Сатпрем - НА ПУТИ К СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСТВУ: Очерки экспериментальной эволюции
И добродетель тела заключается в его упорном постоянстве; как только оно что–то усвоило, то не забывает этого — оно повторяет свое светлое функционирование двадцать четыре часа в сутки, день и ночь, с тем же самым упорством, с каким оно прежде повторяло свои болезни, свои опасения, свои слабости и все свое темное функционирование тысячелетнего животного.
Эта телесная «демеханизация», стало быть, похожа на демеханизацию более высших уровней — ментального и витального — но вместо того, чтобы заполнять смутную территорию ментального несознания между тем и этим уличным фонарем, между тем и этим концом улицы, теперь надо заполнять смутную территорию телесного несознания между тем и этим вздохом, между тем и этим движением, с одного конца тела до другого; вместо ментальной механики, которая раскручивает тысячу никчемных мыслей, теперь телесная механика источает тысячу неуловимых страхов, дурных предчувствий, болезненных воспоминаний, и бегает кругами по своим старым темным артериям. И каждый «зов», каждая остановка в этой механике, чтобы направить взгляд сознания на это темное раскручивание, порождает, собирает свою маленькую каплю света, свой маленький момент бытия, свой маленький огонь, который добавляет одну каплю к другой, и в конечном счете начинает создавать другое течение по этим венам, другой ритм и другую песню, и другое горение тела, что как бы делает другое тело в теле, нечто вроде светлого двойника, который становится поддержкой, «побудителем», можно сказать, старого теневого тела. Именно этот светлый двойник в конечном счете заменит (?) или преобразует старое тело. Это следующее тело земли. Это «сын тела»[49], о котором говорили риши Вед.
Короче говоря, речь идет о том, чтобы заменить автоматическую «программу», введенную в наши клетки, и весь этот непреклонный рибонуклеиновый код, который выпускает и выпускает свои маленькие сигналы бедствия и свои импульсы желез, на сознательную «программу», ввести зов света, солнечный код во всю эту трескотню клапанов и поршней и блуждающих ферментов, которые, если и восполняют наши слабости и затыкают дыры нашей неспособности напрямую впитывать великое течение подкрепляющей Гармонии, но заточают и запирают нас в донжон микроскопической энергии, которая быстро иссякает и разлагается.
Надо еще найти новую духовную культуру тела.
Это изменение клеточной, телесной программы, как и изменение прочих программ — ментальной, витальной и подсознательной — конечно же, колоссально возмущает старое равновесие, ибо первая работа Истины — это всегда сеять беспорядок, то есть, выгонять ложь, наводить свой прожектор и выявлять всех маленьких крыс, которые окопались в потайных уголках тела, выявлять тысяча и одну смерть, надо сказать. И если ложные мысли, ложные импульсы являются ложью разума и ложью сердца, то болезни являются ложью тела — и смерть является первой ложью изо всей лжи. Но, как и всегда, обнаруживается, что наша ложь является не столько врожденной ошибкой или врожденным лицемерием, сколько сопротивлением высшему порядку. Это сопротивление является защитой жизни — и ее погребением. Мы всегда смотрим на болезни как на борьбу с вредным фактором и разрушителем, но возможно, что это, прежде всего, поверхностный знак борьбы с истиной и отказа от истины, что спонтанно и автоматически зовет смерть. Стало быть, искатель сталкивается с ложью тела: болезни и смерть становятся его повседневным полем боя, возможно даже, час за часом и минута за минутой — вспышки болезней и вспышки смерти — чтобы научить делу Истины и бессмертному коду в этой смертности.
Но смерть — это слово для обозначения нечто, что не существует. Когда оставляешь свое тело, то умираешь не больше, чем когда переходишь из одной комнаты в другую или когда меняешь одежду. На самом деле смерть не «на той стороне», она здесь, каждое мгновение, она вся перемешена с жизнью, мы берем ее с собой везде, куда идем, и иногда она становится смертью. Надо схватить именно это «иногда», этот момент, это более полное движение смерти в нас. Смерть — это не «иное состояние», не несчастный случай, который вдруг сбрасывает нас в нечто иное: смерть переплетена с самой жизнью, это ее база, ее темный фундамент; и если мы распутаем эти тесно переплетенные нити, эту смерть в жизни, это я смерти, которое мягко бьется с нами и пытается день за днем, почти час за часом, вытеснить наше я истины, тогда мы завладеем ключом продления жизни по желанию. Умирают только из–за нехватки истины. Это единственная нехватка в мире. Если бы мы были полностью истинны, то были бы полностью бессмертны. Смерть является разложением лжи — ибо ложь по сути является гнилью — и мы перестанем умирать только тогда, когда станем правдивыми с головы до ног и в каждой клетке нашего тела. Короче говоря, смерть является сторожем Истины, темным ангелом на пороге бессмертия, который разрушает все, что не способно пройти чисто в Истину. Мы уже переступили через этот порог в нашем очищенном уме, мы, возможно, переступили через него в нашем сердце и в наших чувствах — теперь надо пройти его в нашем теле. Надо, чтобы я истины полностью бы заняло я смерти. Процесс обессмерчивания идет сверху–вниз: сначала в разуме, затем в сердце и в чувствах, затем в теле; но крайнее сопротивление означает и крайнюю победу.
И это действительно сопротивление. Смерть — это сопротивление закону Истины, вечно новому течению Гармонии. В самой глубине мы основываемся на «скале Несознания»[50], о которой говорили риши Вед, на той самой скале, которая, возможно, возникла в самое первое мгновение, когда великая Энергия отвердела, обратилась в материю, погрузилась в темное противоречие самой себе, «провалилась» в инертный покой своего победоносного течения, потерялась в неподвижном черном экстазе, который явился как бы обращением своего солнечного экстаза на вершинах. Те, кто имели опыт нисхождения в материальное Несознание, знают, что в действительности этот образ риш Вед является не образом, а довольно ужасной реальностью, которую надо преодолеть. Это действительно скала — грандиозная и кажущаяся бездонной — отвесное падение в базальтовую дыру, о которой даже нельзя сказать, что она черная, потому что там внутри нет ни одной черной искры, ни одного проблеска, который можно было бы назвать черным — это сама Чернота — абсолютная, без дыхания, без единой вибрации чего бы там ни было: мгновенное удушение, смертельное удушье. Мир полностью неподвижный, полностью замкнутый и как бы душащий самого себя, без звука, без движения, без какого–либо отклика. Полная пустота, и все же как черное удушливое существование, нечто, что есть несмотря ни на что, но что как плотность абсолютного отрицания, как грандиозный отказ, который воздвигает свои базальтовые стены и который втягивает и втягивает как бездна в бездну, как смерть в смерть. Это смерть. Это Несознательное. Невозможно быть там, не должно быть там, этот как крайняя нетерпимость ко всему, что шевелится и дышит, всему, что тянет за собой частичку света, дающую возможность жить. Это не движется. Это не дышит. Это НЕТ. Грандиозное НЕТ ко всему и всего, что поглощает или изгоняет вас — или заставляет вас призывать свет более великий, чем эта Тьма.
И есть только один свет, более великий, чем эта душащая плотность Черноты: это всевышний Свет, это Великое Солнце Истины.
Вот почему в Упанишадах говорится, что Яма, бог смерти, является сыном Солнца.[51]
Всевышнее солнце лежит на дне всевышней тьмы. «Смерть» — это переход к бессмертию, хранитель тотального Великого Солнца, последнее принуждение к интегральной Истине. Все, что не способно взывать к Свету, все неочищенные фрагменты, в момент «смерти» мгновенное схватываются этим Нет, растворяются в нем, застывают в его черном экстазе, потому что они сами являются маленькими частицами этого Нет, маленькими отказами великого Отказа, камешками этой грандиозной Скалы.
И тут же мы получаем ключ ко всему, что составляет смерть в жизни — наши бесчисленные маленькие смерти каждую минуту. И мы понимаем, что тело, это маленькое тело, такое хрупкое, такое ничтожное, которое другие отвергают как отрепье или как путы, мешающие прямо прыгнуть к освобожденному Духу, является на самом деле местом всевышнего завоевания и всевышнего освобождения, и что именно на земле и в нашем теле строится ритм Солнца Истины, в каждую минуту, через наше согласие или наш отказ от света, через наш выбор, минута за минутой, между нашим я света и нашим я смерти.
Супраментальное существо навечно освобождено от смерти, и через его освобождение освободится и вся земля, подгоняемая к своему всевышнему Солнцу своей всевышней тьмой.
