Дженни Мэнсон - Что это значит: быть собой?
Рассказ об отпуске
В восьмидесятые годы мы с женой Мэри взяли мальчиков в непредвиденный, самостоятельно организованный, полный приключений отпуск на Лисмор, известковый остров в центре озера Лох-Линн. Арендованный коттедж находился примерно в шести метрах над небольшой бухтой с галечным пляжем, выходящим на юго-восток, в сторону берега, на котором находился город Стратклайд. Далеко на северо-востоке виднелась гора Бен-Невис, а на юго-западе располагался остров Мулл. Наш младший сын Крис вспоминает, что наш крошечный паром назывался «Гордость Эгга».
По пути в Шотландию мы заехали к друзьям в Болтон, и они настояли на том, чтобы одолжить нам двухместную байдарку, спасательные жилеты и багажник, устанавливаемый на крышу автомобиля (для перевозки байдарки). Прибыв на Лисмор, мы увидели, что наш коттедж стоит в отдалении и представляет собой идиллическое зрелище (что мы смогли заметить благодаря хорошей погоде), а кроме того не имеет никаких излишеств (чего мы и хотели).
На Лисморе не было никаких пивных баров или ресторанов, но универсальный магазин, как я думаю, имел соответствующую лицензию. Единственным культурно-развлекательным мероприятием, которое я помню (за исключением похода в магазин за бакалейными товарами), была барахолка у административного здания в центре острова, недалеко от магазина. Крис помнит покупку ракетки для настольного тенниса с прикрепленным к ней резинкой каучуковым мячиком. У меня все еще хранится купленный там учебник Майкла Чисгольма для подготовки к поступлению в университет – «Сельское поселение и землепользование».
С замиранием сердца я совершил несколько вылазок на байдарке с каждым из сыновей, чтобы посмотреть колонию морских котиков у острова Эйллиан-Дубх (Черный остров), на полпути через Лох-Линн. Я не помню, чтобы при этом я ориентировался на морские приливы и отливы. Мэри не верит, что я мог быть настолько беспечным, но вполне возможно, что так оно и было. Физическая опасность больше не волнует меня, но тогда, я думаю, она меня притягивала. На западе острова находилась производственно-археологическая площадка и несколько заброшенных, прилегающих к крутому обрыву печей для обжига известняка. Внизу на камнях можно было увидеть большое количество ракушек. Расстояние туда и обратно равнялось примерно восьми километрам, но путь предусматривал двойное пересечение высокого горного хребта острова. Когда мы начали спускаться с последнего длинного склона, мы были уже довольно уставшими. Как ни странно, на этом главным образом пустынном острове мы встретились и вступили в разговор с еще одним путешественником. Его звали Кен, он был инженером из Калифорнии, с запозданием ставшим учителем колледжа. Каждое лето он проводил в коттедже, который купил несколько лет тому назад. Он очень воодушевился по поводу сумок с ракушками, которые мы тащили домой к ужину. За чашкой чая в его коттедже он жаловался на то, как мало детей, живущих в пригороде, которых он учил у себя на родине, имели представление о производстве, сборе и приготовлении продуктов питания. Жизнь на острове казалась ему более естественной, чем жизнь в пригороде.
На обратном пути в Англию мы остановились в Хеленсбурге и посетили спроектированный Чарльзом Макинтошем Хилл-Хаус, построенный для издателя Уолтера Блэки. Наш старший сын Мэтт, а также Крис, Мэри и я были поражены оригинальностью его убранства и отделки. Мы показывали детям много домов и парков, но этот действительно понравился им и запомнился. В отличие от дома, база подводных лодок, расположенная у подножия холма, была закрыта для посетителей, однако невозможно было не заметить мрачный контраст между этими двумя образцами человеческого творчества и потенциала: мирного искусства, профессионального мастерства и спокойствия в противовес преднамеренному и гарантированному уничтожению друг друга.
Учебник Чисгольма хранится у меня с тех самых пор. В нем упоминаются некоторые древние аграрные общества, которые признавали ограниченность земли на планете и осознанно жили в пределах возможностей, имеющихся у окружающей среды, как они это понимали. Люди не всегда были такими расточительными, как мы (большинство из нас). Это маленькое открытие стало долгожданным противодействием мрачному взгляду Томаса Мальтуса, с которым я впервые столкнулся в возрасте двенадцати или тринадцати лет. Он утверждал, что нас неизбежно ждут войны, болезни и перенаселенность планеты (из которых перенаселенность является основной проблемой, глобальное потепление – это только симптом). (Интересно, что Дж. К. Гелбрейт[15] по случаю своей недавней смерти был очень некрасиво охарактеризован сторонниками социально-экономической модели, что является совершенно неприемлемым.)
В промежутках я старался, как только мог, с помощью работы и других действий не делать мир еще хуже. Но теперь я потерял надежду на «мягкую посадку» для человечества. Мы являемся созданиями, слишком зависимыми от привычек и личного комфорта.
Где-то в начале своего труда «Открытое общество и его враги» Карл Поппер пишет по этому поводу, что человечеству не гарантирован счастливый конец. Какая коллективная психология заставила нас прекратить конструктивно действовать в соответствии с очевидной истиной? Почему мы стали такими легкомысленными по отношению к будущему наших детей?
Фрэн (жена Ричарда)
Что означает быть собой?
Что это значит – быть собой? С чего начинается формирование человека? Как застенчивая, наивная и довольно замкнутая маленькая девочка становится смесью, составляющей меня? Эта смесь позволяет воспринимать меня совершенно по-разному: то придерживающейся традиционных взглядов, то оспаривающей общепринятые представления и не вписывающейся в общепринятые рамки… В одних ситуациях я кажусь уверенной и спокойной, в других могу быть нервной и легковозбудимой. Иногда я могу быть серьезной и излишне благонравной, а порой человеком, с которым не соскучишься…
Я выросла в привилегированных условиях. Наша семья жила в больших, просторных, роскошных домах (один из них даже называли дворцом) – не потому, что мы были богаты или имели высокопоставленных родственников, а благодаря положению моего отца в Англиканской церкви. Дома были особенными – но предоставленными на время! С тех пор, как я себя помню, и до самой смерти моего отца в возрасте девяноста шести лет, я знала, что люди считали его особенным – не только с точки зрения его роли, но и благодаря его влиятельной внешности. Моя мать была ему верной помощницей, великолепной хозяйкой и заботливым другом. Она была доброй матерью. Мне часто говорили о том, как мне повезло иметь таких родителей, и я искренне соглашалась с этим. Но, это, разумеется, только половина картины. Изолированность викторианского дома в Йоркшире и античность дворца в Суссексе с его просторным парком, огороженным с двух сторон римскими стенами, неизбежно заставляли чувствовать себя не такими, как все. Это казалось особой привилегией, но в то же время было тяжелой ношей, так как проживание в таких условиях заставляло наших родителей внушать нам, как важно хорошо себя вести в компании, жить по принципам и помогать людям, а не быть высокомерными и надменными. Обратной стороной для меня было то, что статус «не таких, как все» затруднял восприятие себя как части других местных групп, и учеба в закрытых школах-интернатах только усугубляла положение. Что интересно, именно в закрытой школе выяснилось, что наша семья имела совсем мало имущества, которое мы могли бы назвать собственным, а наши отпуска, проведенные в кемпинге, были очень непритязательными и недорогими. Возможно, мы имели своеобразное чувство превосходства в связи с тем, что нам не нужен был большой доход для того, чтобы получать удовольствие от жизни, и я боюсь, что это убеждение во мне сохранилось. Мне действительно нравится получать удовольствие от занятий, которые обходятся дешево, таких как изготовление самодельных открыток, прогулки и отдых в кемпинге, посещение театра по недорогим билетам, приготовление непритязательных блюд из простых ингредиентов.
Если быть честной до конца, то у меня в душе существует некое раздвоение чувств по поводу того, особенная я или обычная. Я имею двойственное отношение к тому, к какой группе я принадлежу, в какой церкви я чувствую себя комфортно. Я не хочу, чтобы люди считали меня особенной только из-за моего происхождения, и я не завожу разговоров об этом с людьми, которых встречаю в своем окружении. Так или иначе, какая-то часть меня с удовольствием признает мою уникальность, если об этом заходит речь; при этом вроде бы исчезает потребность самоутверждаться другими способами – появляется своеобразный естественный налет уверенности, который формирует основу для остальной части меня. Если другие люди говорят с завистью о тех, кто живет в роскошных домах, которые мне тоже не по средствам, то где-то в глубине моего сознания пробуждается воспоминание о том, что я жила в таком доме, и неважно, что он был предоставлен всего лишь на время. Что интересно, когда умерли родители, а вместе с ними из моей жизни ушли и многие высокопоставленные знакомые и друзья, которых я с детства воспринимала как должное, я ощутила разрыв с этим источником уникальности, и это в периоды депрессии вызывало у меня чувство потери. Частью его является вполне естественное ощущение, свойственное, по-моему, большинству людей, столкнувшихся со смертью тех, кто принимал их целиком и полностью и считал особенными с самого начала жизни. Но дополнительно возникает ощущение и того, что теперь я стала обычной.
