Гопи Кришна - Кундалини. Эволюционная энергия в человеке.
До моего сознания начало медленно доходить, что муки, которые я претерпел сначала, были следствием того, что высвобожденная энергия стала проходить не по тому каналу и устремилась вместо Сушумны в Пингалу. Обжигающий вихрь, пронесшийся сквозь клетки и нервы моего организма, неминуемо повлек бы за собой смерть, если бы не чудесное вмешательство, спасшее меня в последнюю минуту. Последующими своими страданиями я был обязан: во-первых, удару, нанесенному моей нервной системе; во-вторых, тому, что совершенно не был посвящен в тайну и, в-третьих, тому, что, хотя мышечной силой я и превосходил среднего человека, мое тело не было достаточно подготовлено для того, чтобы безболезненно выдержать прохождение через него огромного потока жизненной энергии. Я многое пережил, чтобы осознать, что эта энергия, высвободившись, уже ничем не может быть остановлена, вознося сознание человека, являющегося всего лишь ее инструментом, на высший уровень. Мне казалось, что пробуждение Кундалини порождает в человеческом организме исключительно большую нервную силу благодаря тому, что постоянно сублимирует его семя.
Так я размышлял тогда, хотя не был уверен в верности своих предположений. Такие переживания редко выпадают на долю человека, но как мог я знать, что не стал жертвой какого-то патологического состояния? Как мог я знать, что не страдал продолжительными галлюцинациями, вызванными моими мистическими поисками?
Если бы в то время я мог бы где-нибудь найти рассказ о переживании, хотя бы отдаленно напоминавшем мое собственное, или рядом со мной оказался бы учитель, способный помочь мне, моя жизнь могла бы пойти иным путем и я был бы избавлен от нового периода агонии, подобного тому, через который только что прошел.
Поскольку во мне не проявился никакой новый талант или необычайная способность, я продолжал сомневаться в истинной природе того аномального состояния, жертвой которого я стал. Потоки лучистой энергии, постоянно циркулировавшие в моем теле, имели мало общего с видениями, которые описывали йоги и мистики. Кроме венца света, постоянно ощущаемого над головой, и расширенности сознания, я не чувствовал и не видел ничего необычного и во всех практических аспектах жизни оставался прежним человеком. Единственное отличие состояло в том, что сейчас я видел мир, отраженный в большем ментальном зеркале. Мне очень трудно объяснить, какие изменения произошли в моем познавательном аппарате. Единственное, что я могу сказать, так это то, что сейчас в моем мозгу формировалась большая, чем прежде, картина мира, но не увеличенная, словно под микроскопом, а воспринимаемая расширенной поверхностью сознания. Иными словами, степень осознания собственного «я» стала значительно большей.
Эту перемену я заметил еще на ранних этапах моего аномального состояния. В то время я не смог серьезно задуматься над ней и решил, что она вызвана светящимся туманом, вливающимся в мой мозг. Как я уже говорил, светящийся туман постоянно менялся в размерах, вызывая то расширение, то сужение сознания. Эти стремительные перемены, происходящие с зеркалом моего восприятия, неизменно сопровождались приступами ужаса и были доминирующей чертой этого странного переживания. Со временем расширение сознания становилось все более заметным, а сужение происходило все реже, так что даже в моменты самого суженного восприятия мое сознание оставалось более широким, чем раньше. Эти перемены были столь внезапными, что их невозможно было не заметить. Если бы переход от одного состояния сознания к другому совершался постепенно, не сопровождаясь прохождением потоков энергии вдоль позвоночника и другими необычными ощущениями, делающими это явление столь особенным и странным, я, возможно, его даже не заметил бы, как один человек не замечает происходящих день за днем перемен в облике другого, перемен, которые явственно бросаются в глаза после продолжительной разлуки.
Изменения в состоянии сознания являются главной чертой, на которую я хочу обратить внимание читателя, так как они имели очень важные отдаленные последствия, однако необходимо рассказать и еще об одной перемене, которую я долгое время считал всего лишь обманом чувств. Экзальтированное состояние расширившегося сознания, сопровождающееся ощущением счастья, которое я испытал при пробуждении змеиного огня, носило чисто субъективный характер и не поддавалось ни исследованию, ни точному описанию. Единица сознания, в которой доминировало «эго» и к которой я привык с детства, внезапно расширилась до сияющего круга сознания, который все рос и рос, пока не достиг своего максимального размера, где мое прежнее «я», утратив границы, оказалось в центре сияющей сферы сознания огромных размеров. Иными словами, из крошечного свечения мое осознание разрослось в лучистое озеро света, в котором тонуло мое «я», полностью постигая при этом блаженную мощь сознания — близкого и, в то же время, далекого. Точнее, наряду с расширенным полем осознания существовало и сознание «эго» — отдельно друг от друга, и в то же время составляя одно целое.
Это замечательное явление, оставившее неизгладимый след в моей памяти, не повторялось долгое время. То, что мне пришлось испытать на протяжении последующих недель и месяцев ни в малейшей степени не походило на первоначальное переживание, за исключением того, что я продолжал осознавать, что в зоне моего сознания произошло расширение, чередующееся с временными сужениями.
Ко времени возвращения в Джамму я восстановил душевное равновесие и стал тем же человеком, каким был всегда, со всеми особенностями своего характера. Однако перемены в моих когнитивных способностях остались не менее заметными, чем прежде, и напоминали о себе каждый раз, когда я рассматривал внешний объект или созерцал внутренний ментальный образ. С течением времени светящийся ореол в моей голове расширялся все больше и больше в соответствии с изменениями в сознании. Я знал, что сейчас воспринимаю вселенную посредством гораздо большей ментальной поверхности, чем когда-либо прежде. Зона моего периферического сознания, несомненно, увеличилась — я не мог ошибаться в том, что постоянно видел перед собой в течение всего периода бодрствования.
Явление было столь странным и неординарным, что я счел бесполезным искать описание чего-либо подобного, даже если эта необычная трансформация произошла благодаря активизации Кундалини, а не была вызвана уникальной болезнью, поразившей только меня. Осознавая, насколько бесполезно открывать правду о то, что со мной произошло, другим, я хранил тайну даже от самых близких людей. Поскольку мое физическое и психическое состояние не доставляло мне никаких беспокойств, со временем я перестал тревожиться по этому поводу.
Как я уже упоминал в первых главах, на начальных этапах этого переживания я воспринимал мир своим умственным взором, словно сквозь туман, или, точнее, мне казалось, что все предметы отделены от меня пеленой мелкой пыли. Это не был оптический дефект (мое зрение было таким же острым, как и прежде), и туман, казалось, окутывал не орган чувствования, а орган постижения. Слой пыли лежал на самом зеркале сознания, отражающем мир. Казалось, объекты воспринимались через слой беловатой пыли, словно были присыпаны мелким меловым порошком, не изменявшим ни их контуры, ни присущий им цвет. Пелена висела между мной и небом, листвой деревьев, зеленой травой, мостовой, лицами людей, придавая всей картине какой-то белесый, меловый оттенок. Казалось, центр сознания, интерпретирующий чувственные впечатления, находился в белой среде и требовал чистки и настройки, чтобы восстановить полную прозрачность.
Как и в случае с увеличением визуального восприятия, я не мог найти удовлетворительного объяснения этой белесоватости воспринимаемых мной объектов. Ни время суток, ни перемены погоды или места не оказывали никакого воздействия на эту особенность восприятия. Она была очевидной и при свете солнца, и при свете лампы; как в сумерках, так и при ясном свете утра. Безусловно, эта перемена была внутренней и потому не была подвержена влиянию внешних факторов.
Недоумевая по поводу происходящего со мной и по-прежнему храня молчание, я продолжал исполнять свои обязанности в Джамму, как и остальные мои коллеги. Единственное правдоподобное объяснение изменению моих когнитивных способностей состояло в том, что жизненный принцип моего организма сейчас действовал через измененную среду. Все это привело к перемене характера нервных импульсов, регулирующих функцию органов, а также повлияло на восприятие и интерпретацию образов. Все, что произошло и продолжало происходить, было столь беспрецедентным и невероятным, что я предпочитал думать о нем как об аномалии, а не как о естественном развитии, управляемом законами природы.
