Анастасия Новых - Сэнсэй. Исконный Шамбалы
— Хорошо. А когда вы мне их доставите?
— Я думаю, сразу после Рождества вам их доставят.
— Добро… только…
Академик несколько замялся.
— Что?
— Меня интересует один вопрос. Вот вы говорите о невмешательстве в наши дела, а эта установка свидетельствует об обратном.
— Мы и не вмешиваемся. Если бы вмешивались, то предотвратили те события, которые грядут. Но мы не вправе, это ваша воля, делайте что хотите. Но единственное, не в наших интересах, чтоб здесь разразилась как минимум третья мировая с применением ядерного. Поэтому мы хотим всего лишь сгладить последствия этих событий.
— А где гарантия, что эти волны никому не повредят?
— Мы гарантируем — это абсолютно безвредно. Просто люди станут более спокойными и рассудительными. Поэтому их ответные реакции будут смягчены, и это не перерастет в какой-то глобальный конфликт… Но повторяю, предотвратить эти события мы не вправе. Хотите, предотвращайте это сами, это ваше дело.
Академик грузно поднялся с лавочки и начал прощаться. Сэнсэй проводил его до двери, еще раз напоминая о дате. И, пожав друг другу руки, они расстались. Я услышала, как Сэнсэй, возвращаясь от двери, с улыбкой пробормотал себе под нос:
— Хм, всякий дурак считает себя умным, но только умный может назвать себя дураком.
Я была просто поражена всей необычностью этого разговора. «Кто же такой Сэнсэй? Он что, физик? — подумала я. — Наверное, работает в каком-то научно-исследовательском институте. Сэнсэй и нам рассказывал про какую-то углубленную физику. В таком случае это многое объясняет из обширного кругозора его знаний». Эта единственная версия, которая пришла мне в голову, была более-менее приемлемой, поскольку в массе остальных «тысяч вопросов» я просто запуталась, не найдя им толкового объяснения. Но в моих глазах Сэнсэй вырос как ученый авторитет, поскольку к нему прислушивался даже академик. Хотя сам Сэнсэй ничем не хотел выделять себя из толпы. По дороге домой он так же, как обычно, шутил вместе со всеми, поддерживая наше веселое настроение после «обезьяньей» тренировки. Однако дома я все же записала этот необычный разговор в свой дневник с большой пометкой в конце: «Оказывается, Он — физик!»
26
Через пару дней, когда мы с мамой ходили по магазинам за очередными покупками, я как раз строила планы на вечер, обдумывая вопросы, которые собралась сегодня задать Сэнсэю на занятии.
На улице, после вчерашнего дождя и ночного мороза, выпал пушистый снег. Надо отметить, что зима здесь была довольно теплая по сравнению с теми регионами Союза, в которых мы жили раньше. «Шахтерский» снег был похож на снег лишь только в первый день, так как на второй он уже становился серым от угольной пыли, а на третий и вовсе таял, превращаясь в мокрую, слякотную грязь. И даже Новый год здесь мы все время встречали с одним и тем же прогнозом погоды: «Дождь, переходящий в мокрый снег». Так что я была рада увидеть хотя бы этот пушистый снег и ощущать долгожданный морозец. Это давало маленькую надежду, что очередной Новый год, до которого осталось всего три недели, может быть удастся встретить по-настоящему, по-зимнему и повеселиться от души.
Так, мечтая о хорошем будущем, мы шли к очередному магазину. И тут мама неожиданно поскользнулась и упала назад, да так сильно, что у нее аж ноги подлетели. Все это случилось в какие-то доли секунды, я не успела даже сообразить, не то чтобы удержать. Проходившие рядом какие-то мужчины кинулись ее поднимать. Я тоже пыталась как-то помочь, испугавшись не на шутку. Поблагодарив людей, мама встала, оперевшись на меня:
— Мам, ты как, идти сможешь?
— Ой, подожди, боль такая в спине, прямо что-то хрустнуло.
— Может в больницу?
— Да подожди, сейчас пройдет.
Мы немного постояли, а потом медленно пошли домой. Мама слегка прихрамывала. Дома ей стало еще хуже. Отца не хотели тревожить на работе, все думали, что пройдет. Но боль все усиливалась, и никакие таблетки не помогали. Что мы только ни делали: растирали различными мазями, делали компрессы и даже просто грели. Но от последней процедуры ей стало еще хуже. На медитационное занятие я, естественно, не пошла. А когда поздно вечером пришел отец, мы уже испробовали все, что можно, чтобы утихомирить боль. Решение было однозначное — нужно обращаться в больницу. Отец сделал пару звонков и договорился, чтоб маму посмотрел доцент в областной нейрохирургии.
К утру ее состояние резко ухудшилось. Ноющая резкая боль перешла и на ногу. И малейшее движение вызывало сильнейший приступ. Ее даже в больницу отвезли в полулежащем положении. В неврологии, после серии рентгенов и компьютерной томографии, доцент установил, что у нее давно уже был остеохондроз позвоночника, а из-за падения лопнуло фиброзное кольцо и образовалась грыжа диска 7 мм. Вследствие этого был зажат седалищный нерв, что отдавало сильной болью в ногу. После внимательного осмотра врач послал на консультацию к нейрохирургу. Отец опять-таки нашел хорошего нейрохирурга, который, ознакомившись с результатами обследования, сделал вывод, что операция неизбежна.
Это была катастрофа для нашей семьи. Мало того, что мы насмотрелись на прикованных к постели больных, когда искали кабинет нейрохирурга, так еще мама наслушалась всяких ужасов от своей, как потом оказалось, будущей соседки по палате в неврологии, которой требовалась повторная операция. Мать была так напугана предстоящей операцией, что мы после консультации в полном смысле слова сбежали с ней из нейрохирургического отделения, если так можно назвать наше усиленное ковыляние. Вот так, неожиданно для всех нас, будущее предстало в самых черных тонах. Мы решили попробовать медикаментозное лечение, проколоться, как говорится, бороться до последнего.
С того дня как маму положили в больницу в неврологическое отделение, моя жизнь круто изменилась. Утром я шла в школу, а потом ехала в областную неврологию. Я все время находилась возле мамы, чтобы поддержать ее моральный дух. Это, как мне казалось, было очень важно для нее. Правда, врачи возмущались «присутствием посторонних», но отец быстро уладил этот вопрос. Больница стала для меня основным местом моего времяпрепровождения.
Мама была более чем огорчена, что на нашу семью одно за другим сваливались такие несчастья. Да к тому же еще пришло сообщение из Москвы о том, что все сроки уже обговорены и меня ждут на операцию после новогодних праздников. Мама очень переживала, что плюс ко всему я забросила свои любимые кружки и занятия, и даже пыталась настоять, чтоб я вернулась к своей обычной жизни. Но об этом моя особа даже слушать не хотела. Мне казалось, что никто не будет здесь ухаживать за ней так, как я, и что без меня она просто зачахнет от своих плохих мыслей и от гнетущей атмосферы палаты, где все соседки только и рассказывали о своих болячках.
В первые дни я так же, как и вся наша семья, находилась в легком шоке. «Надо же было такому случиться, — думала я. — Вот так, нежданно-негаданно, и именно с мамой. Какая все-таки жизнь непредсказуемая! Нам только кажется, что почти все в ней предусмотрели, распланировали, предугадали и что все оно так и будет. А на самом деле, что ни день, то испытание на прочность, как будто Кто-то хочет проверить нас, насколько мы надежны, насколько мы устойчивы внутренне в различных ситуациях, будь то радость или горе. Возможно, эти стрессы, свидетелями или участниками которых мы невольно становимся, являются нам напоминанием свыше о том, что жизнь слишком хрупка и что самое главное в ней мы можем просто не успеть сделать. Ведь мы настолько привыкаем откладывать на «неопределенное потом» важные дела своей души, что даже не замечаем, как быстро проходит сама жизнь и что в ней ничего не успеваем сделать толком.
Почему мы начинаем что-то по-настоящему ценить лишь тогда, когда безвозвратно что-то теряем: молодость — в старости, здоровье — на больничной койке, жизнь — на одре смерти? Почему?! Может быть эти внезапные ситуации как раз заставляют нас задуматься над своим бренным существованием, заставляют нас очнуться от несбыточных фантазий, порожденных нашей ленью и возвратить нас в действительность. А действительность такова — никто толком до конца не знает, что с ним может случиться через минуту. Так может не стоит испытывать Судьбу, а начать ценить каждое мгновенье сейчас, с этой секунды и ценить его так, как ценят обреченные люди. Возможно тогда мы сможем глубже понять смысл самой жизни и сделать в ней в тысячу раз больше полезных дел для своей души и для окружающих людей. «Глупо думать, что завтра от нас никуда не денется, оно может просто никогда не наступить». Только теперь я поняла весь смысл выражения Сэнсэя, которое когда-то я воспринимала как шутку: «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах».
