Юань Мэй - Новые записи Ци Се или О чем не говорил Конфуций
— Не бойся, на свете водятся и утонченные бесы вроде меня.
Чэнь спросил, что он за дух. Старик ответил:
— Не скажу. Давай побеседуем о стихах.
Чэнь, заметив, что прическа и усы у старика такие, каких никто сейчас не носит, постепенно стал понимать, с кем имеет дело. Вошли в помещение; стали состязаться в сочинении стихов. Иероглифы, которые писал старик, все были в форме головастикового письма, Чэнь не мог как следует разобраться в них.
На его вопрос старик ответил:
— Я с детства привык так писать, а теперь, если бы мне и захотелось перейти на почерк кайшу, рука привыкла к старому письму и не послушается меня.
Детские годы, о которых упомянул старик, приходились на время еще до Нюй-ва.
С этих пор старик стал приходить каждую ночь, как свой человек.
Домашние младшего помощника начальника области Ли часто видели, как Чэнь, держа в руках чашку с вином, пьет будто вместе с кем-то, находящимся в воздухе. Рассказали об этом Ли; тот тоже заметил, что Чэнь в каком-то странном состоянии, и упрекнул его:
— Вас опутали колдовскими чарами, боюсь, как бы не сбылись слова о смерти в Гуанси.
Вняв совету Ли, Чэнь решил вернуться домой, чтобы избавиться от старика. Но когда он поднялся на джонку, оказалось, что старик уже там. Другие люди его не видели. Путь лежал мимо Цзянси, и старик сказал:
— Завтра попадем в пределы Чжэцзяна, здесь наша с вами связь оборвется. Не могу не признаться вам, что я совершенствую свое дао уже десять тысяч лет, но бессмертия еще не достиг. Прошу вас вырезать из сандалового дерева в три тысячи цзиней фигуру женщины, в противном случае мне придется воспользоваться вашим сердцем и легкими.
Испугавшись, Чэнь спросил старика, как он совершенствует свое дао.
— Рублю топором телегу, — ответил старик.
Чэнь сообразил, что знаки «рубить топором» и «телега» составляют вместе слово «казнить» и еще больше перепугался.
— Подождите, пока я вернусь домой и посоветуюсь кое с кем, — сказал он.
Прибыли в Хайчан. Чэнь рассказал обо всем своим родным и друзьям.
— Уж не этот ли оборотень упрямец с горы Наньшань, о котором говорил Су-минь? — решили они.
На следующий день, когда пришел старик, Чэнь спросил его:
— Не на горе ли Наньшань находится ваш дом?
Старик изменился в лице и злобно воскликнул:
— Ты не мог этого сам узнать, наверняка какой-то негодяй тебя научил!
Чэнь рассказал об этом своим друзьям, и те решили: раз так, надо его стащить в храм Су-миня!
Чзнь так и сделал, но, когда дошли до храма, старик переменился в лице и повернул назад. Чэнь схватил его обеими руками и насильно втащил в храм. Старик издал протяжный свист и взмыл в небо.
С тех пор оборотень больше не показывался.
Впоследствии Чэнь указал местом своего рождения Танси, в конце концов он получил степень цзиньши, на экзаменах в столице ему присвоили звание чжуанъюаня.
7. НАЧАЛЬНИК УЕЗДА ФЭНДУ
В народе говорили, что уезд Фэнду в Сычуани — пограничное место для людей и бесов. В уезде есть колодец, куда каждый год бросали сжигаемые связки бумажных денег стоимостью три тысячи золотом; это называлось вносить денежный налог Царству мертвых. Те, кто скупился, обязательно заболевали во время эпидемий.
Когда установилась нынешняя династия, в Фзнду приехал Лю Ган, назначенный на должность начальника уезда. Услыхав о местном обычае, он запретил его. К нему пришла целая толпа возмущенных людей, но Лю Ган твердо стоял на своем.
— Если сумеете разъяснить это духам и бесам, тогда можно, — говорили ему люди.
— А где же духи и бесы? — спросил Лю Ган.
— Духи и бесы обитают на дне колодца, к ним никто не решается спуститься, — ответили ему люди.
— Для того чтобы сохранить жизнь народу, не жалко и погибнуть. Я должен сам спуститься туда, — решительно заявил Лю Ган.
Он приказал своим слугам принести длинную веревку, обвязать его и спустить в колодец. Все пытались удержать его, но он никого не слушал.
Секретарь его, Ли Шэнь, был человеком выдающейся храбрости.
— Я хотел бы сам взглянуть на духов и бесов и понять, что они собой представляют, — сказал он начальнику, — позвольте мне спуститься с вами.
Лю Ган не соглашался, но Ли Шэнь настаивал на своем, и его тоже обвязали веревкой и спустили в колодец. Когда они опустились на глубину более пяти чжанов, стало гораздо светлее, все блестело, как при свете дня. Открывшиеся их взору городские стены и здания точь-в-точь походили на те, что в мире живых; жители же были маленького роста и при солнечном свете не отбрасывали тени; ходили они по воздуху и сами говорили, что те, кто находятся здесь, не знают, что существует земля. Увидев начальника уезда, они низко поклонились ему и спросили:
— Зачем изволил пожаловать Солнечный чиновник?
— Я прошу освободить народ, живущий под солнцем, от денежного налога Царству мертвых, — ответил Лю Ган.
Тут духи зашумели и позвали какого-то мудреца. Приложив ко лбу руки, тот сказал Лю Гану:
— Об этом деле надо посоветоваться с Бао Яньло.
— А где господин Бао? — спросил Лю Ган.
— Во дворце.
И Лю Гана повели во дворец. Это было величественное здание, где восседал некто в головном уборе, украшенном жемчужными нитями; лет ему было за семьдесят, держался он с величавым достоинством.
— Прибыл начальник некоего уезда! — закричали духи. Господин Бао спустился по ступенькам навстречу Лю Гану, приветствовал его и усадил на почетное место.
— Пути Света и Тьмы различны, — сказал он. — Зачем вы пожаловали?
Лю Ган поднялся, сложил для приветствия руки и ответил:
— В уезде Фэнду много лет подряд засуха, силы народа истощены, он не в состоянии вносить даже установленные двором императора государственные налоги. Как же может он платить денежный налог Царству мертвых, да еще выплачивать арендную плату? Рискуя жизнью, я, начальник уезда, пришел просить сохранить жизнь народу.
Бао улыбнулся:
— В мире есть подлые буддийские монахи и негодные даосы, которые, ссылаясь на духов, заставляют людей поститься, совершать моления с возлияниями и так разоряют людей, что не уступят целому сонму бесов и духов. У живых и мертвых пути различны, одни не могут понять других. Разорвите путы клеветы [на нас], объявите открыто, кто причиняет ущерб народу. Даже если бы вы и не пришли сюда, никто не посмел бы пойти вам наперекор, а тем более теперь, когда вы проявили такое человеколюбие и смелость.
Он еще не договорил, как вдруг с неба спустилось красное сияние. Бао поднялся и сказал:
— Прибыл Великий государь, ниспровергающий бесов, скройтесь на время.
Лю Ган попятился в соседнее помещение.
Вскоре спустился Гуань, в зеленом халате, с длинной бородой. Он и Бао обменялись приветствиями, приличествующими гостю и хозяину, и начали долгий разговор, который не был слышен Лю Гану.
— У вас тут пахнет духом живого человека, как это случилось? — спросил вдруг Гуань. Бао объяснил ему.
— Если так, — сказал Гуань, — то это мудрый начальник уезда. Я хочу поглядеть на него.
Лю Ган и его секретарь Ли, испуганные, вышли и низко поклонились. Гуань удостоил их приглашения сесть, вид при этом у него был очень ласковый, и он подробно расспрашивал о современных событиях, только не говорил о путях живых и мертвых. И вдруг Ли по простоте душевной спросил:
— А где князь Юань-дэ?
Гуань не ответил, вид у него стал очень недовольный, даже волосы от ярости поднялись под шапкой дыбом; он попрощался и ушел.
Очень встревоженный Бао сказал Ли:
— Ты непременно будешь убит ударом грома, и я не смогу спасти тебя. Как можно было такое спрашивать! Да еще при людях. Назвал его государя по прозвищу!
Лю Ган стал просить Бао сжалиться над Ли. Бао ответил:
— Я могу только быстрее умертвить его, чтобы молния не сожгла труп. — Он вынул из шкатулки яшмовую печать размером более квадратного чи и на спине халата Ли поставил оттиск печати. Лю Ган и Ли отбили прощальные поклоны, тогда их вытащили [из колодца]. Только они оказались у южных ворот Фэнду, как Ли хватил удар, и он умер. Немного погодя ударил гром, сверкнувшая молния обежала вокруг трупа, вся одежда Ли сгорела дотла, только то место на спине, где стояла печать, уцелело.
8. МЕСТЬ ЧЕРЕПА
У Сунь Цзюнь-шу из Чаншу был подлый характер; он любил оскорблять духов и поносить бесов. Как-то раз, гуляя с другими людьми в горах, он почувствовал потребность сходить по большой нужде. Смеха ради присел на заброшенной могиле прямо над черепом, так что черепу пришлось наглотаться извергнутого им.
— Ешь, разве не вкусно, — приговаривал Цзюнь-шу, на что череп, широко раздвинув челюсти, ответил:
