Джед МакКенна - Духовная война
Боб покачал головой, словно я ничего не понимаю, но я-то понимаю. Я понимаю причину его присутствия здесь, со мной, в это время, я понял это в первые минуты нашего знакомства. Я знаю, зачем он здесь, с моей точки зрения, однако. Я говорю с ним немного напористо не потому, что хочу проникнуть сквозь его защиту, но потому, что хочу на неё поглядеть. Непроницаемость Боба проявила себя в полной мере для моей пользы, для пользы книги. Вероятно, Боб был бы последним духовным человеком типа нью-эйдж, с которым я проводил бы время. Мне ещё предстоит речь в честь Брэтт в Вирджинии, но там у меня не будет подобной возможности. Это мой последний шанс увидеть Майю так близко и лично; увидеть как ловко она блокирует, парирует, преломляет, поглощает каждую попытку пройти мимо или через неё; попытаться зайти с того или с другого угла, с того или с этого входа, и увидеть, как все мои попытки она без усилий пресекает; увидеть, с какой лёгкостью она делает то, что кажется невозможным. Боб знает всё это – я поделился с ним, как только увидел сам. Он не обижается и не думает, что я покровительствую или снисхожу. С его стороны, он не получит того, за чем сюда пришёл – что-то имеющее отношение к его книге, но чего у меня нет – но я уверен, что он получит то, что ему нужно.
– Я встречал сотни, может быть тысячи духовных людей, Джед, из всех путей и дисциплин, на всех уровнях развития от новичков до известных мастеров, и должен сказать, вы крайне неверно оцениваете этих людей и что они делают...
– «Пребывание в недвойственном сознании», «Человеческая Взрослость» и «Возвышенные состояния», – сказал я. – Вот всё, с чем мы имеем дело. Либо одно из этих трёх, либо вы просто сидите на дне норы и проводите время в ожидании смерти. Я говорю это совершенно не в осуждение. Похоже, вы думаете, что я пытаюсь обидеть духовных людей, я такой плохой парень говорю всякие грубости, но мой единственный реальный интерес это попытаться привнести немного здравого смысла и ясности в самый запутанный и неуловимый предмет в истории человечества. Что реальные люди делают со своими реальными жизнями не находится в сфере моих интересов. Но я прекрасно знаю, что склонные к духовности люди, всех путей и дисциплин, всех стадий, в реальности не занимаются ничем иным, как укрепляют и углубляют свой окоп, и возможно, убивают время умеренно возвышенными состояниями. Может быть, есть что-то, чего я не знаю, и если оно есть, я буду поистине благодарен услышать это, но я знаю, что очень немногие духовные люди снимают с себя эгоистические путы и подвергаются процессу смерти-перерождения, необходимому для перехода во Взрослость, и нет практически никого, кто действительно пробудился бы от иллюзии. Эти предметы даже не входят в духовный лексикон. Только для того, чтобы обсудить эти темы, мне пришлось изобретать импровизированную терминологию: «реализация истины», «первый шаг», «царство сна» и «пробуждённое состояние», «человек-взрослый» и «человек-ребёнок», «интегрированное» и «отделённое» состояние. Эти концепции являются сущностью человеческого развития, а у нас даже нет для них слов.
Надо отдать ему должное, Боб не пустился в немедленную контратаку. Мы уже обсуждали идею о том, что я не пытаюсь завоевать его сердце или убедить его ум, я просто пытаюсь выразить то, что вижу – дружественно, радушно и даже, с моей стороны, академично.
***
Я показал на книгу, лежащую на столе между нами.
– Читали «1984 год»?
– Помнится, ещё в школе.
– Я люблю её перечитывать. Исходным названием Оруэлла было «Последний человек Европы», но издатели попросили его изменить, и он назвал её «1984 год», конечно. Мне кажется, можно было просто укоротить до «Последний человек». Вы помните Новояз?
– Да, – сказал он, – они урезали язык. Постоянно выходили новые версии словаря со всё меньшим количеством слов.
– Плюс-плюс-хорошо, – сказал я. – Вы помните, зачем?
– Причину Новояза? Э, нет, не думаю, что была какая-то особая причина, кроме всеобщего контроля и подавления.
– Они ликвидировали концепции, – сказал я. – Они не просто отнимали у людей свободу, они отнимали идею свободы. В конечном итоге, сама мысль о свободе была бы невозможной, потому что для этого не было бы слова.
Он выглядел озадаченным.
– Что вы имеете в виду? Что мы двигаемся в направлении какого-то духовного тоталитаризма?
– Вовсе нет. Если бы дело было в этом, мы бы видели это как чёрное облако, катящееся по Земле. Я имею в виду, что это уже произошло. Власть Большого Брата установилась так крепко, что в уме человека не существует альтернативы. Сама концепция свободы настолько полностью упразднена, настолько отсутствует в нашем коллективном мировоззрении, что она, буквально, немыслима. Не существует возможности человеческого развития на практике, потому что его нет в теории. Больше не существует такой вещи как радикальный революционер. Нет мятежей и восстаний. Может и существует пара изолированных кучек заговорщиков, но ничего даже близко заслуживающего внимания Майи. В свободе нет заинтересованности – всё течёт по ничем не угрожающим, ублажающим эго каналам – карьера и семья, религия и духовность, хобби и пристрастия. Свобода фактически стёрта из существования. Идеи больше нет. Игра окончена.
– Звучит мрачно.
– Сейчас для человечества 1984 год, и возможно, навсегда. Реальное послание, которое мы можем извлечь из книги Оруэлла, не имеет ничего общего с такими банальностями как политическое угнетение или нарушение личных прав, оно касается уменьшения воспринимающих способностей человека до узкого поля зрения, как шоры на глазах вьючного скота, отчего мы перестаём видеть альтернативу, не знаем ничего, кроме как медленно и бесцельно волочиться к могиле. «1984 год» это не будущая возможность, это настоящий факт.
Я взял со стола книгу и зачитал отрывок из приложения.
Целью Новояза было не только предоставить средство выражения мировоззрения и свойств ума, присущих приверженцам Ангсоца, но сделать все другие образы мышления невозможными. Предполагалось, что когда Новояз усвоится раз и навсегда, а Старояз будет забыт, еретическая мысль – та, что расходится с принципами Ангсоца – должна быть буквально немыслима, по крайней мере, насколько мысль зависит от слов.
– Мы живём в тёмные времена, Боб. Вы не видите этого, но я вижу. Вы думаете, что я говорю что-то страшное, но я рассказываю самые лучшие новости. Мы можем прекратить раскручивать колесо наших обстоятельств и действительно изменить их, радикально улучшить их, намного лучше, чем описано во всех наших сказках, мифах и средневековых суевериях.
Боб смотрел на меня так, словно я негодяй. Я вздохнул.
– Вы, кажется, думаете, что я выступаю против человеческой духовности, Боб, как будто я говорю, что это не очень эффективная дорога к свободе.
– Разве вы не это говорите?
– Нет. Я говорю, что эти две вещи не связаны – духовность это санкционированное государством развлечение. Ничто – ни буддизм, ни суфизм, ни нью-эйдж, ни индуизм или каббала или что-либо ещё, не угрожает статусу-кво. Их практика не ведёт к результату. Я не говорю, что у них ничего не получается, как вы наверно, подумали, но что это вне их сферы возможностей и прав. Религия и духовность, как всегда было известно, не имеют никакой практической ценности. Индивид, который хочет исследовать жизнь и свои взаимоотношения со вселенной, должен ужесточить своё сердце, обострить ум, и грести самостоятельно. И то, что он обнаружит, когда расчистит весь мусор, что люди могли бы слезть с деревьев, но для этого нам нужно лишь сделать первый шаг.
– Ну, эволюция может занять тысячи лет...
– Не думаю, Боб, не такого рода эволюция. Мой опыт таков, что эта эволюция не видов, но индивидов. Я не говорю о том, что люди способны сделать вместе, но что один человек может сделать в одиночестве – серьёзный человек, желающий начать всё заново и играть в игру, как она есть, а не как ему было сказано, или как он хотел бы. Взяться и проверить границы того, что значит быть сознательным существом в сознательной вселенной, находится в пределах возможностей индивида. Любая группа из двух и более людей обязательно примет внешнюю форму и утеряет мобильность именно благодаря своей общности, но один индивид может продолжать идти.
– Я конечно же целиком за индивида, – показнό заявил Боб, – но вы не можете отрицать вклад тех, кто приходил раньше. Это великие учителя и тексты от античности до современной науки, из которых мы получаем наше понимание и которым обязаны своим...
– Наука — это просто ещё одна система верований, да к тому же фундаменталистская. Никакое понимание не значит ничего, пока оно не переводится в действие – изменение, реальный прогресс. Иначе, это просто ещё одна тактика уклонения. И потому, что мы принимаем наше скудное искусственное освещение за полный солнечный свет, мы не достигаем взрывоопасных уровней само-уничтожающей неудовлетворённости, необходимой, чтобы сделать прорыв. Но до тех пор, пока мы не начнём кромсать свои ментальные и эмоциональные заблуждения, мы не сможем всплыть на поверхность до полного света пробуждённости. И до тех пор, пока мы не сделаем этого, мы не сможем понять, в какой холодной и убогой темноте обитает человечество. Это личная революция, духовная война. В этом единственный смысл всего этого, и это не кажется мне таким уж мрачным.
