какой сюрприз? Ты, несомненно, вышла замуж с тех пор, как я последний раз видела тебя!»
«Да. Он изумительный мужчина; он офицер в пехоте гурков».
«Гурка! Дорогая, но ведь они же все черные?»
«О нет, — сказала она, — Только рядовые (игра снов: англ. private означает "рядовой», "половые органы" — прим, пер.).
«Дорогая, как это современно!»
В этом смысле ум действительно современен.
Слышали ли вы о последней семейной игре? Она называется инцест.
Маленькая сестра с братом в постели: «Эй, ты лучше в этом, чем папа».
«Да, мама сказала то же самое!»
Иначе это не современный ум. Мода приходит и уходит; если вы думаете о моде, то это меняется. Но в основном весь ум стар. Ум все так же стар, и это может быть не современный ум; самый современный ум все еще из прошлого.
Действительно живой человек — это человек здесь-сейчас. Он не живет из прошлого, он не живет для будущего; он живет только в мгновении и ради мгновения. Мгновение — все. Он спонтанен; его спонтанность — это аромат не-ума. Ум повторяющийся, ум всегда двигается по кругу, ум — это механизм: вы кормите его знанием, он повторяет то же самое знание. Он продолжает пережевывать одно и то же знание снова и снова.
Не-ум — это чистота, ясность, невинность. Не-ум —это настоящий способ жить, настоящий способ знать, настоящий способ быть.
И последний вопрос:
Ошо, почему политики так подлы?
ПРЕМ ХРИСТО, они подлы, потому что они глупы. Глупость — всегда тень подлости. Чем разумнее вы, тем вы менее подлые. У предельно разумного человека не может быть никакой подлости; это невозможно. У него может быть только любовь и сострадание.
Глупый человек должен быть подлым, потому что этим единственным способом, как он думает, он может выиграть. У разумного человека нет желания выиграть, он уже победитель в своей разумности. Разумный человек — уже высший в своей разумности, он не должен соревноваться для этого. Глупый человек должен постоянно соревноваться. А поскольку он глуп, он не может полагаться на свою разумность, он должен полагаться на что-то еще: он становится подлым, хитрым, обманщиком, лицемером.
По-моему, глупость — единственный грех, а все остальное просто побочный продукт этого. А разумность — единственная добродетель, а все остальное, что мы знаем как добродетель, следует за ней, как тень.
Поздно ночью два политика возвращаются домой из бара, по обыкновению пьяные, и вдруг один из них замечает прямо под ногами огромную кучу дерьма.
«Стоп!» — вопит он.
«В чем дело?» — спрашивает второй.
«Взгляни! — говорит первый, — «Дерьмо!»
Наклонившись, чтобы хорошенько разглядеть предмет спора, второй пьяный внимательно исследует дерьмо и говорит: «Нет, не дерьмо, это грязь».
«Я говорю тебе, это дерьмо» — повторяет первый.
«Нет, не дерьмо» — говорит второй.
«Это дерьмо!»
«Нет!»
В конце концов первый сердито тыкает свой палец в дерьмо и засовывает в рот. После небольшой паузы он объявляет: «Я был прав, это дерьмо».
Второй политик делает то же самое, и, медленно пережевывая, говорит: «Может быть, ты и прав. Г-м-м».
В конце концов, основательно распробовав дерьмо и окончательно убедившись в его природе, они радостно обнимаются в знак дружбы и восклицают: «До чего же хорошо, что мы не вступили в эту гадость!»
ГЛАВА 8. ВВЕДИТЕ НОВОГО ЧЕЛОВЕКА
Ошо, что побуждает меня делать нечто, творить? Нести в мир твое послание, твое слово? Я чувствую себя так, будто бы я тороплюсь, и все люди в коммуне чувствуют то же самое - как будто не оставалось времени, как будто каждый день, этот самый миг - последний.
Я умираю? Я взрываюсь каждую секунду. Что это? Что такое это побуждение? Пожалуйста, скажи что-нибудь об этой жажде.
CАРДЖАНО, человек умирает, человечество умирает. И, несомненно, немного времени осталось. И это чувствуется не только здесь, всюду в коммуне, это ощущение всех чувствующих, разумных, творческих людей. Только посредственность не осознает этого; только политики продолжают мчаться в надвигающуюся опасность, бедствие, совершенно не осознавая, куда они идут и куда они ведут мир.
Но люди чувствительности, осознанности, медитативности, люди сердца везде чувствуют, что опасность очень близко, что человечество может совершить самоубийство в любой момент, что будущее никогда не было так неопределенно, как сегодня, что завтра может действительно никогда не прийти.
Это мгновения великого беспорядка, но они могут стать также и чрезвычайно творческими. Когда кто-то встречает смерть, он может проявить весь свой потенциал. Когда не осталось времени, вы не можете откладывать. Отсюда спешка.
Когда надвигается смерть, жизнь вспыхивает в полную силу. И вот что случается со всеми творческими людьми везде в мире, и еще более в этой коммуне, потому что весь мой подход таков, что он привлекает только очень творческих людей.
Я учу чувствительности. Годами религии учили и учат прямо противоположному — как стать нечувствительным, потому что чем нечувствительнее вы, тем больше вы можете оставаться сдержанными, отрешенными, отделенными. Идея о том, что для того, чтобы достичь Бога, надо отказаться от мира, повлекла за собой следствие, логическое следствие, что надо стараться быть все более и более нечувствительным к красоте, к музыке, к любви, к людям, к жизни самой по себе. В прошлом религия учила людей быть неразумными, потому что чувствительность и разумность идут вместе, нечувствительность и глупость идут вместе.
Ваши так называемые святые совершенно неразумные люди, но вы почитаете их. И вы почитаете их по неправильной причине — потому что они нечувствительны, потому что они затупили свое осознание, потому что они отрастили вокруг себя толстую кожу. Весна придет, но они останутся незатронутыми, тучи соберутся и они останутся незатронутыми. Павлин танцует, но они остаются незатронутыми, ночное небо полно звезд, но они совершенно безразличны к этому.
Это было целой наукой в прошлом: как стать подобным камню, чтобы мир не мог одолеть вас. Это было формой паранойи, это было основано на страхе.
Я учу вас прямо противоположному: быть чувствительными, быть внимательными, быть любящими, быть чувственными — ибо Бог не против цветка розы, Бог в нем. Если вы можете ощутить всем сердцем бархатистость цветка розы, вы касаетесь самого Бога. Бог не против звезд, солнца, луны, он в них. Если вы можете позволить им войти в ваше существо, если вы позволяете им волновать ваше сердце, если вы можете позволить им заставить вас сойти с ума в танце радости и праздника, вы будете подходить все ближе и ближе к дому — ибо я учу чувствительности, я учу любви.
У людей, собравшихся вокруг меня, полностью другое качество. Это не обычный ашрам, это коммуна творцов — артистов, художников, певцов, музыкантов. Все виды талантливых людей пришли ко мне — только они могут понять то, что я говорю. Люди понимают в соответствии со своими собственными внутренними возможностями. Я могу сказать одно, вы можете понять что-то другое. Общение нелегко, язык неадекватен, и вы поймете только то, для чего пришли.
Я собрал вокруг себя особый вид людей. Поэтому это побуждение будет чувствоваться почти всеми: что-то должно быть сделано. Сначала это будет очень, очень неопределенный вид ощущения, просто молчаливый голос в вашем существе — слышимый и все же не слышимый, понимаемый и все же не понимаемый, шепот, неясный, смутный, расплывчатый. Вначале так и должно быть. Вы услышите это как песню; это будет скорее поэзией, чем прозой. Это придет к вам подобно снам, видениям. Мало-помалу бессознательное будет способно общаться с сознательным.
Именно в этом заключается медитация: научиться тому, как соединить бессознательное с сознательным, чтобы ваше собственное существо могло дать вам указание, куда двигаться, куда идти, чтобы вы не нуждались в лидере, чтобы вы стали сами себе проводником, чтобы вы могли стать светом в самих себе.
Сарджано, ты не умираешь. Но ты чувствуешь это, потому что ты часть человечества, а человечество умирает. Все, что есть человеческого, исчезает, а все нечеловеческое становится все более и более преобладающим и сильным
Человек сводится к машине, и механические ценности становятся преобладающими. Уважаем не артист, но техник. Любима не поэзия, а водопровод. Танцор больше не в центре жизни, но бизнесмен, бюрократ, политик. Все, что прекрасно, становится не относящимся к человеку, поскольку то, что прекрасно, не может быть использовано как утилитарное средство. То, что прекрасно, есть цель само по себе.
